В следующий миг Вивернарий и Додо уже стояли рядом с ним ровной шеренгой.
– Но ты ни с кем не боролся!– воскликнула Сентябрь.
– Я же тебе говорил, что здесь нет всех этих ужасных условий, – пожал плечами Суббота. – Мне достаточно сильно Захотеть, и желание сбывается.
– Тогда почему у меня не получается хотеть так же сильно? Почему я не могу захотеть, чтобы все мы перенеслись к Спящему Принцу, или, еще лучше, захотеть узнать, как мне соединиться с моей тенью? – Сентябрь с трудом удержалась, чтобы не топнуть ногой от досады. Почему ему все дается так легко, а ей так трудно?
Баклажанчик вспушила зелено-фиолетовые перья:
– Потому что у тебя нет тени, – сказала она. – Ты не можешь творить магию.
От-А-до-Л кивнул.
– Ты и не заметила бы, что не все ладно, пока не попробовала бы сделать что-то недоброе или волшебное, но дикие частички тебя съеживаются и облетают одна за другой. Все потому, что в Небраске они тебе не нужны. Ты, вероятно, думала, что просто взрослеешь. Это обычная ошибка.
– Я думала, что я сама буду решать, какие части меня мне нужны и где!
– Ничего страшного, Сентябрь. Для тебя мы можем сотворить любую магию. Мы поможем. Что бы тебе ни потребовалось, просто попроси своих мальчиков, и мы будем наготове с желанием или заклинанием.
Сентябрь нахмурилась. Она не чувствовала, что внутри ее чего-то не хватает. Но разве она сама не задумывалась о том, как повлияет на нее долгое время, проведенное без тени? Разве не логично, что если Волшебная Страна наверху утрачивает свою магию в пользу Волшебного Подземелья, она, утратившая свою тень раньше всех, тоже должна чего-то лишиться?
– Я сама буду делать то, что требуется, благодарю вас, – ответила она наконец. – И очень вас прошу, перестаньте мне указывать, что мне нужно или полезно, как только я с вами в чем-то соглашаюсь. А главное, перестаньте превращать меня во всякое-разное, если я об этом не прошу, и целовать без спросу тоже прекращайте. Ты украл мой Первый Поцелуй, Суббота. Если я на тебя не накричала, это не значит, что я тебя уже простила. Мне просто было не до того. Я считаю, только мне самой решать, когда мне целоваться или превращаться в зверя! Хотя я не говорю, что быть виверном или феей неприятно…
Сентябрь не удержалась, чтобы не добавить эту примирительную оговорку. Однако она не станет безропотно сидеть и ждать, пока кто-нибудь другой надумает сражаться за нее, говорить от ее имени или загадывать ее желания. Она сама будет делать то, что может! Она много чего уже сделала самостоятельно, кому как не Аэлу это знать? Наверно, только ее милый красный Аэл понял бы, что она не может позволить другим выполнять ее работу за нее. Мама же не стала ждать, что кто-то придет и выполнит ее работу на фабрике. Она делает свое дело сама, и Сентябрь будет поступать так же.
Она сунула руку в карман красного цвета пальто, достала книжечку с волшебными талонами и, прежде чем кто-либо успел возразить, произнесла просто и громко:
– Хочу оказаться рядом с Принцем.
Она оторвала один талон. Талон растаял в руках, оставив после себя завиток зеленого дыма и острый запах нагретой солнцем травы и теплого ветра.
В шахте, прямо рядом с ними, открылся новый ствол, разломив пополам аметистовую и золотую жилы. Разлом зиял чернотой, уходя вглубь. Сентябрь с вызовом посмотрела на друзей.
– Ну что, идете? Или хотите сидеть тут и болтать о всякой ерунде? – Про манеры она все же не забыла и повернулась к ярлоппу: – Сердечно благодарю тебя, Гнейс. Я тебя не забуду, обещаю.
– Ух! – вскричал Гнейс, встопорщив голубой мех. – Ты рубин или турмалин?
Сентябрь наклонилась и подобрала крошечный кусочек янтаря.
– Помни обо мне, Гнейс. Если хочешь. Решай сам. Каждый должен выбирать свой путь, это я и имела в виду, когда раскричалась. Мой выбор – помнить тебя, и мне будет очень приятно, если ты ответишь тем же. В моей стране обычно так и бывает. Ох, так ли это, подумала Сентябрь. Если кому-то причинили боль, то этот кто-то старается забыть того, кто сделал ему больно, и никогда больше про эту боль не думать. От воспоминаний тоже бывает больно – например, когда я вспоминаю папу. Если бы я вообще о нем не думала, было бы гораздо легче. Я уверена, что он помнит мое лицо, но до чего мне трудно помнить его лицо, когда его так долго нет! Может быть, память – это такая вещь, над которой каждый должен сам трудиться, – это как сшивать большое лоскутное одеяло из всего, что когда-либо случилось с тобой.
Ярлопп радостно схватил камень и воткнул его в свой Зажим между кусочком яшмы и тигровым глазом. Сентябрь быстро обняла его и, стараясь никому не показать, как ей страшно, обеими ногами прыгнула в разлом.
– До свиданья, Сентябрь, – сказал голубой кенгуру.
Все остальные, оторопев всего на мгновение, прыгнули вслед за ней.
Глава XIII
Даже цветы и те герцогини
в которой Сентябрь показывает характер, узнаёт кое-что весьма важное о том, как обращаться с магией, и очень неплохо танцует
В стволе шахты верх и низ поменялись местами, так что, когда Сентябрь выбросило из каменного колодца в чистое поле, она аккуратно приземлилась на ноги. Вслед за ней, словно пушечные ядра, вылетели Суббота и Баклажанчик. От-А-до-Л немного застрял, но, извиваясь и протискиваясь, тоже выскочил наружу – куча-мала из темных когтей, спутанных усов и завязавшегося узлом хвоста.
Перед ними было почти голое и пустынное поле. Во все стороны простирался свежевспаханный чернозем. Кое-где из него сонно пробивались зеленые ростки, бледные до прозрачности. Сентябрь вгляделась в сумрак.
– Это что там, дом? Кажется, дом, – сказала она с сомнением. Тем не менее она двинулась в том направлении, все еще немножко сердясь и стремясь продемонстрировать, что будет вести себя, как ей вздумается, может быть и безрассудно, что здесь, что в Небраске. Баклажанчик издала скорбное уханье; она никого ничем не обидела, но все равно считала, что в этой компании она как кость в горле, и терзалась этим. Она даже попыталась взлететь и тем самым дистанцироваться от остальных, но сумела сделать лишь несколько вполне приличных прыжков. Суббота и От-А-до-Л храбро следовали за Сентябрь. Но та вдруг резко остановилась довольно далеко от цели. По коже ее побежали мурашки.
Это действительно был дом, хотя ужасно запущенный. Когда-то он был величественным: поверх серых деревянных башен красовались купола, похожие на потрескавшиеся головки чеснока. Его обшивка, оконные переплеты, большие двери подвала все были того же серого ископаемого цвета. Сентябрь знала этот серый цвет – по заброшенным фермам в прерии, по кукурузному полю, которое обратилось в пыль, а люди, на нем работавшие, разъехались примерно в то время, когда Сентябрь появилась на свет. Все выглядело так, будто там, в доме, кто-то выключил электричество. Это было похоже на любое из фермерских хозяйств, раскинувшихся на сотню миль вокруг дома Сентябрь, – за исключением того, что здесь все было пусто, выкрашено черным и освещено только светом звезд.
Поднялся ветер, и этот звук был тоже знаком Сентябрь – глухой, воющий шум ночи, проносящийся сквозь пустые разрушенные дома. Хрустальной луны больше не было видно – северный конец поля отгораживала зазубренная гряда высоких холмов, так что только свет звезд на проводах освещал это пустынное место.
– По-моему, там никто не живет, – тихо сказала Баклажанчик.
– Но я же использовала талон, – настаивала Сентябрь. – Значит, направление верное. Это должен быть дом Принца.
– Не беспокойся, дорогая, – сказал Суббота, положив теплую руку на плечо Сентябрь. – Я могу пожелать, чтобы это был правильный путь. – Он помолчал, прикусив черно-фиолетовую губу. – Но только если ты захочешь, чтобы я этого пожелал. Можем даже побороться, если от этого тебе станет лучше.
Сентябрь не ответила на его предложение.
– Может быть, мы уже на дне мира, – сказала она. – Судя по тому, как тут пустынно и голо… – Ей не хотелось даже представлять Принца Мирру в этом ужасном доме. Даже если он злой, или ленивый, или грубый – никто не заслуживает того, чтобы заснуть навеки в таком месте.
Дверь фермы отворилась, и хозяин дома выглянул, а потом и вышел на золотистый туманный свет. Это был мужчина – рослый мужчина с костлявыми руками и ногами. В пятнах звездного света, усеявших крышу дома, пашню и самого хозяина, Сентябрь увидела, что он не просто тощий: пальцами ему служили соломенного цвета кости, не обтянутые кожей. С рукавов бахромой свисали волокнистые корни. Голые крепкие кости стоп отсвечивали зеленым. Его облезлый и помятый костюм был сделан из тонкой луковой шелухи.
Вместо головы у него была огромная золотистая луковица без глаз и рта.
Пока они за ним наблюдали, Луковый Человек начал танцевать, двигаясь сначала в одну сторону, потом в другую, поднимая руки над головой, с внезапным резким хлопком бросая их вниз, двигая бедрами под неслышную луковую музыку. Он нырял головой вперед и отбрасывал ее назад, делал три оборота вокруг себя, а потом нюхал воздух, хотя носа на его лице вовсе не было.
