Интересно, как надгробие поднимали люди Евгения Михайловича, если действительно прятали артефакты именно здесь?.. Нет ли тут какой-то хитрости?
— Погоди, — остановил друга Глеб, присел на корточки и, направив свет фонарика на пол, вгляделся, а затем осторожно провел пальцами. Так и есть — едва заметные царапины. Может…
Он толкнул надгробие против часовой стрелки и почувствовал, что оно слегка сдвинулось.
— Понял, — пришедший на помощь Северин сдвинул его еще сантиметров на двадцать.
Расчеты оказались правильными. В полу находился небольшой люк.
Что-то кольнуло Глеба в шею. Парень потер уколотое место и нащупал расстегнувшуюся булавку. Ну да, шаман! А Глеб-то совсем про него забыл!
Когда они с ребятами собирались на вылазку, старый шаман явился к нему сам, без приглашения. И одежда на нем на этот раз была вполне приличная — вышитая куртка из оленьей шкуры с волчьей опушкой, такие же брюки и мягкие сапоги. В общем, как и положено нормальному чукче.
— Ну вот, — сказал старик, присев в углу, — молодой шаман собирается за сильными вещами в обитель огненных людей.
— Собирается, — подтвердил Глеб. — И ты можешь пойти со мной за своим бубном.
— Спасибо, молодой шаман, — чукча затряс головой, — только не пустят меня в сильное место. Суров и гневлив ваш Бог!
— Значит, ты можешь и не получить бубен, — пожал плечами Глеб. — Я обещал его достать, но передать тебе, возможно, и не получится. Ты знаешь, что теперь мы не одни.
— Знаю, знаю, — старик снова покивал. — Однако молодой шаман может пронести меня с собой так, чтобы ваш Бог меня не обнаружил.
— Ну и как же?
И тогда шаман превратился в эту самую булавку. Должно быть, пришло время его освободить. Глеб вынул булавку из ворота свитера и бросил на пол.
Серая тень, едва заметная в полутьме собора, потянулась к хранилищу и исчезла.
«Половину сделки ты выполнил. Еще увидимся, молодой шаман», — прозвучал в голове голос. Ну что же, справедливость восторжествовала, старик получил свой бубен.
— Поторопитесь! — прошептала Ангелина. — Они уже близко, я слышу их! Мы не успеем!
* * *
— И это тебя я называл Учителем? — Ян расхохотался, запрокинув голову к тому клубящемуся нечто, что заменяло потолок в этой странной комнате. — Мне жаль тебя. Очевидно, ты был никому не нужен и у тебя имелись проблемы в личной жизни. Эта твоя магия — ничто! Она — способ бегства от мира, в котором ты не в состоянии устроиться. Ты неудачник, и ничего больше!
Эти слова на миг пробили брешь невозмутимого спокойствия Учителя. Он вздрогнул и отступил на шаг.
— Я отрекаюсь от тебя! Мне не нужно твое глупое учение! — торжествуя, добавил Ян.
Он был вынужден смиряться, делать вид, будто подчиняется Учителю, и все это для того, чтобы выиграть время, чтобы помочь друзьям, но теперь пора открыть карты и рискнуть.
— Отрекаешься? — Учитель снова казался непробиваемо спокойным. — Но я от тебя не отрекаюсь, ты мой ученик.
И тогда Ян ударил, вложив в удар всю ненависть и всю любовь, которые у него были, весь свой человеческий страх и все надежды, все чувства, которые он когда-либо испытывал.
Взвились, словно под ураганным ветром, одежды Учителя, на миг заслонив собой все, окутав молодого мага черным саваном, но опали и исчезли черными клочьями тумана, и вместе с ними растаяли и стены комнаты.
Ян оказался на свободе.
Он чувствовал, что это еще не конец и победа в битве не равносильна победе в войне, но Учитель отступил, значит, и против него можно найти оружие. Значит, у Яна есть еще время, чтобы помочь друзьям сейчас, когда они снова нуждаются в помощи.
* * *
Загрохотала дверь главного входа.
Они успели извлечь артефакты, но сможет ли Ангелина пронести их мимо людей Полякова? Правильный ответ: «нет». Теперь они во власти Ольгиного отца, и если он захочет, то приберет к рукам все артефакты. И что тогда? Все старания насмарку, они только поменяли шило на мыло. Артефакты должны исчезнуть. В человеческом мире они приведут к войне и горю. Война всегда ужасна. Она ломает жизни. Например, тот красивый француз, который мог стать художником, но навсегда остался в сыром лесу под Переделкино. Или те фашисты на болоте. Может, среди них тоже были хорошие, талантливые люди, но они поверили Гитлеру и пошли за ним… Но ведь «русичи» тоже верили Евгению Михайловичу. Война — это страшно. Две мировые войны окончательно убедили нас в этом, и третьей не должно быть ни в коем случае.
Саша по-настоящему разозлилась. Ей надоело быть разменной фигурой в чужих играх и работать на всяких мутных типов, прикрывающихся высокими словами о всеобщем благе и бла-бла-бла. Нет всеобщего блага и быть не может! Каждый сам за себя, каждый стремится урвать себе побольше!
— Мы уже идем, — прозвучал в наушниках голос Полякова. — Будем ровно через три минуты.
Времени и вправду очень мало.
Перед ними, на мраморной плите никому не известной и далекой от государственных дел княгини лежали самые ценные на земле артефакты. Каждый из них мог изменить судьбу мира. «К лучшему», — станет уверять всякий, кто захочет воспользоваться их властью. И еще добавит нечто патетическое про слезинку невинного ребенка, умирающих в нищете стариков и несчастных брошенных котят. Говорить красиво — это искусство, притом совершенно не связанное с тем, чтобы поступать красиво. Эти вещи должны были навсегда остаться на своих местах, потому что обладание ими непременно развратит. Даже тот, кто действительно будет ратовать за добро, станет воплощать свои собственные об этом добре представления. Он превратится в судью, присвоит себе функции Бога… Нельзя, ни в коем случае нельзя допустить, чтобы так случилось!
— Ангелина, — проговорил Глеб лишенным всяких эмоций голосом. — План остается неизменным. Ты должна донести их до Невы. Тут недалеко, но это очень сложно. Мы попробуем отвлечь их, но, наверное, ненадолго. Саша, Дина, отойдите подальше к другому входу…
Северин кивнул, бережно снял куртку и напрягся, словно собирался поднять какую-то тяжесть или… или перевоплотиться.
И тут Александра все поняла. Глеб и Северин собираются принять удар на себя, так сказать, отвлечь людей Полякова, чтобы дать Ангелине один-единственный шанс спрятать артефакты так, чтобы до них не добрались. Достаточно бросить их в воду, и Чернава, дочь Морского царя, заберет опасные вещи, отнесет их в сокровищницу своего отца, далеко-далеко на дно океана, которого нет на человеческих картах. Но для Глеба и Северина эта схватка может стать последней.
— Нет! — Динка с визгом вцепилась в руку Северина. — Ты не можешь поступить так! Ты не бросишь меня! Это нечестно!
Глаза щипало. Александра провела по лицу ладонью и с удивлением поняла, что плачет.
— Динка, иди, — сказала она. — Кто-то из нас должен проследить за тем, чтобы все было хорошо. Ты лучше всего подходишь, а я останусь с ребятами, я тоже умею стрелять.
Умирать очень не хотелось. Тем более вот так, когда Яну нужна ее помощь. Хорошо Динке, она может хотя бы в тяжелый момент быть рядом с тем, кого любит. А что она по-настоящему любит Северина, уже не вызывает сомнений. Может быть, когда-то, в самом начале, это еще была игра, желание стать взрослой, но все изменилось.
— Я тоже не уйду! — Динка держалась за Северина обеими руками. Еще немного — и она обовьет его, словно плющ.
— Если вы будете продолжать в том же духе, — послышался насмешливый голос Ангелины, — то умрете все, а к тому же не достигнете цели.
— Дина, иди! — Северин пытался оторвать от себя Динку, но она еще цеплялась за него. — Ты должна найти своих родителей, чтобы Евгений Михайлович не победил…
Сколько им осталось времени? Минута, не больше.
— Из-за чего ссоритесь? В очереди к смерти всем хватит места. — Ян вышел из темноты так, словно давным-давно находился в соборе.
Но как? Как он попал во все еще запертое помещение?!
— Как понимаю, времени у нас нет. — Ян приблизился к надгробию и посмотрел на артефакты. — Надо же, какая мощь, сколько усилий, и все зря…
— Мы должны их спрятать, — угрюмо сказал Глеб.
— Помню, помню, на дне Всемирного океана… Я обещал помочь и выполняю свое обещание.
Загремела, открываясь, дверь.
Глеб взвел курок. Северин тихо зарычал и с силой оттолкнул от себя Динку.
— Так какие проблемы?! Я сделаю это! И никому из вас не придется умирать, по крайней мере, ближайшую сотню лет. — Ян с бравым видом закинул на плечо секиру, затем взял Брюсов календарь и Велесову книгу. Причем держал он все это удивительно легко, словно артефакты были невесомыми.
«Странно, — стукнуло в виске, — Велесова книга каменная, ее так легко не поднять!»
— Ну вот и все, теперь драться не нужно, — Ян как-то неловко, криво улыбнулся.
