– Открывайте, – приказал густым басом один из санитаров психиатрической помощи.
Скрипнула дверь.
– Паша, выходи, – сказала Лариса Борисовна.
– А, падла! – тотчас взвыл Пашка. – Хочешь второй глаз засветить?! Никуда не пойду!
– Павел, пойдём, – настаивала воспитательница.
– Сама пошла! – заорал Пашка.
Неожиданно женщина вскрикнула. Вслед за этим из дисциплинарки вылетела тапочка и попала в живот Антоновне, стоявшей тут же в коридоре и не ожидавшей нападения.
– Бисова дытына! – только и воскликнула напуганная старушка.
Схватившись за сердце, она скрылась за дверью женского туалета.
– Наш клиент, – заключил густой бас.
– Смирительную рубашку, – вновь приказал он.
– Есть, смирительную рубашку, – ответил другой бас – пожиже.
– Готовность, – объявил густой.
– Есть, готовность, – подтвердил жидкий.
– За мной, вперёд!
Пашка-Маньяк перешёл на визг. Из дисциплинарного изолятора донёсся шум борьбы, оханье и чертыханье. Выглянув вместе с остальными из класса, Лера увидел двух дюжих санитаров. Они волокли симпатичного мальчишку, спеленатого в какой-то халат с длиннющими рукавами. Симпатяга трепыхался, как карась в подсаке, и страшно ругался.
– Я вернусь, и ты жить не будешь! – кричал он бледной от переживаний Ларисе Борисовне. – Копай себе могилу! Я тебя всё равно достану!
Тут из туалета вышла Антоновна.
– А-а! – заметил её Пашка. – Старая ментовка! Заказывай гроб! Через год – ты труп!
У бедной старушки от такой перспективы ноги подкосились. И если бы не подоспевший на помощь Сергей Иванович, лежать бы ей на полу в обмороке.
Пашка скорчил зверскую рожу, плюнул напоследок, и его вынесли вон.
Леру посадили за одну парту с коротко остриженным круглоголовым мальчишкой. Склонив свой ёжик, тот что-то старательно выводил на листе бумаги.
Лере тоже выдали тетрадку. Он открыл её и задумался. Прежние тревоги ушли одна за другой. На душе стало спокойно и легко, словно в родном классе перед началом урока, к которому хорошо подготовился. Но тут же он вспомнил, что удрал из дома. И такая тоска сжала сердце, так захотелось к бабушке, что хоть вой. И Лера, наверное, завыл бы без слёз, как плачут волки на луну. Но тут сосед толкнул его легонько локтем.
– Ты не двоечник? – спросил шёпотом.
– Нет, – удивлённо затряс головой Лера.
Мальчишка придвинул ему свой лист.
– Проверь ошибки, – посмотрел умоляюще.
С первой же строки Лера понял, что перед ним письмо.
«Здравствуй, дорогая мамуля! – прочитал он. – Пишет тебе твой сын Слава. Получил твоё письмо. Спасибо, что написала.
У нас 8 Марта над интернатом висела большая радуга. Мы в это время сидели в классе и писали сочинение про маму. Я писал про тебя. Написал на семь баллов. Мама, если ты ещё не получила моё последнее письмо, то я ещё раз поздравляю тебя с Женским днём. Я тебе, мама, обещаю: выйду и никогда не буду больше тебя огорчать. Ты за меня краснеть больше не будешь. Я стараюсь не отвечать на провокации плохих ребят, но не всегда это получается. Мечтаю поскорее вернуться к тебе. Поскорее тебя увидеть. Целую. Люблю. Твой сын Слава».
Грамматических ошибок в письме не было. Лера расставил запятые и вернул лист круглоголовому Славе.
– Спасибо, – подмигнул тот.
Через минуту Лера не выдержал.
– А это Атаманша? – показал он тайком на рослую девчонку.
Круглоголовый утвердительно кивнул.
– У неё на площади Бангалор целая шайка была.
– Бандитов?
– Ты что, – покрутил у виска Слава. – Такие же пацаны, как мы с тобой, и ещё меньше.
– Беспризорники?
– Ну, типа того. Из интернатов, беглые. Попрошайничали, а деньги в общий котёл. Ленка их за это стригла, мыла, стирала, чтобы вшей не было. Обеды им готовила и на сигареты день ги выдавала. Только не разрешала клей нюхать и водку пить.
– А где же они жили, в канализации?
Слава опять крутанул у виска.
– Темнота. В двадцать первом веке живём. Они комнату у Стёпы-алкаша снимали. Спали там вповалку.
Тут Лера почувствовал, что на него кто-то смотрит. Обернулся и увидел стриженного под ноль мальчишку. Стриженый отвёл глаза.
– А кто это сзади? – шепнул Лера.
Слава и глазом не повёл.
– Данилой звать, – сообщил он. – Двадцать отказов.
– Чего?
– Его двадцать раз под суд могли отдать, но следствие всё время отказы давало, чтобы уголовное дело не возбуждать. До четырнадцати лет нельзя по закону.
В спальне на десять коек Лера стал вторым постояльцем. Первым оказался десятиклассник Костя из Сибири. Он так и представился: – Костя, сибиряк, 10 «В».
Остальные мальчишки ночевали в другой спальне, её запирали железной дверью-решёткой. Это были беглецы из интернатов и те, которых отправляли в спецшколу закрытого типа.
Костя внешне напоминал Речку, такой же длинный. Но был удивительно покладистым и добрым. И ничуть не задавался оттого, что старше Леры на целых три года.
– Меня сюда знакомый дальнобойщик привёз, Коляном звать, – рассказывал он вполголоса, заложив руки за голову. – Я с ним на весенние каникулы напросился попутешествовать, как Фёдор Конюхов. Проехали пол-России, а потом пол-Белоруссии. А в Минске, пока Колян запчасти получал, я в зоосад пошёл, а потом в Троицкое предместье поехал. На Острове слёз был. Оттуда на Комаровку – фонтан смотреть. Там у одного барыги хотел рубли поменять наши на ваши. Только деньги достал, а меня – цап! – и в милицию. Ругаются: валюту в «обменнике» менять надо. И всё. Документов нет. До выяснения личности сюда привезли. Колян меня, конечно, не дождался. Уехал домой в Нижневартовск.
Лера лежал через проход, подперев ладонью щёку.
– Ты один тут из России?
– За последний месяц никого не было. А до меня, рассказывали, ещё двоих привозили.
– Так ты что, здесь уже месяц сидишь? – поразился Лера.
– А ты думал, – посмотрел на него Костя. – Вот, жду, когда за мной приедут.
– Слушай, – вспомнил Лера. – Слава, который с круглой головой, говорил, что у Данилы двадцать отказов. Он крутой, да?
– Может, и крутой, – пожал плечами Костя. – Только глупости это всё.
– А что он сделал?
– Из сумок воровал. На ворованные деньги квартиру трёхкомнатную снимал. А родители и не знали ничего.
– Ничего себе «глупости», – возмутился Лера.
– А разве нет? – понял его возмущение по-своему Костя. – Он себя героем считает, а на самом деле, самый обыкновенный воришка. Думает, что хитрее всех. Думает, что украдёт и проскочит. Никогда. Даже за самое мелкое преступление будет наказание. Это маму с папой можно обмануть, ну, там, милиционера. А закон о наказаниях не людьми придуман. За этим Бог следит.
– Так и я про это, – кивнул Лера. – За такие «глупости» можно и в тюрьму попасть.
– Он уже, считай, попал. его в спецшколу отправляют. Вот и наказание.
Лера задумался.
– Их поэтому наголо постригли?
– Ага, – откликнулся Костя. – Кто на спецуху, того налысо.
– А ты?
Костя погладил себя по стриженой макушке.
– Я по собственному желанию, – пояснил он. – На всякий случай, чтобы вша не завелась. И тебе советую, пока не поздно.
Лера пощупал волосы.
– Тут же проверяют, – засомневался он. – Я вон мылся. И одежду жарят.
– Раз на раз не приходится, – веско заключил десятиклассник. – А вдруг, какая гнида проскочит, что тогда? Тут народ разный бывает. Из Молдовы – это, считай, рядом. А то из Таджикистана, Ирана, Пакистана, даже Индии.
– Их что, на воздушных шарах сюда заносит? – не поверил Лера.
– С родителями в Европу пробирались, за лучшей жизнью. Представляешь, сколько такой индюшонок не мылся. На нём такая вша откормилась, что во, – показал пол-ладони Костя.
Лере тотчас почудилось, что за ухом у него зашевелилось. Потрогал – вроде ничего. Зачесалось в затылке. «Ёлки-палки, – подумал он, – а вдруг и правду вша». Лера закрыл глаза и затаился, как охотник в засаде, поджидая появления дичи. Но та, словно почуяв опасность, не шла.
– В Индии индийцы живут, – сказал он, сам не зная, зачем. – А дети их будут индиш, индий, индийшками, – наконец, придумал он.
– Я и говорю, – сонно ответил Костя, – индийш, индюш…
Он прервался на полуслове и сердито засопел носом. «Уснул», – понял Лера и тоже провалился в темноту.
Утром Лера совершил глупость, о которой позже не раз сожалел. После завтрака он попросил Антоновну остричь его наголо.
– Правильно, – одобрила старушка. – Нечего насекомых приманивать.
И когда волос пал, словно скошенная трава, Лера ощутил небывалую лёгкость в голове. Будто она превратилась в воздушный шарик. Да только без волос ему казалось, что его раздели догола. С такими противоречивыми чувствами Лера и вернулся в класс. Но ни девчонки, ни мальчишки этому изменению в его облике не придали ни малейшего значения. Только Костя махнул рукой с задней парты: мол, садись ко мне.
