В траве лежал мальчик в красноармейской форме. Казалось, он спал.
Кандалин тронул мальчика рукой. Тот не пошевелился. Тогда он толкнул его посильнее. Мальчик мотнул головой, открыл глаза и удивленно уставился на сержанта.
— Ты кто такой? — спросил Кандалин.
«А вы кто?» — хотел спросить Миша, но тут вспомнил, что видел этого сержанта в штабе полка. Ему запомнился этот немолодой высокий и широкоплечий человек с открытым, немного скуластым лицом, запомнилась его белозубая улыбка и добродушный взгляд светло-голубых глаз.
— А я вас знаю, товарищ сержант, — сказал Миша. — Недели три тому назад вы дежурили у нас в штабе полка.
— Ну, допустим… А ты-то кто такой?
— Я из разведвзвода, Миша Ковальчук.
— A-а, слышал, слышал. Атаманыч, значит. Как же ты, Атаманыч, сюда попал?
Миша потрогал голову. Голова нестерпимо болела.
— Я сюда с капитаном Некрасовым и лейтенантом Сидоренко пришел. Они меня с собой в обход взяли. Тут олень вышел — и в кусты. Они говорят: «Лежи тут», а сами к оленю… Но олень из кустов выбрался — и прямо ко мне. Я думал, он ручной, хотел его погладить. А он ка-ак стукнул меня по голове!
«Интересно! — подумал Кандалин. — Капитан что-то такое говорил про оленью шкуру. Мальчишка тоже про оленя толкует. Неужели из-за оленя стрельба поднялась? Но откуда же тогда взялся японец?»
— Послушай-ка, Атаманыч, а не было ли возле оленя человека? Может, верхом ехал, а?
— Нет, человека я не видел.
— Да-a, брат, дела-а! Интересно поглядеть, что это за олень. В какую хоть сторону он побежал-то?
— Не знаю. Как он меня стукнул, я и с ног долой. Товарищ сержант, где Некрасов и Сидоренко?
— Некрасов ранен, его в санчасть понесли… А Сидоренко с ним не было… Ты оставайся тут, а мы Сидоренко поищем. Отсюда ни на шаг, понял? Замаскируйся и жди, когда за тобой вернемся.
Миша остался один. Он долго лежал, настороженно прислушиваясь и приглядываясь, но кругом было тихо.
«Капитана ранили, Сидоренко тоже, может быть, где-нибудь в кустах кровью обливается, — думал Миша. — Надо бы кусты прочесать, а не на травке валяться…»
Он полежал еще немного, потом решил: «Пойду-ка я вслед за сержантом. В конце концов, не все ли равно, где мы встретимся — здесь или чуть ближе к границе? Я их живо догоню».
Миша, пригибаясь и прячась за кустами, двинулся вперед. Впереди он увидел широкую просеку, далеко уходившую вправо и влево.
«Что это за дорога? — подумал он, но тут же догадался: — Да ведь это же граница!»
А в это время Кандалин с бойцами, устав от бесплодных поисков лейтенанта Сидоренко, присели отдохнуть под высокой пихтой.
— Пить хочется, — сказал один боец. — Да и есть тоже…
— Разве у тебя во фляге нет воды? — спросил Кандалин.
— Давно всю выпил, — ответил боец, облизав сухие губы.
Сержант протянул ему свою фляжку:
— Пей. А вот насчет еды потерпеть придется…
Боец припал к фляжке.
— Всю не пей, — остановил его сержант, — может, Сидоренко понадобится…
Но лейтенанту воды не понадобилось: они нашли его невдалеке от пихты, в неглубокой ложбинке…
Сняв пилотки, опустив головы, солдаты несколько минут в молчании постояли над убитым.
— Прощай, товарищ, — негромко сказал Кандалин и повернулся к бойцам: — Вот что, ребята, вы возьмите лейтенанта, а я прихвачу мальчика, и мы вас догоним.
Пригнувшись, сержант почти побежал к месту, где он оставил Атаманыча.
«Заждался небось малец», — думал он, настороженно поглядывая по сторонам.
Вот и небольшая лужайка, покрытая папоротником и разнотравьем, вот и высокая разлапистая — с ветками до самой земли — ель, под которой он оставил мальчика. Но Атаманыча не было видно.
«Молодец, хорошо замаскировался», — подумал Кандалин и тихонько позвал:
— Миша! Атаманыч!
Никто не откликался.
Сержант обошел вокруг ели и снова позвал, уже тревожно:
— Атаманыч! Ковальчук! Где же ты?..
В лесу стояла нерушимая тишина…
…Вдруг Миша почувствовал, что очень устал. «Немножко отдохну и двинусь дальше», — подумал он, опустил голову, закрыл глаза и словно покатился куда-то вниз.
Когда он снова открыл глаза, то первым делом испугался. «Кажется, я заснул, — думал он. — Что же мне теперь делать? Надо выбираться отсюда поскорее. Ох и попадет мне теперь от сержанта! Небось искал меня, где условились… Не надо было уходить оттуда…»
Миша пошел обратно, все еще чувствуя головокружение и слабость во всем теле. Ему часто приходилось останавливаться, чтобы перевести дух.
Во время одной из таких остановок он понял, что место, где он сейчас лежит, ему знакомо.
«Да ведь здесь-то и бегал ночью олень!» — вспомнил он и тут заметил под кустом какой-то сверток.
Он нагнулся: «Ого, да ведь это оленья шкура! Ноги с копытами, голова с рогами, и даже глаза вставлены — все честь по чести, как будто приготовлена для чучела. Только как она очутилась в лесу на границе?»
По животу шкуры шел длинный разрез. Мальчик заглянул внутрь. Вот это да! Изнутри шкура была обтянута шелком. И несколько кармашков пришито. Да-а, тут что-то не так.
Миша свернул шкуру, перетянул ее своим ремнем и взвалил на спину. Шкура оказалась довольно тяжелой, идти стало труднее.
«Ничего, Атаманыч, — подбадривал себя Миша. — Главное — не раскисать и не хныкать. Ведь ты теперь солдат…»
Он шел, покачиваясь под тяжестью своей ноши.
Вдруг до него донеслось негромкое:
— А-аныч!
«Меня ищут!» — обрадовался Миша и крикнул:
— Ау-у!
Он прислушался, но крик не повторился, и тогда он испугался и закричал что было силы:
— Эй, сюда! Сюда-а! Ау-у!
— Перестань орать! — вдруг услышал он почти над ухом сердитый голос. Возле него стоял сержант Кандалин…
— Товарищ сержант! — обрадовался Миша.
Но лицо Кандалина, обычно такое приветливое и добродушное, сейчас было усталым и строгим.
— А ты, оказывается, непутевый парень, — укоризненно сказал он. — Целый час тебя ищу. Где тебя черти носят?
Миша вспыхнул и потупился:
— Я… я хотел… догнать вас…
— Мало ли что ты хотел! — перебил его сержант. — Тебе было приказано оставаться на месте. И ты не имел права нарушить приказ! Ты солдат или кто?
Миша готов был провалиться сквозь землю от стыда. Он то краснел, то бледнел, а сержант продолжал:
— Придется теперь подать на тебя рапорт твоему командиру. Нарушение приказа, и все такое… Кто у тебя командир-то?
— Лейтенант Остапов, — пряча взгляд, ответил Миша.
Ему тут же представилось, как нахмурится командир разведвзвода Остапов, как посуровеет его лицо и он скажет:
«А я хотел сделать из тебя настоящего разведчика».
Миша с такой тоской посмотрел на Кандалина, что того, видимо, тронуло явное раскаяние мальчика.
— Ну ладно, — уже другим тоном сказал он. — Принимая во внимание, что ты почти сутки провел в походе, можно сказать, контужен и все-таки не раскис, я тебя прощаю. Но запомни на всю жизнь: пусть эта твоя ошибка будет последней. Приказ выполняй свято. Понятно?
— Так точно, товарищ сержант! — обрадовался Миша. — Я заблудился немного… А то бы вас догнал… Вот, поглядите, что я нашел в кустах! Оленью шкуру!
Сержант присвистнул:
— Вот это ты молодец! Некрасов как раз что-то про шкуру толковал, только я ничего не понял. Идем-ка скорее в штаб, там разберутся.
— Лейтенанта нашли? — спросил Миша.
— Нашли, — тихо ответил Кандалин и отвернулся. — Прямо в сердце ему пуля попала…
Сержант взвалил оленью шкуру себе на спину и пошел, держа направление на Камышовый хребет. Миша едва поспевал за ним.
— Далеко еще? — наконец спросил мальчик.
— Устал? — Кандалин остановился, посмотрел в побледневшее, осунувшееся лицо мальчика и сказал: — Давай отдохнем минут пяток.
Миша свалился прямо на траву, а Кандалин, сбросив со спины шкуру оленя, присел на поваленную березу.
— Вы, товарищ сержант, здорово в лесу ориентируетесь! — восхищенно сказал Миша.
— Э-э, браток, я с малых лет охотник. Мне лес — все равно что дом родной. У нас в республике леса на сотни километров тянутся…
— Где у вас?
— На Волге, в Марийской республике, — задумчиво проговорил сержант. — Ты небось про те места только в учебнике по географии читал, а я там вырос. До революции такое захолустье было, не приведи бог. Жили мы в деревне, с хлеба на воду перебивались, а тут еще отца моего на каторгу сослали, в аккурат сюда, на Сахалин. Тут он, как говорится, кандалы тер. Нам и фамилию после этого дали — Кандалины. Остались мы с дедом. Дед у меня был хороший охотник. Он меня и стрелять, и на лыжах ходить выучил. Мы с ним и волков били, и на медведя ходили…
— А за что вашего отца на каторгу-то сослали? — спросил Миша.
Кандалин немного помолчал, потом снова заговорил:
