– По лесу бегать глупо, шею можно свернуть.
– Ерунда… Слушай, а если это не землетрясение было? Если это метеорит упал, а? И все они уже превратились в зомби. Вот мы придем, а они на нас кинутся. Вот ты сможешь свою Александру вилами проткнуть?
– Не знаю…
– А я свою Снежанку точно не смогу. Вот Жохову сколько угодно, хоть пять раз, только она не заразится ведь. Ты заметил – в фильмах зомби только на красивых нападают. А знаешь, почему мы заблудились? Потому что метеорит исказил пространство. Возможно, у нас тут лента Мебиуса – замкнутый круг, а в нем одни зомби… Слушай, а Жохова ведь предчувствовала – недаром чеснок ела… А ракетница-то настоящая хоть?
– Настоящая.
– Давай проверим, а?
– Не будем мы ничего проверять.
– Тогда давай шишками покидаемся?
– Признайся, Пятахин, твои родители тебя не хотели убить?
– Дай подумаю…
Пятахин размышлял минуту, затем сказал:
– Ну, разве что пару раз. Знаешь, они все время посылали меня в аптеку за железную дорогу, а там на переходе все время кого-то сбивало. Может, они так и хотели меня убить… Точно ведь – хотели.
Пятахин немного загрустил.
– А еще они мне скутер купили. Какие нормальные родители купят ребенку скутер? Если не хотят, чтобы он убился?
– У меня есть мотоцикл, – напомнил я.
– Значит, тебя тоже убить хотели. А, ладно. Давай, что ли, шишками покидаемся.
– Зачем шишками?
– Просто, низачем. От тоски. Рокотова жива, грустить, что ли?
– Да ну. Глупо.
– Брось, нормально, давай покидаемся.
Пятахин начал собирать шишки.
– Ладно, давай покидаемся, – согласился я. – А как победитель определяется?
– А никак. Просто. Ну, у кого фонарь первый вскочит. Тут вообще нет победителей, тут удовольствие. Это как быдлеска – она ни для чего делается, она просто так. Для себя. Все настоящие художники работают только для себя. Я же все-таки поэт.
От дуба не хотелось отрываться, наверное, я бы поспал. Но Пятак уже поднялся и продолжал собирать шишки и желуди. Я тоже стал собирать, не все подряд, те, что посвежее и потяжелее, не сосновые расшеперы, а наоборот, еловые, плотные, чтобы кидались подальше. Карманы отвисли, – все, готово.
– Этот лес мой, – махнул рукой Пятак. – А тот твой. Наступаем и начинаем швыряться, все просто.
– А потом?
Но уже Пятак уходил, громко считая, и я направился в другую сторону, отмерил шагов тридцать, повернулся.
Пятак уже наступал, сжимая шишку в руке. Я двинулся навстречу. На дуэль похоже – зарядили пистолеты и сходятся, целясь друг другу в голову.
Конечно, я не выдержал первым. Запустил шишку, она пролетела у Пятака над головой, он даже не поморщился. Я стрельнул еще, и снова мимо, я не очень меткий. Мы сходились, я невыдержанно швырял в Пятака шишки, он не уклонялся, шагал медленно, смотрел мне в глаза, все ближе и ближе.
Когда осталось метров десять, Пятахин сделал резкое движение рукой. Возле правой щеки просвиристело, и тут же в ухе вспыхнула боль, резкая и сильная, я подумал, что ухо он мне откочерыжил – попробовал даже, нет ли крови? Кровь не текла, и ухо уцелело, только распухло, стало толщиной с оладью.
Я попробовал ответить достойно – куда уж, шишки у Пятахина летели быстрее, били точнее и кусали больнее, вот уже не ожидал в нем такого достоинства, как меткость. Лупили в голову, в руки, в уши, в самые незащищенные и больные места, я уклонялся и отвечал, но все бестолково – попадал либо в ноги, либо в куртку, либо Пятак вообще успевал увернуться. Он определенно был большим мастером шишкового боя, я начал отступать, спрятался за дуб, не очень старый, вполне себе тощий, но Пятак успешно меня за ним простреливал.
Я решил сделать тайм-аут.
– Пятахин, а тебе не стыдно? – спросил я.
– Стыдно, если честно. Стыдно… Знаешь, если уж совсем честно, мне и самому как-то не по себе. А что я могу поделать – снится мне она.
– Кто? – не понял я.
– Жохова. Понимаешь, мое сознание любит Снежанку, а подсознание, видимо, стремится к Жоховой. И ничем хорошим это не кончится, мне надо срочно лечиться…
– Нет, я не про это. Вот тебе не стыдно, что ты поехал вместо баторца, а? То есть его из списка выписали, а тебя по блату включили? Не противно?
– А что противного-то? – зевнул Пятахин. – Если бы я не поехал, поехала бы Желтая Соня, ее мать вовсю проталкивала. Согласись, лучше я, чем Желтая Соня.
С этим спорить было сложно, при всех своих недостатках Пятахин был лучше Желтой Сони.
– Вообще, баторцы пусть радуются, что их две штуки взяли, – заявил Пятахин. – Могли бы и вообще не взять, могли эпидемию объявить. Ящур хотели. А так у нас сплошная демократизация получилась – и мы, и баторцы. В свете последних веяний…
Пятахин резко выхватил шишку и ловко метнул ее прямо мне в лоб.
– Готов! – радостно крикнул он. – Готов, собака!
Он рассмеялся, глядя на мое лицо, наверное, оно на самом деле было очень глупым, я сам иногда от себя смеюсь.
– Готов! Готов! Готов!
– Сам готов! – заорал я в ответ.
И целую горсть в наглую круглую физиономию, и тут же вбок прыгнул. Шишки влупились в лицо, Пятахин охнул, рыкнул злобно, но патроны у него кончились… то есть шишки. Он принялся собирать мои, а я швырнул в него еще несколько, целился в уши, в уши больно. Пятахин ойкал, но шишки собирал, как настоящий Гаврош.
– Ну, все! – завопил он, набив карманы. – Все! Конец тебе!
Он перешел в атаку, и на меня тут же обрушился настоящий ураган, я не выдержал и побежал.
Справа мелкий ельник, я сунулся в него и почти сразу оказался на пологом склоне, и Пятахин тут же налетел, сбил с ног, и мы покатились вниз, кувыркаясь, чертыхаясь и гогоча. Влетели в папоротник, Пятахин раз – и исчез, растворился в зелени, а я остался стоять, возвышаясь над сочным ковром. Папоротник покачивался, как море, у меня начинала кружиться голова, я почувствовал, что хочу нырнуть… Шишка попала мне прямо в нос, очень больно, я не успел даже понять откуда. И еще одна.
– А-а! – Пятахин выскочил из зелени и принялся забрасывать меня шишками и короткими корягами.
– А-а-а! – я заорал в ответ и стал обкидывать Пятахина.
Шишки били мне в руки и в лицо, больно, но не очень, похоже на укусы слепней. Я тоже попадал, но, конечно, реже. Да и голова у Пятахина крепче, что ему шишка…
Снаряды первым кончились у него. Он стал проверять карманы, я воспользовался этим и два раза влупил ему в лоб со смачностью.
– Ах так… – Пятахин огляделся, наклонился, погрузил в папоротник руки.
– Сдавайся…
Пятахин поднял из зелени ствол упавшей гнилой березы. Дубину. Я погрузил голову в папоротник и сразу же наткнулся на такую же. Поднял.
– Получи! – Пятак размахнулся стволом и попытался стукнуть меня в плечо.
Я увернулся и ответил ударом на удар, Пятак подставил свою корягу. Бум.
При каждом ударе от наших дубин отрывались куски, они разлетались в стороны, рассыпались в коричневую труху, мы что-то кричали, ругались и скрипели зубами, это было весело.
Закончилось все просто – дубина у Пятахина сломалась, а моя опустилась ровнехонько ему на голову и переломилась с влажным хрустом. На Пятака просыпалась крупная белая манка, а потом сразу муравьи, рыжие и злые. Они побежали по голове, по плечам, за шиворот. Пятак смотрел на них растерянно, только и сказал:
– Вот твари, уже за спину кусают… Жаль, что телефон сел, это, наверное, красиво…
Он кинулся к ближайшему дереву и принялся с ним обниматься, давить муравьев под одеждой. И, конечно, они от этого рассвирепели и стали кусать сильнее, Пятак заругался. Такие муравьи больно кусаются, у них челюсти как у собак.
– Не двигайся! – велел я. – Не шевелись!
– Почему это?
– Они сейчас успокоятся и с тебя убегут. Что им на тебе делать?
– Ну да, наверное…
Пятак опустился в папоротник, одна голова на поверхности осталась.
– Странно все это, – сказал он. – Свернули с дороги всего ничего, а уже как будто в другой мир попали. Бабушки по вечерам поют, страусы бегают… Просто фэнтези какое-то, а?
Похоже, подумал про себя я.
– Если бы ты жил в Москве, на тебя это еще большее впечатление бы произвело, – сказал я. – А уж если бы ты жил в Германии… Как муравьи?
– Кажется, отпускают, – ответил он. – Хотя нет…
Пятак замолчал. Сидел, смотрел перед собой, не мигал, как остекленел. И я стоял рядом, дурак дураком.
– Ладно, пусть жрут, потерплю, – сказал Пятак через минуту и вылез из папоротника. – Надо и страдать иногда. Пойдем, что ли…
Мы стали выбираться из папоротника и почти сразу выкатились на поляну, небольшую, пятак без леса, метров десять.
– Ох ты… – выдохнул Пятак.
Раньше я думал, что про ковер из ягод – это так, присловка, не больше, а оказалось, что правда. Ягод было столько, что зелени за ними почти совсем не проглядывалось, фиолетовое поле, черника. Тогда, на страусиной полянке, была земляника, а тут черника. Богатые места, всего тут, кажется, много.
