И в нотках голоса и в том, как было произнесено слово «разведчик», Тимка почувствовал: потешается Соловей над его горем…
Иван Павлович встретил Тимку обычным приветствием и усмехнулся. «Улыбается, — подумал Тимка. — А дальше что скажет?»
Он не сразу увидел в полутемном бараке Софью Петровну, а заметив ее, воспрянул духом: «А может, ничего и не знает командир?»
— Ну, как дела, Тимка? — обратился к мальчику Иван Павлович.
— Ничего… — Тимка опустил голову.
Иван Павлович несколько мгновений внимательно разглядывал его.
— В разведку итти не отпала охота?
Тимка, не веря своим ушам, вскинул на Ивана Павловича глаза, полные радостной надежды:
— Да я… хоть и сейчас!
— Вот и добре. Сейчас и пойдете.
У Тимки заколотилось сердце. Горло сдавили спазмы, слезы радости и волнения навернулись на глаза.
— О, да ты плачешь… В чем дело, хлопче? — ласково спросил Иван Павлович и обнял Тимку за плечи.
Тимка громко всхлипнул.
— Ну, что случилось, Тимофей? — с отеческой теплотой в голосе повторил свой вопрос Иван Павлович и заглянул Тимке в глаза.
— Да ничего… Я уже никогда не натворю такого!.. Сколько буду жить…
Лицо командира выразило недоумение.
— Если б не белка… я не стрелял бы… Простите меня, товарищ командир, это больше никогда не случится!
Выпалив эти слова залпом, Тимка почувствовал облегчение. Он вытер кулаком слезы и с покорностью стал ждать решения своей судьбы. Будь что будет, но он не мог утаить от Ивана Павловича правды!..
— Так это ты стрелял?
— Я…
Командир молчал. Тимка перестал всхлипывать. Ожидание приговора становилось нестерпимо томительным.
— Почему же ты не сознался сразу?.. — Иван Павлович опять сделал паузу. — А теперь я не знаю, как с тобой и поступить…
Медленно, заложив руки за спину, командир прошелся по бараку.
В эту минуту в комнату проник какой-то неясный шум, похожий на гул моторов. Иван Павлович приоткрыл дверь. Сомнений не могло быть: над лесом где-то стороной прошли самолеты. Когда их шум несколько затих, Иван Павлович плотно прикрыл дверь и, подойдя к Софье Петровне, спросил:
— А вы что об этом думаете, Софья Петровна?
Голос Софьи Петровны донесся как будто издалека.
Тимка не сразу уловил значение сказанных ею слов, но почувствовал теплоту и задушевность, прозвучавшую в них:
— Он уже никогда этого не сделает. Я ручаюсь.
Командир еще секунду хранил молчание, потом рассмеялся и обнял Тимку:
— Слыхал? Не будь Софьи Петровны — сидеть бы тебе здесь в лагере с Верочкой… Смотри же, не подведи в дороге!
— Да я…
Тимка счастливым, преданным взглядом посматривал то на Софью Петровну, то на командира.
Через час они выходили из лагеря. Им предстояло наладить связь с командиром отряда имени Пархоменко.
По небу, обгоняя друг дружку, плыли тяжелые облака. Шел дождь. Но на сердце у Тимки было легко и радостно. Ему казалось, что все вокруг облито сиянием солнечных лучей.
* * *
В штабе царила тишина. Комиссар отряда и Любовь Ивановна были в ротах и батальонах, ушедших навстречу врагу. Иван Павлович и Макаров, вернувшись ночью, работали молча, напряженно, изредка перебрасываясь одним-двумя словами: готовились к заседанию партийного бюро.
Из последних донесений знали, что уже во многих местах отдельные партизанские группы столкнулись с врагом. И хотя в каждом донесении говорилось о том, что враг разбит и отогнан, Иван Павлович хорошо понимал, что это только начало, а главное еще впереди.
Дверь штаба раскрылась. В землянку вошло несколько человек, насквозь промокших и посиневших от холода. Иван Павлович поднялся им навстречу.
— Сережка! Здоров, Сережка! — радостно приветствовал он Сергея.
Ожидали донесения из города, и Иван Павлович очень волновался, так как городские подпольщики уже длительное время не давали о себе знать. Должен был снова придти дядя Ларион, но его не было. Иван Павлович посмотрел на дверь, ожидая появления дяди Лариона, но Сергей сказал:
— Я один… с Васькой.
— Здравствуй, Вася! Как же тебя величать?
— Тарасенко, Василий Никитович. — Мальчик смотрел на всех смело и с любопытством. — Как у вас тут… хорошо! — сказал он, оглядев землянку.
Иван Павлович познакомил пришедших с капитаном Макаровым.
Сергей снял мокрый пиджак.
— Ножик бы — записку выпороть, — попросил он.
Начальник штаба начал распарывать шов.
— А дядя Ларион почему не пришел? — спросил командир.
— У нас там… беда, товарищ командир.
Иван Павлович вздрогнул, почувствовав, что случилось что-то недоброе. Сергей продолжал:
— Фашистов понаехало… С танками, пушками! Арестовывают людей. Кузьменкову лавку разбили и самого его убили… Отстреливался… А Антон Иванович скрылся… Может быть, к вам придет. Дядька Ларион ранен…
— Ранен?
— Если бы не Васька, пропал бы дядька Ларион.
Командир выжидательно взглянул на Тарасенко.
Это был крепкий паренек со смелым, задорным взглядом. Он озабоченно грел руки у печки, словно не слыша, что речь идет о нем. Начальник штаба вынул бумажку из подкладки пиджака Сергея и сел расшифровывать. Иван Павлович коротко объяснил Макарову, кто такой дядя Ларион.
— Как это случилось, Василий? Расскажи все подробно, — попросил командир.
— Да так… обыкновенно. Жаль, что раньше не знал вас. Я уже давно собирался, но бабушка… А теперь она умерла… А что дядька Ларион — партизан, я и не думал. Думал, так просто, стекольщик… В нашем доме полицай жил. Собака! Когда-то шофером был, а при немцах пошел в полицию. Ну, я его давно собирался прикончить, только не знал, куда потом идти. И вот заходит он к нам: «Иди, — говорит, — Тарасенко, двор чистить». Дал лом, чтобы я лед разбивал. Я разбиваю, а самому так и хочется двинуть его ломом. А тут во двор дед входит. Это и был дядька Ларион. Посмотрел он на полицая и испугался. Полицай к нему: «Ты что, старик, стекла вставляешь?» — «А что ж, — говорит дед, — можно и стекла». — «Подойди-ка сюда». Дед говорит: «Времени нет». Полицай к нему: «Стой, — говорит, — товарищ Майстренко! Не узнаешь, товарищ начальник, своего шофера?..»
Я и лед перестал бить… Ну, дед посмотрел на него, усмехнулся. «Как же, — говорит, — узнать тебя в таком наряде!..» А полицай ехидно спрашивает: «Не так, как у вас, одет?»
Я уже по голосу слышу, что деду несдобровать. И дед, верно понял это. Слышу, говорит полицаю: «Значит, фашисту теперь служишь?» — «Мое дело! А тебя мне сам бог послал. Давно ищу. Бороду, смотри-ка, отпустил, большевистский комиссар, чтоб не узнали!» Вижу, побледнел дедушка и сурово так сказал: «Предатель! Головой поплатишься».
Полицай — за пистолет, а дед… Я и глазом не успел моргнуть, как он выхватил из кармана нож — и полицая по глазам. Полицай одной рукой за глаза, а другой выстрелил деду в бок. Я как держал в руках лом, так и ударил сверху полицая. Он и пискнуть не успел. Я — пистолет в карман и еще раз его ломом…
А у деда бок прострелен, идти ему трудно, и оставаться нельзя — боимся, что немцы сбегутся на выстрел. Хорошо, что уже стемнело. Я с дядькой Ларионом добрался до знакомых, там ему рану перевязали, а на следующий день отвел его домой. Рана у него небольшая, царапнуло только, но ходить далеко не может. Вот мы с Сережкой и пришли без него… Я уж у вас и останусь. Оружие у меня есть…
— Молодец, Вася Тарасенко! Спасибо тебе от партизан за дядю Лариона.
— Я бы того гада все равно прикончил!
Ивана Павловича окликнул начальник штаба. Он уже расшифровал донесение. Командир приказал адъютанту позаботиться о ребятах и вместе с Макаровым склонился над столом.
Руководители подполья подтверждали прибытие гитлеровских воинских частей и подготовку наступления на партизанский край. В записке говорилось также и о посланных в леса шпионах с ракетницами для обозначения движения партизанских отрядов.
Прочитав донесение, командиры переглянулись. Иван Павлович зашагал из угла в угол, не замечая ребятишек, с аппетитом закусывавших после трудной и опасной дороги.
В штаб вбежал связной комиссара. Он поспешно передал командиру пакет и вытер широкой ладонью потный лоб.
— Третий батальон, — доложил он, — в селе Ольховке принял бой. Фашистов видимо-невидимо… Есть танки.
Прочитав донесение, Иван Павлович передал его Макарову. Ребята насторожились. До штаба донесся далекий гул моторов.
— Самолет? — не то спросил, не то подтвердил свое предположение Макаров.
Все вышли из землянки. Теперь гул моторов над лесом слышался совершенно явственно. Он то затихал, то приближался. Один из самолетов пронесся где-то над самой головой партизан. В облаках Иван Павлович на мгновение увидел распластанные крылья.
