Широко ступает командирский конь, покачивается в седле Иван Павлович…
Как только дозорные на пожарной вышке начинали бить в колокол, люди в селах бросали все и спешили на площадь. У большинства были винтовки или немецкие автоматы. Кое-кто тащил и пулеметы. Иван Павлович предупреждал об опасности, призывал народ к борьбе, давал наказ, как действовать, когда начнутся бои.
В одном месте они остановились и долго смотрели на реку. Лед был покрыт зеленоватой водой, по которой гуляла мелкая зыбь.
— Скоро ледоход. Вряд ли они начнут наступление до ледохода, — вслух думал Иван Павлович.
— Кто знает, может быть они как раз и ждут ледохода?
— И то возможно, — согласился командир, посмотрев на Макарова. — Во всяком случае, следует подумать.
— Нужно подготовить лодки, лес для плотов.
— Если будет нужно, построим мост.
— Это не простое дело.
— Не простое, но для партизан возможное.
С противоположного берега на лед спустилась подвода. Командиры, собравшиеся ехать дальше, остановились и стали ждать. Они хотели посмотреть, кто это в такое время отважился переправляться через Днепр — не разведчики ли? Уже когда подвода была посреди реки, командир узнал Леню Устюжанина.
— Враг подтягивается, — рассказывал Леня. — Из всех районов к Днепру движутся части, подходят эшелоны с солдатами. Один удалось пустить под откос…
Иван Павлович слушал внимательно, но не мог отвести глаз от реки. На Днепре потрескивал лед.
Уже под вечер по главной улице большого села шли двое — женщина и мальчик. Мальчик плелся за женщиной, недовольно сопел коротким носом. Однако бойкие глаза его зорко поглядывали во все стороны.
Это были Александра Ивановна и Виктор.
Далеко позади остались партизанские владения. Тут, в степи, захватчики чувствовали себя смелее.
Александра Ивановна была совершенно спокойна. Как и предвидел Иван Павлович, женщине с ребенком особых препятствий не чинили.
Теперь они шли в старостат. Улица была безлюдной, словно все это огромное село вымерло. Но вот вдали показались двое. Они шли, обнявшись, и хрипло горланили какую-то песню. Подойдя ближе, Александра Ивановна увидела, что это полицаи.
— Добрый вечер, господа хорошие, — поклонилась она, поравнявшись с ними.
— Здравствуй, молодуха!
— Скажите, пожалуйста, как мне пройти в старостат?
— А ты, что же, не здешняя?
— Нет, дальние мы. В Полтаву идем.
— Ну, так проваливай!
Полицаи снова заревели дикими голосами песню. Александра Ивановна двинулась дальше, но ее окликнули. Обернувшись, она увидела, что полицай машет ей рукой. Она смело подошла к нему.
— Ты откудова?
Александра Ивановна назвала село и район. Полицаи переглянулись между собой. Тот, что был потрезвее, сказал:
— Партизанщину разносишь? Все вы партизаны!..
К удивлению полицаев, женщина ответила утвердительно:
— Все, господа добрые. Все они там партизаны.
Полицай подошел вплотную, пристально глядя ей в глаза:
— А ты кто такая?
— Я бедная женщина. Осталась вот с сиротой. Мой тоже был, как вы. Убили его партизаны…
Заученным движением Александра Ивановна поднесла к глазам кончик платка, всхлипнула. Виктор дернул ее за юбку:
— Ну, мама, пойдемте. Я есть хочу.
— Убили, говоришь?
— Как же не убить, когда там все…
Один из полицаев яростно дернул головой, погрозил кулаком вдаль:
— Не горюй, молодуха! Немцев большая сила идет. Покончим с партизанами, а то нет от них нигде покоя.
Александра Ивановна, не подавая виду, что сообщение полицаев ее интересует, насторожилась. Уже в который раз слышит она от полицаев и старост, что против партизан готовится поход. Она отняла от глаз платок и безнадежно махнула рукой:
— Э-э, дорогие мои… возьмете вы их, партизан, как же!.. Уже не раз ходили и немцы и полицаи. И мой ходил, а назад привезли… Ой, горюшко мое, доля несчастная! Так и вы — пойдете, а потом останутся дети сиротами.
На трезвеющих полицаев слова ее произвели явно угнетающее впечатление. Оба задумались. Потом один из них, храбрясь, заявил:
— Нет, ничего с нами не случится. Нас будет много!
— Ходило уже много. Как шли в те леса — сердце радовалось. И мой так говорил: «Перебьем!» — а гляди… мало кто вернулся. Немца, самого старшего офицера, и того убили.
Второй, менее разговорчивый полицай тяжелым взглядом окинул все вокруг. На его лице застыли неуверенность и испуг.
— Черт возьми!.. — Он сплюнул. — Я же говорил тебе, Петро, туда зайдешь, а назад…
— Га? А черт с ним! Один раз мать родила, один раз и помирать.
— Раз-то раз, но какая охота? И за что?
— Но, но, но… Захныкал!.. Еще посмотрим!
Виктор видел, что хмель и воинственный пыл с полицаев как рукой сняло. Они стояли, уныло сгорбившись. Потом один из них обратился к Александре Ивановне:
— Пошли с нами, выпьем! Сегодня у нас, так сказать: «Последний нонешний денечек гуляю с вами я, друзья, а завтра…» Эх, завтра, черт возьми… Все равно жизнь поломалась…
— Спасибо. Пойду к старосте. Где он прикажет, там и буду ночевать.
— Га?.. А ну, как хочешь… Старостат — вон он. Так, говоришь, партизан там много?
— Видимо-невидимо! Целая армия, с пушками и танками. Там такое — не приведи, господи!
— Черт возьми! А я тебе, Петро, что говорил? Если бы там слабенькие сидели, их бы без нас с тобой выкурили. А то, видишь… и нас зовут. Эх, говорил я тебе.
Александра Ивановна потянула за собой Виктора. Полицаи уже без песен пошли своей дорогой. Александра Ивановна в последний раз услышала отчаянное:
— Черт возьми!.. Эх, и жизнь собачья…
«Собаки, это верно, — подумала она. — Самогон дуть — храбрецы, а услышали о партизанах — сразу хвосты поджали».
Они вошли в помещение старостата. На пороге им встретился человек с рыжей широкой бородой, в черном дубленом полушубке.
— Нам бы старосту…
— Ну, я староста… Чего нужно?
— Як вашей милости, господин староста. В Полтаву иду… Переночевать бы, если господин староста позволит.
— Айсванец есть?
Александра Ивановна вопросительно посмотрела на старосту:
— Ничего у меня такого…
Виктор нетерпеливо дергал ее за полу:
— Ну, мама… я есть… спать хочу…
Староста сердито сказал:
— Шляетесь тут без документов! Айсванец нужно иметь, а если нету — всех приказано отправлять в полицию.
— Да у меня ведь справка есть!
Александра Ивановна подала старосте удостоверение.
— Ну вот… А говорит — нету! — ворчал староста.
— Да я не разобрала, о чем вы спросили.
— Айсванец — это и есть по-немецки справка.
— А я и не поняла.
Староста вышел из полутемных сеней на крыльцо и поднес бумажку к подслеповатым глазам.
— Так, значит… к месту проживания матери… в Полтаву… так… помогать, как семье погибшего в боях с партизанами… Угу… с партизанами… Так, значит, печать и подпись есть… Угу, айсванец, значит, в порядке. Так, говоришь, муж погиб? — обратился он к женщине.
Александра Ивановна поднесла к глазам кончик платка.
— Скажи-ка! Ах ты, сердешная! — огорчился староста. — Да как же это его?
Александра Ивановна в сотый раз начала рассказывать о своем «горе». И столько тоски и жалобы на горькую долю было в ее рассказе, что староста размяк:
— Твой ребенок?
— Остался сиротой…
— Мама, я спать… ноги болят… — хныкал Виктор.
— Вы уж нас устройте куда-нибудь на ночь.
— Ишь ты, какая беда! — словно не слыша, продолжал староста. — Такая молодая… хоть бы без ребенка… Ну, пошли — для таких людей и у меня место найдется.
Жил староста в большом доме, крытом белым оцинкованным железом. Можно было догадаться, что раньше здесь было какое-то сельское учреждение — школа или больница.
Старостиха встретила гостей неприветливо. Шлепая большими валенками с загнутыми вверх носками, она тяжело носила по дому свое грузное тело и словно не слышала приказания мужа:
— Покорми! Люди с дороги.
Хлопоча около печи, она бурчала себе под нос:
— Всех и черт не накормит! Ему легко: этого накорми, того накорми… Какого черта где ни захватит, домой тащит… Корми, корми… Воротник скоро объедят!
Но Виктору не хотелось слушать ее ворчанье. Он дергал Александру Ивановну за рукав:
— Мама, вы слышите? Есть хочу!..
— А как они, партизаны то есть, со… старостами?
Услышав о партизанах, старостиха перестала шлепать валенками и начала прислушиваться к разговору.
— И-и, господин староста, от них никому нет пощады! Мой поехал с немцами — крепкий был, как дуб, а назад привезли. И в голову попало и в грудь… А старост тоже — и перестреляли и перевешали…
