— Да ну её, — не выдержал я первым. — Все колени пооббивал.
— Сейчас, сейчас мы её, — не сдавался Митька, вынося из дома одеяло, — в угол прижмём, пока бабушка не пришла.
На этот раз мы всё-таки загнали птицу (и кто только назвал её домашней?) между курятником и сараем и накрыли одеялом.
— Есть! — удовлетворённо воскликнул Митя, засовывая её в мешок, и тут же заорал:
— Ой-ой-ой! Она ещё и клюётся!
— Ну вот видишь, — сочувственно сказал я. — А если бы коза? Вот бы намучились!
— Да и то, — ответил Митя. — Бери лопату, и пойдём скорее, пока никто не видит. И зерна захвати.
Ещё издали мы заметили на площади перед школой какую-то возню. Девочки и мальчики нашего возраста в белых рубашках и пионерских галстуках бегали, играли в салки, смеялись, что-то кричали, — шум стоял невероятный, точно такой, как во дворе нашей школы на перемене.
— Ишь, — сказал я, — пожалуй, пионерский сбор.
— Привет, ребята! — к нам подбежал Володька. — Вы куда собрались?
— В лес, погуляем немного, — сказал Митя.
— А что это у вас? — бросил любопытный взгляд на мешок.
— Курица, — ответил я. — Наша, — добавил быстро, — то есть бабушкина.
— Мы опыт ставим, — заговорил торопливо Митька. — Учим её ориентироваться на местности.
— А зачем? — удивился Володя.
— Возможно, это будет иметь большое значение в будущем, скажется на развитии птицеводства.
— Мы будем докладывать о результатах в нашем зоологическом кружке, — добавил я.
— Ты смотри! А вы не могли бы сделать доклад и в нашей школе? У нас тоже зооуголок есть.
— Нет-нет, — покачал головой Митя. — Это пока секрет. Ещё рано разглашать.
— Володька! — крикнула от школы незнакомая нам девочка. — Скорее! Уже едем!
Ей что-то сказала подружка, оба рассмеялись, и первая добавила:
— И ребят бери!
— А, правда, — посмотрел на нас Володька. — Может подождёт ваш опыт денёк? Поехали с нами! По местам боевой славы. А?
— Как, Митя? — повернулся я к другу.
— Да нет, — нехотя ответил тот. — Мы не можем...
— Я понимаю, это для науки, — сказал Володька. — Ну так приходите в другой раз: в футбол сыграем, пинг-понг, у нас и оркестр есть, и трактор учимся водить, можно и вам попробовать, и помидоры лучшие в области, и ещё знаете сколько...
— Володька! — позвали снова. Зафыркал мотор.
— Приходите! Обязательно! — крикнул уже на ходу.
Через мгновение машина тронулась, и он помахал нам с кузова рукой.
Весёлые лица проезжали мимо. Всё дальше и дальше...
— Эх, — пожал я досадливо плечами. — Вот у людей каникулы! А ты говорил: «то огород окучивают, то по хозяйству». Возись здесь с этой курицей. Всё из-за тебя...
Я взглянул на Митьку и замолчал. Он грустно смотрел вслед машине. Потом перевёл взгляд на меня:
— Ну и надо было ехать! Что же ты не уехал? Беги, догоняй! Мы же с тобой игрушками играем!
Он сердито направился дорогой. Секунду я постоял, тогда бросился вдогонку:
— Что ты, Митя... Мы же вдвоём... Ты уж извини. Вот захотелось только...
— Да ничего, — подобрел друг. — Думаешь, мне не захотелось? В кузове, с ветерком! Ещё как!
— Неужели?
— Ждут нас большие дела! — вместо ответа продекламировал мой друг и толкнул меня в бок.
И вдруг будто отлегло от сердца. Я закинул лопату на плечо и бодро зашагал рядом.
— Ну что, Митя, может, хватит?
Я стоял по пояс в только что вырытой яме и вытирал лоб.
— Да где там хватит. Ему вылезти — всё равно, что тьфу! Кстати, эти вараны, что я тебе говорил, они даже на нижние ветви деревьев залезают и хватают обезьян.
— Ничего себе новость ты приберёг, — поёжился я. — Успокоил. Что же нам теперь, где-то в вершинах жить? Гнездо себе, может, свить или дупло выдолбить?
— Он на людей побоится...
— Побоится! Видел, лапы какие?! Да ему человека глотнуть, что собаке гавкнуть! А кто до нас в шалаше жил? — пронеслась у меня ужасная догадка.
— Откуда я знаю. Может, турист который.
— А где же он теперь?
— Где! Домой поехал!
— Домой! А может, — с трудом выдавил я, — оно его съело!
— Съело? — испугался Митька. — Что ты говоришь? Кто тебе сказал? Неужели, думаешь, правда... А что, — опустился на землю, — может, и так... А вещи? Кстати вещи остались бы. Не могло же оно его вместе с вещами!
— Были вещи, — пробормотал я, чувствуя, как рубашка липнет к спине. — Сандалии. Тут же, возле шалаша, лежали.
— Сандалии? Почему же ты молчал?
— А что мне было — кричать на весь лес? Тоже мне находка!
— И куда ты их дел?
— В костёр бросил. В первый же день. Они ещё так дымили хорошо… от комаров.
— Ай-я-яй! — чуть не застонал мой друг. — Сжёг вещественное доказательство! Вот, может, и всё, что от человека осталось. Хотя бы память родным была.
— Очень бы они радовались той памятью.
— Чёрствый ты человек! Эгоист! А если бы тебя съели, то твоя мама и сандалии была бы рада!
— Да ну тебя, Митя! Что ты говоришь такое?
— А что, — разгорался ещё больше Митька. — Рада была бы!
— Да постой!.. Что-то ты сильно, это, перегнул.
— Почему перегнул? Приехал какой-то учёный, профессор, а то и академик. А может, просто энтузиаст — любитель природы. Тоже узнал, что в озере кто-то живёт, и решил наблюдать, как и мы. Построил шалаш, сел отдохнуть, полюбоваться природой, сбросил одну сандалию, а тут оно его — хвать! И готово.
— Да, видишь, как оно обернулось, — задумчиво подал голос я. — Хотя нет, Митя, нет. Если бы здесь человек пропал, то и искали бы его все, и милиции понаехало бы. А нас и на пушечный выстрел сюда не подпустили бы.
— Конечно, — обрадовался Митя. — Но этого просто не может быть. Давай я тебя сменю.
Я охотно вылез из ямы и подал лопату другу.
Работу закончили только к вечеру, потому что Митя настоял, чтобы выбранную землю отнести прочь, «иначе оно догадается, что, раз есть куча земли, должна быть и яма».
— Ха, ну и ну, — устало покачал я головой, дуя на стёртые ладони.
— Ямка — будь здоров! Хоть на слона охоться. Вот ещё колы надо вбить.
— Да ты что — колы! Оно погибнет, а нам нужно живое.
— Правда, а я и не подумал. Но оно и так может забиться, когда упадёт, или ножку свихнёт. Мы на дно подушку положим. Всё ж мягче.
— А что же, — сказал я. — Можно и подушку.
— Возьми в шалаше. Заодно и курицу давай.
Мы вытащили птицу из мешка и привязали верёвкой к дереву. Однако курица, уставшая от утренних переживаний или догадавшись, что служит приманкой, кудахтать не хотела.
— Ты видел такое? — раздражался Митька. — Она уже онемела, как к делу подошло. Ну, квохчи же, ну, ну, так вот: кво-кво-кво-кво-кво.
— Ай, Митя, — заметил я. — У тебя, как у лягушки, получается.
— Так попробуй ты!
— Ко-ко-ко-ко-ко, — очень исправно начал я, но курица обошла вокруг дерева и спряталась за стволом.
— Тьфу ты! — в сердцах сплюнул Митька. — Да она никого не слушает. Дай-ка я в неё хоть комом брошу.
— Перестань. У неё и так психическая травма. Пусть успокоится, а потом, может, и заквокочет. Однако не мешало бы и поужинать.
— Конечно, — согласился товарищ. — Что нам бог послал, точнее, бабушка подкинула?
Бабушка подкинула! Иначе и не скажешь. Мы, мечтали готовить вкусную питательную уху, есть жареную рыбу, выловленную собственными руками, а теперь вынуждены запихиваться пирогами с фасолью. Какая уха! Какая рыба! События последнего времени стали развиваться с такой скоростью, что даже удочки забросили — и не было свободной минуты.
— А кто обещал уху в котелке над пламенем? — всё же спросил я Митьку.
Тот недовольно зашуршал соломой:
— Эва! Ухи! Ты же видишь, что делается. То в село, то из села, то в библиотеку, то на озеро. То курицу воруй, то яму рой. Никогда и вверх глянуть. Пусть уже немного прояснится с этим вот, — кивнул на озеро, — будет тебе и уха, будет и свисток.
Между тем стемнело. Мы намазались одеколоном «Гвоздика» и легли в шалаше, высунув головы наружу.
— Скорее бы мы его увидели, — сказал Митя, — а то привязаны к этому куреню, как и курица к дереву. Кстати, она так и не думает квокотать.
— Пусть себе.
— Скорее бы оно уже вылезало. Постой-ка, — понизил Митька голос. — Смотри...
Я присмотрелся.
Лесом что-то направлялось в нашу ловушку.
— Будто не ползёт, — сказал Митя. — Кажется, даже идёт.
— Но это же человек! — воскликнул я, но было уже поздно: мужчина, с криком провалился вниз.
— Вот беда! — крикнул я, выскакивая из шалаша. — Кто это? Что с вами? Вы цели?
— Да, кажется, — ответил сердитый голос деда Трофима, и над краем ямы появилась его голова. — Вот чёрт, — сказал дед, выйдя наверх. — Чуть шею не свернул. И кто такое ямище вырыл?
