Когда руки-ноги начало сводить от холода, мы, отфыркиваясь и отряхиваясь, выползли на травку у кустов, где можно было без проблем переодеться, и тут обнаружилось, что футболка Шумахера куда-то пропала. Впрочем, вместе с Лизой.
– Гальцев! – гаркнул Саня, натягивая брюки на голое тело. – Я что сказал? За шмотьём следить! А ты где?
К Лизке он автоматически отнёсся, как к моему младшему брату, увязавшемуся за «старшими», а значит, обязанному всячески нам помогать.
– А что я? – простуженно отозвалась Лиза, появляясь рядом с нами. – Дай поносить, Сань! Ну пожалуйста!
Футболка Шумахера, в которой она красовалась, ей сошла бы и за платье. Смотрелось это настолько комично, что вскоре мы все втроём ржали, как кони.
– Ну ёлы-палы, Гальцев, а в чём я домой попрусь? – печально спросил Саня, отсмеявшись.
– Могу свою дать, – невозмутимо отозвалась Лизка и кинула ему мою старую футболку. Шумахер критически повертел в руках «тряпочку» и, вздохнув, принялся ей растираться. Мне оставалось только философски вздыхать, мысленно обещать убить Лизу при случае и ёжиться на ветру в мгновенно промокшей майке и греющей разве что душу камуфляжной жилетке.
После купания нам пришлось разбежаться по домам – переодеться в сухое. Лизка потащилась со мной, но о Шумахере и причинах «маскарада» мы не говорили, кроме исчерпывающего в своей лаконичности диалога на подходе к дому:
– Зачем тебе?
– Надо.
Это могло относиться как к футболке, так и к ситуации в целом.
В квартире было тихо и сонно – по всей видимости, бабуля ещё не вернулась со своего педсовета, иначе обязательно бы что-то происходило. Проскользнув ко мне в комнату мимо дремавшего над газетой деда, мы с Лизой переглянулись, и я неловко буркнул:
– Отвернись, мне переодеться надо…
Лизка послушно подошла к окну и принялась созерцать зелёный ковёр, сплетённый из ветвей разлапистой сирени, сквозь который проглядывался двор яркими цветными прорехами – белые пятна сохнущего белья, голубой турник, чьё-то дитё в бордовой коляске.
Когда я переоделся и закинул мокрую одежду на сушилку в кухне, мы с Лизкой устроились на диване, захрустели сушками и тут, не сговариваясь, вдруг вспомнили о ноже. Вопрос, что теперь делать, оставался открытым, но начинать, по всей вероятности, стоило с нового визита к Арабу – пока что это была наша единственная зацепка, а бросать поиски на полпути Лиза не собиралась. Я, втянутый в это дело по уши, и отказаться не мог.
– Михаил? – сонно окликнул дед из соседней комнаты.
– Я тут! – отозвался я торопливо. – Надо что?
Дед подумал и вместо ответа задремал обратно.
– Ну что будем делать? – выждав несколько минут, спросила Лиза, сползая с дивана на пол. – Ты говорил, Араба сегодня нет…
– Значит, будем ждать до завтра, – вздохнул я. – Можем поискать что-то в интернете.
Лиза подумала и вдруг оживилась, вспоминая слова Араба, что во фразе кое-что показалось ему знакомым. Осталось только вспомнить, как звучало то странное слово, а дальше – дело техники, не так уж и сложно в двадцать первом веке договориться с поисковиком и сочинить верный запрос.
Мгновение шестое
Шури, шриви, шувари… Минут пять мы перебирали всевозможные комбинации букв, пока, наконец, поисковик не спросил вежливо: «Возможно, вы имели в виду шурави ?»
– Точно! – выдохнула Лизка и, чуть не заехав затылком мне по носу, полезла в ноут, опираясь о мои коленки. – Да, гляди! Это действительно персидское слово!
«Шурави, – гласила словарная статья – от перс. šourā, «совет», образ советских военнослужащих в Афганистане».
– Афганистан, – задумчиво выдохнула Лиза. – А Герат… слушай, Герат ведь тоже в Афганистане! Всё сходится! Только откуда там советские военнослужащие и причём тут нож?
– Этот нож – холодное оружие спецназа, – напомнил я. – Так что если там были наши военные, ничего удивительного в ноже нет.
За следующий час мы узнали много нового – о жаркой восточной стране, моджахедах и ОКСВА, «ограниченном контингенте советских войск в Афганистане». Войска были введены «выполнять интернациональный долг» и целых долгих десять лет жили и воевали там, в чужой странной стране.
– И зачем? – недоумевала Лиза. – Целых десять лет… Ты глянь, сколько погибших!
А я внезапно понял, что мне совершенно не интересно, зачем, почему, ради чего наши войска воевали на чужой земле. Страны тогда назывались по-другому, висели другие флаги, вручались другие ордена, но… получается, там воевали и умирали из-за непонятного мне «интернационального долга» – наши – люди. Может быть, кто-то из них выросли в нашем городе. Бегали на речку, как мы с Шумахером, гоняли в мяч, мотались в Москву… А потом вдруг пошли на войну. Зачем, ради чего?.. Да какое это имеет значение теперь. Это – было. И это так странно…
– Интересно, этот нож… он оттуда? – задумчиво спросила Лиза.
Я пожал плечами:
– Наверное.
– Всё ведь сходится, – и Лизка вдохнула. – Только ничегошеньки непонятно.
Когда восторг от открытия поутих, стало ясно, что почти ничего это нам и не дало. Нет, теперь стало ясно, что ключ к надписи надо искать в персидском языке. Но что значит странный шифр «у8з»? А «АИБ ОТ АГК»? Причём здесь Герат – и, главное, где нам искать хозяина ножа? Ни на один из этих вопросов мы ответов не знали. Мало того, мы даже не знали, чем же заняться, пока нет Араба…
– Ты давно знаешь Шумахера? – привалилась головой к моему плечу Лиза.
– В началке вместе учились, а потом – когда как, – я вздохнул. Мы с Саней были теми «друзьями детства», которым не обязательно иметь общие интересы и видеться каждый день, чтобы твёрдо знать: где-то там есть такой человек, который тебя примет в любое время суток, поржёт вместе с тобой над глупым анекдотом или воспоминанием о «прошлых деньках» и просто никогда не подведёт.
Впрочем, теперь, когда я сюда вернулся, мы с Шумахером наконец-то сможем стать нормальными друзьями и, я надеюсь, сидеть за одной предпоследней партой, игнорируя как «раздолбаев с камчатки», так и, при желании, учителя.
Лизка вздохнула, словно догадываясь о чём я думаю, и спросила, теребя край Саниной футболки:
– А он… хороший парень?
– Не дури, – обиделся я. – Он мой друг. А меня не всякий выдержит.
Лиза снова глубоко вздохнула и шмыгнула носом. Я тоже вздохнул и взъерошил волосы, размышляя, как мне относиться к текущей ситуации. Смешно, конечно, но не хотелось потерять ни дружбы с Шумахером, ни наших странных, доверчиво-родственных отношений с Лизкой. Ещё нужно было звонить Дасе, но… Я легкомысленно махнул рукой на это, решив для себя, что Дася обиделась и будет дуться пару дней, а значит, торопиться совершенно ни к чему.
Успокоив себя в этом отношении, я вдруг спохватился:
– Лиз, ты свою одежду у меня заберёшь или на память оставишь?
Лиза хихикнула:
– Оставлю, конечно!.. Ну ладно, давай заберу. Только пакет какой-нибудь дай.
Пока мы разбирались с одеждой, хитроумными способами проскальзывали мимо не вовремя вернувшейся бабушки, шли до Лизиного дома и обсуждали, что будем делать дальше, когда Араб даст координаты своего знатока, давно прошло время обеда, и домой я вернулся только к полднику, голодный, как стадо слонов.
Под майкой я прятал завёрнутый в пакет нож, выпрошенный у Лизы.
Сметя на радость бабули полную тарелку макарон, тазик молодой клубники и полбатона бутербродами, я завалился на диван, положил рядом с собой нож и открыл крышку ноутбука в надежде ещё почитать про Афганистан. Но когда я уже перешёл от статей «Википедии» к обычным сайтам, позвонил Шумахер и вытащил меня – гулять по городу, на скорость поглощать мороженное, гонять по пустырю в футбол в тени единственного в городе «недоскрёба» высотой, впрочем, всего в восемь с половиной этажей, потому что он так никогда и не был достроен…
Вернулся я к ночи, с разбитым коленом, уставший и вполне довольный жизнью. Нож ждал меня под подушкой дивана, никем не потревоженный и по-прежнему невероятно загадочный. Ну а Лиза, разумеется, была в сети, а значит, ночью снова предстояло вести бесконечные разговоры. Впрочем, к тому моменту я уже не имел ничего против. С Лизой болтать было по меньшей мере интересно и не скучно. Целая новая жизнь открывалась в сумбурных, многочисленных сообщениях, которых я, с детства приученный бабулей к «культуре речи» (а что делать, если у тебя бабушка – учитель русского и литературы!), неминуемо постарался бы свести в одно…
– Знаешь, – писала мне Лиза, – а я не думала, что после Москвы мне где-нибудь будет интересно. Думала, со скуки помереть придётся.
Я улыбался и слал хохочущий смайлик.
– В надписи на ноже наверняка сказано, откуда он и кто его хозяин, – перескакивала она на нашу неизбывную тему. – Ведь так всегда делают, когда что-то гравируют!
