– Вот это да, – протянул Паша. – Ещё чуть-чуть, и мы все стали бы ёжиками во мраке, но мёртвыми. Спасибо тебе, милая Кляксочка. Во время же я занялся показательной стрельбой.
Он подозвал к себе Унушу. Самыми простыми словами и жестами он попросил вождя выйти к монголам и на их языке попросить их удалиться, иначе он со своим оружием их уничтожит. Понятливый Унушу вышел в проход. Он держал очень длинную для себя речь, не менее пяти минут. Но после его выступления монголы дружно поднялись с колен, взяли свои луки и двинулись туда, откуда пришли. Тут стремительная стрела, выпущенная чьей-то коварной рукой из толпы, просвистела в темноте и ударилась в стену рядом с Пашей.
– А, вы так, – рассердился Паша и дал длинную очередь из автомата в проход повыше голов врага. Очередь получилась очень эффектная. Трассирующие пули со зловещим свистом прошили пещерный мрак, и это окончательно убедило монголов, что надо уносить ноги. К тому же, в толпе послышались чьи-то истошные вопли. Очевидно, одна из пуль рикошетом задела кого-то из толпы, и это усилило эффект психологического воздействия. Через минуту в проходе уже никого не было.
– Знай наших! – задорно прокричал в темноту Паша и подмигнул оторопевшему Унушу. – Надеюсь, что они ушли уже насовсем. Унушу, – обратился он к старику-вождю, – теперь вам не страшен никто, хоть Александр Македонский со своими слонами. Но это только пока есть патроны. Поэтому будем их экономить. Марина, – обратился он к подруге, – я думаю, что хватит нам странствовать по этой уже изрядно надоевшей пещере. Золотую Марину мы потеряли надолго, может быть, что и навсегда. Нам бы сейчас поскорее выбраться из пещеры и обратиться в милицию, чтобы власти перекрыли пути вывоза золотой статуи из города. Сашу здесь тоже вряд ли мы отыщем, скитаясь по тёмным коридорам. Он сам должен выйти на нас. Тоже, наверное, беспокоится, куда мы подевались, и что с нами случилось. Да и Унушу пора вернуться к своему племени. Кроме того, надо проверить, куда удрали монголы. Пора выходить из пещеры и там решать, что делать дальше.
– Совершенно верно, – поддержала друга Марина. – Нам уже нечего делать в этой чёрной дыре. А с таким вооружением никакие монголы нам уже не страшны. Только надо Унушу научить пользоваться оружием нашего времени. Вот этим ты и займёшься первое время наверху. А я проверю, чему научились местные девушки за прошедшие несколько десятков лет с моего первого посещения. А там, глядишь, может быть, что-либо и про Сашу узнаем.
Выход из пещеры занял совсем немного времени. Через час все уже стояли на поляне перед входом в пещеру, щурились от яркого солнца и с удовольствием вдыхали свежий лесной воздух. Монголов не было нигде видно. Унушу встретился со своими разведчиками, которые поведали вождю, что монгольский отряд в панике выбежал из пещеры, после чего всё вражье войско спешно собралось и отступило за реку. Паша остался очень доволен полученным результатом.
– Унушу, сейчас можешь смело собирать народ свой в посёлок. Больше сюда они не придут. А если придут другие, то мы научим вас, как с ними справиться.
Разослав гонцов для общего сбора племени, ребята с отрядом Унушу заночевали в разрушенном посёлке под Сестрой. Чжурчжени до вечера ловко восстановили проваленные крыши в нескольких землянках, привели в нормальный вид большущее жилище вождя, в котором разместился Унушу с ребятами. Посреди жилища вождя, на сухом земляном полу развели костёр, на котором поджарили целиком подстреленного молодого поросёнка. Пока мясо жарилось, Паша принялся обучать Унушу обращению с оружием.
– Вот эта мушка должна попасть в прорезь прицела автомата вместе с целью, – важно старался педагог, сам никогда не державший в руках автомата. Но других знатоков здесь не было. – А затем нажимаешь вот на этот крючочек, и…
Одиночный выстрел вновь заставил Унушу побледнеть, но дырка в старом пне, послужившем хорошей мишенью, заставила его удивлённо поднять брови и недоумевающее покачать головой. А Паша опять терпеливо объяснил вождю, что надо делать, после чего тот, сделав свой первый выстрел, вскочил на ноги и долго что-то кричал кому-то за рекой, грозя кулаками и выкрикивая явные угрозы.
– Правильно, Унушу. Пусть только попробуют сунуться, – добродушно посмеивался над ним Паша, довольный своим учеником.
К вечеру, когда аромат жареного поросёнка затмил все другие соблазны и запахи и настойчиво позвал к ужину, способный Унушу уже спокойно попадал в пень с доброй сотни метров. Это наполнило его такой гордостью, что он стал ходить по посёлку с настолько высоко задранной головой, что даже его воины с удивлением поглядывали на своего вождя. Между тем, ужин удался на славу. Мясо поросёнка с корешками было настолько нежным и сочным, а ребята настолько устали слоняться по тёмным пещерным ходам-пролазам и так проголодались, что после ужина Марина тотчас уснула в одном из тёмных углов.
А Унушу после ужина вдруг вспомнил своего исчезнувшего друга Матвеича и решил закурить. Он долго ходил по окраинам посёлка, собирая сухой виноградный лист. Пришлось Паше на скорую руку изготовить из береговой глины для него простенькую трубку, обжечь её в костре и торжественно вручить вождю. Унушу важно раскурил в ней сухой лист молодого винограда и был донельзя доволен и горд собой. Дурной пример Матвеича подействовал на него неотразимо, и Паша никак не мог ему объяснить, что курение очень вредно, как совершенно справедливо предупреждает всех курильщиков таинственный колдун по имени Минздрав. После перекура, выставив ночные караулы, усталые друзья смогли, наконец, заснуть на мягкой постели из свежих лесных трав.
Цыбуля тупо уставился на стрелу. Это была самая настоящая монгольская стрела, лёгонькая, с острым, как шип у розы, наконечником, с пёстрым оперением от какой-то степной птицы. На излёте она догнала улепётывающего по тропе Штымпа и вонзилась в его развевающуюся на бегу летнюю ветровку. Поругиваясь, Штымп, наконец, выдернул её из плотной ткани ветровки, и протянул сидящему рядом Цыбуле.
– Полюбуйся на этот глюк. Чуть-чуть правее, и на одну дырку в моей заднице стало бы больше. А если вдруг она оказалась бы отравлена какой-нибудь древней гадостью? Тогда пришлось бы тебе на этой вершине хоронить друга детства.
Цыбуля осторожно взял стрелу, проверил пальцем остроту наконечника, зачем-то попробовал её на гибкость, покачал головой и скорчил кислую гримасу.
– Да, Штымп, это не глюк, а самая настоящая стрела древних кочевников. И дырка от неё была бы самая натуральная. Похоже, Штымп, мы с тобой угодили в историю, из которой выпутаемся ли? Погони за нами, вроде бы, уже нет. А как нам быть, я не знаю. Вниз идти нельзя. Опять попадём на кривые сабли. Пошли-ка осторожно вверх, на вершину. Там осмотримся, попробуем разобраться в ситуации. Может, сверху что-нибудь и разглядим.
Ребята осторожно, с оглядкой, выбрались обратно на тропу, и пошли по ней вверх. Тропа упорно поднималась по гребню склона, петляя вместе с ним, прыгая по камням и огибая крупные деревья. Минут через двадцать они поднялись на вершину Сестры и внимательно огляделись вокруг. Они не узнавали свою, так давно знакомую местность. Всё было вроде бы так, как и раньше. Под ними далеко внизу медленно стекал в залив Америка родной Сучан. Справа вдалеке просматривались характерным профилем екатерининские скалы. За ними исполинским горбом вздымался Чандалаз. Спокойная, вечная, с раннего детства знакомая картина.
Но многое было и совсем не так. Устье реки внизу не было перегорожено песчаной косой и морской прибой беспрепятственно доходил до самых скал у подножия сопки. Моста через реку и в помине не было, а чуточку правее сквозь лёгкую дымку просматривался старина Брат, но целенький, с острой вершиной, поросший древним кедрачом. Внизу под сопкой, среди зелёной листвы деревьев виднелась черепичная крыша какого-то строения в китайском стиле. А там, где должен быть родной город, сверху видна была накрытая неплотным туманом заболоченная плоскотина без единого признака жилья.
– Цыбуля, куда мы попали, ё-моё, и что нам теперь делать? – жалобно поскуливал оробевший Штымп, сидя на камнях на самой вершине сопки. – Что это было с нами. Может, всё-таки – кино или глюки?
– Какое там кино? И откуда глюки, когда мы с тобой уже вторые сутки даже не нюхали наркоту. Только бегали по сопкам, как бешеные кролики. Ты прикинь, что если бы мы с тобой не дали дёру в кусты, они нам бошки отрубили бы, в натуре. Я видел рожу их начальника. Он на нас смотрел так брезгливо, как на чахоточный плевок, или как на вонючий мусор, на бесполезный хлам. Как ты думаешь, почему?
– Да ясно, почему. Ты же ему сказал, какую травку собираешь. А эту травку и у них, наверное, никто не уважает.
– Ты знаешь, Штымп, а я, в самом деле, читал где-то, что тех, кто курил анашу и опиум, в средние века в некоторых странах действительно казнили. Там время на воспитание не тратили.
