Пашке надоело его нытьё. Он подмигнул ему, по-дружески хлопнул по спине:
– Вы-то как тут очутились, горемыки? Уж чего-чего, а конопли здесь видимо-невидимо. Только как экспорт «химки» наладить отсюда через восемьсот лет. Не придумали ещё?
Цыбулю всего передёрнуло.
– А нам со Штымпом не надо конопли. И мака не надо. Колоться я больше не буду. Штымп тоже «завязал» с наркотой. Только возьмите нас отсюда.
Паша кинул на кающегося наркомана недоверчивый взгляд.
– Ладно, поживём – увидим. Хватит ныть, вояка. Иди, своего друга отыщи. А то ещё потеряется с перепугу. Как пакостить, так он самый храбрый, а чуть что, так он уже далеко в кустах. Никуда мы не уйдём, и вас не кинем, потому что ещё сами не знаем, куда идти.
Счастливое свидание на вершине Сестры продолжалось. Пока Паша вразумлял Цыбулю, Марина восторженно носилась от Сашки к Батти и обратно, тиская их по очереди, и, казалось, не вполне веря в происходящее.
– Батти, ты уже совсем здоров. А как же твои тяжёлые раны на груди? Когда ты их успел залечить? – приставала она к добродушно улыбающемуся лохматому чудовищу. Но ответа она не успевала дождаться, потому, что уже подскакивала к Сашке, бросалась без памяти ему на шею и засыпала вопросами.
– Сашка, где ты с Батти был всё это время? Почему не подал нам знак, что у вас всё в порядке? Мы уже не знали, что и думать. А что с нами было! Ты не поверишь, когда узнаешь. Паша, расскажи им, где мы были, и что с нами происходило.
Пашка тоже совсем растаял от внезапной радостной встречи. Глупо и радостно улыбаясь, он переводил счастливый взгляд с Марины на Сашку, с Сашки на Батти, досадливо морщился, глядя на Цыбулю.
– Да ладно, – отмахивался он от мечущейся между друзьями Марины. – Успеем наговориться. Давай в чувство немного придём. А то толком сами ещё и не знаем, где находимся и что нам делать.
Наконец они успокоились, поднялись на вершину сопки, на которой через несколько сот лет установят металлическую топографическую пирамидку, уселись там на камни и впервые внимательно посмотрели друг на друга. Они не виделись всего двое суток, но перемены с ними были разительны. Сашка почему-то здорово вытянулся, почти догнав Пашу в росте, в нём появилась взрослая основательность и какая-то скрытая надёжность.
Пашка, наоборот, раздался в ширину, несколько потемнел лицом, и у него появилась резкая морщинка на лбу между бровями, результат сложных раздумий. Маринка заметила у него даже первую седую прядь на правом виске, которая впоследствии всё же исчезла.
Маринка же стала просто намного серьёзнее. Прекратились её смешки и приколы с друзьями. Она за эти дни вдруг осознала, насколько мир сложнее тех милых детских представлений о мире, в котором хитренькие зайчики прекрасно сосуществуют с коварными и хищными разбойниками-волками, и даже нередко побеждают их. Её внимательный взгляд наполнился сочувствием к нуждающимся в помощи, и ненавистью к сильным мира сего, использующим свои немалые возможности лишь для унижения себе подобных. Она начала понимать, что мир должен быть построен только лишь на добре. А если это не так, значит в мире что-то неправильно, и его надо менять.
А Цыбуля со Штымпом изменились более всех, но внешне это никак не отразилось на их тщедушных фигурках. Однако смертельный ужас монгольского плена настолько поразил их, что позволил им полностью вырваться из невероятно крепких объятий «великого Геры». Уже вторые сутки они не курили анашу, не глотали никакие поганые «колёса», не кололи в тощие вены эту жуткую «химку», и это никак не влияло на их самочувствие. Они воспрянули духом, они уже могли прямо, не пряча взгляда, смотреть в честные глаза своих новых друзей, и это им самим очень нравилось. Бывшие хулиганы и наркоманы впервые почувствовали себя такими же, как все, и это было очень здорово.
Один Батти совсем не изменился. Он по-прежнему возвышался среди ребят эдакой тёмной огромной лохматой горой, переводящей свой добрый взгляд с одного на другого, и спокойная улыбка не сходила с его лица.
Сейчас они сидели все шестеро вместе на вершине сопки Сестра, все такие разные, но они ощущали себя единым дружным сплочённым коллективом, способным на многое и пытались найти выход из своего странного положения.
Каким-то случайным колебанием петли времени все они оказались заброшены на многие сотни лет в далёкое прошлое своего края, очутились среди незнакомых народов, оказались вовлечены в очень острые конфликты тех времён, но они нигде не предали ни себя, ни друзей, не уронили чести ни своей, ни своего сложного времени. Им осталось вернуться домой. Но если бы они знали, как это сделать.
Они расположились на вершине сопки. Перед ними чёрным провалом обрывались отвесные скалы Сестры, под которыми неспешно нёс свои воды в океан старик Сучан. Видимости с горы почти не было. Все вокруг терялось в серой зыбкой дымке, за которой лишь угадывались болота и сопки по ту сторону реки. Странно было ребятам видеть эти давно знакомые места, где должен шуметь и бурлить жизнью любимый город, такими пустынными, молчаливыми и загадочными.
Ребята молчали, захваченные этой волнительной картиной. Наконец Паша нарушил задумчивое изучение окрестностей.
– Сашка, объясни, пожалуйста, куда ты пропал вместе с Батти, и где вы были всё это время? Нам так не хватало тебя. Тут у нас такое было.
Сашка бросил взгляд на друга, улыбнулся и хлопнул по огромной спине своего лохматого соседа.
– Да дело то всё в том, что это не я исчез, а вы пропали куда-то из той пещерки, где мы нашли раненого Батти. Я так разозлился тогда на вас. Вдруг оглянулся назад, а вас и в помине нет. Выглянул из тупичка, опять никого. И тут такое началось, что только благодаря Батти я вернулся сюда целёхоньким. Почему-то после вашего исчезновения Батти сразу выздоровел, раны его стали затягиваться почти на глазах, и мы с ним тут же приняли бой с нуреками.
– Какими нуреками? Может, монголами? – перебила его Марина.
– Да нет, именно с нуреками. Они напали на нас сразу всем войском, взяли нас в плен, скрутили в тугой кокон. Мы едва спаслись от них с помощью атрибутки.
– Саша, ты что, глючишь, что-ли? Какой атрибуткой вы отбились, и от каких нуреков? – уже не выдержал Паша.
– Да нет, именно атрибуткой, с острыми зубками, цепкими коготками на лапках. Нуреки их страшно боятся. Это Батти мне потом объяснил. А были мы вовсе не здесь, а на соседней планете Алюка, населённой атрибутками и нуреками. Я долго думал на эту тему и понял, что каким-то образом в той пещере соприкоснулись два параллельных мира – наш и планеты Алюка. И мы с вами оказались разделены космическим пространством в тысячи парсеков. Мы с Батти оказался под лиловым солнцем, в багровом лесу, окружённый сотнями презлющих нуреков. Спасла нас вот эта миленькая атрибутка.
Сашка с гордостью достал из кармана обыкновенную белую крысу и важно показал друзьям. Марина тихонько взвизгнула от неожиданности. Паша посмотрел на грызуна с любопытством. Колька со Славкой взглянули без интереса. Им в глюках и не такое мерещилось.
– Это что, она и есть, твоя презлющая атрибутка, – с сарказмом спросил Паша друга.
– Ты угадал, Паша, – вдруг пропищала крыска ему в ответ. – Только я презлющая с нуреками. Вот уж кого терпеть не могу. Кто их только придумал, чучел эдаких.
Марина взвизгнула от восхищения.
– Сашка, она что, говорящая? Ой, познакомь меня с ней. Можно, я её в школу возьму на урок биологии. Биологичка точно в осадок выпадет. И весь класс с ней тоже.
Паша с ещё большим любопытством взглянул на крыску. Цыбуля повернулся к своему другу:
– Слышь, Штымп, а у меня в глюках и не такое бывало. И шпалы говорящие случались. А с мебелью я вообще частенько беседовал на отвлечённые темы.
– Так то в глюках, – многозначительно протянул его дружок. – Забудь об этом., а это всё в натуре. Ты погляди, Цыбуля, она живая и настоящая. Она кусается? – спросил он с опаской у Саши.
– К врагам её свирепей никого не знаю. Нуреки стонали и выли от неё. Кое-кто успевал спастись бегством. Однако, с друзьями она, наоборот, самая верная и заботливая, самая милая и умная зверушка. Правда, Пилка? – спросил он крыску.
– Совершенная правда, – пискнула крыска и принялась отгрызать у Сашки пуговицу на рубашке.
– Вот это самый крупный её недостаток. Грызёт всё подряд. Я прозвал её Пилкой, когда у меня в карманах одна труха осталась от всяких мелочей типа карандаша и расчёски, – добавил он и вынул из кармана остаток расчёски без единого зубца.
– Так её Пилка зовут? Пилочка, пойдём ко мне, – елейным голоском обратилась она к крыске. Та, сидя у Саши на плече, повернулась к Марине:
– Пожалуйста, только не надо нежностей. Не люблю. Я боевая крыса с неограниченными возможностями.
– Ой, да ладно, Пилочка. Мы с тобой должны подружиться. Все девочки должны дружить друг с другом. Я тоже боевая девчонка. Не веришь, спроси у ребят. В каких только переделках не бывали мы с ними, я ни разу не пискнула. Правда, ребята? – обратилась она к друзьям.
