– Ты видишь, Марина, по гильзам и по полуистлевшим монгольским стрелам, с момента битвы прошло не менее полусотни лет. Примерно такие гильзы находят сейчас на местах боёв Великой Отечественной войны.
– Паша, я вообще не понимаю, где мы с тобой сейчас находимся? Ты посмотри вокруг. Ведь мы ушли на рыбалку после боя с монголами вечером, часов эдак в пять. С тех пор прошло несколько часов, давно должно уже стемнеть, а сейчас светло, совсем как в ранних сумерках. Солнца не видно, дымка какая-то странная.
Её речь оборвал Пашин возглас.
– Марина, ты смотри, что здесь!
Паша показал рукой на что-то белеющее среди камней. Марина пригляделась. Среди обломков серого известняка просвечивали серые человеческие кости. Паша убрал ещё несколько камней и освободил почти весь скелет. На костях местами лежали остатки шерстяного свитера и истлевшая кожаная тужурка. В верхней её части Марина увидела кусочек шкуры с пышным мехом Белого Леопарда. Что-то ещё непонятное просматривалось в районе груди погибшего воина. Марина протянула руку, подняла этот предмет и ахнула.
– Паша, ты смотри, что я нашла.
У неё в руках среди двух тонких пластин прозрачной слюды мусковита была её собственная фотография, которую она подарила Унушу ещё в первый свой визит в прошлое. Для герметичности по краям слюдяные пластинки были скреплены чем-то клейким, очевидно, кедровой смолой. Уголок фотографии был пробит монгольской стрелой.
– Паша, это останки Унушу. Он хранил мою фотографию у себя на сердце, но, к сожалению, она не спасла ему жизнь.
– Он погиб в бою, как и положено вождю и храбрейшему воину, сражаясь до последнего патрона. Что же произошло здесь? Очевидно, монголы не смирились с поражением и вернулись с большим войском. Даже наше современнейшее оружие не спасло таёжный народ от разгрома. Унушу вступил в бой, но врагов оказалось слишком много. Но почему это случилось без нас? Если бы мы были с ними, то подсказали бы, как победить воинов Чингисхана. Где же мы сейчас находимся? Что случилось с сутками, со временем? Как нам вернуться домой? Сейчас я не знаю ответа на эти вопросы.
– Паша, мне страшно. У меня такое чувство, что мы сейчас вообще вне времени, внутри какой-то чудовищной временной петли. Чем это закончится, предугадать невозможно. У нас ничего не осталось, даже наших рюкзаков. Ни еды, ни оружия. Только серое небо, река и сопка Сестра. Даже удочки мы оставили внизу и, видимо, их уже не сможем отыскать. А я уже есть хочу. Ведь мы с тобой только позавтракали утром с Унушу. Что же нам делать, как ты думаешь?
– Марина, попали мы с тобой в непростую передрягу. Видимо, мы действительно находимся вне времени и надеяться нам на кого-то бесполезно. Сейчас в этом временном интервале только мы с тобой и более никого. Рассчитывать мы можем только на себя. К счастью, у меня остался пистолет с несколькими патронами. Я думаю так. Нам сейчас надо подняться на вершину Сестры и осмотреться. Может, эта петля времени имеет границы, и мы сможем выскользнуть из неё. А может, заметим вокруг ещё кого-нибудь или что-нибудь? Но, перед уходом, надо бы предать земле останки нашего друга. Давай перенесём останки Унушу на сопку и похороним его по обычаю предков рядом с его предшественником дедушкой Таргу.
– Ты знаешь, Паша, я так не думаю. Мне кажется, не стоит тревожить останки героя. Унушу погиб на боевом посту. Пусть этот окоп и будет его могилой.
Ребята аккуратно засыпали остатки боевого окопа, сверху выложили камнями небольшую пирамидку, чтобы проще было отыскать захоронение спустя сотни лет. При этом Паша обнаружил рядом с останками вождя знаменитый нож Унушу из белого металла, который не тупился и резал абсолютно всё. Этот нож был изготовлен по подсказке волшебного талисмана далёкими предками дедушки Таргу, и передавался в племени по наследству от вождя к вождю.
– Теперь я получил его в наследство, – печально заключил Паша, пряча нож за пояс. Минуту ребята постояли на могиле Унушу, а затем медленно побрели на вершину легендарной сопки.
Подъём на сопку занял не более часа. Ребята поднимались, не спеша, со стороны горы «Племянник», внимательно оглядываясь по сторонам, словно стараясь найти отгадки на все мучающие их вопросы. Но по мере подъёма ничего не менялось. Не наступала ночь, и не разгоралась утренняя заря. Воздух словно застыл неподвижным кристаллом, ни один листочек на деревьях не шелохнётся. Даже облака как бы застыли на месте, точно нарисованные на огромном сером холсте. Крутой подъём заканчивался. Ближе к вершине тропа становилась положе и менее заметной, теряясь в густой траве. Ребята уже почти поднялись на вершину, как вдруг Паша проворно отпрянул от тропы и упал в траву, знаком приказывая Марине сделать то же самое. Марина, шедшая за ним, залегла и подползла к нему:
– В чём дело? – шёпотом спросила она.
– Там чья-то речь, – тихо ответил Паша. – Давай послушаем. А вдруг это монголы устроили засаду, или мало ли кто ещё может оказаться здесь в этом непонятном времени.
Они залегли и стали прислушиваться. Вдруг чуть выше них в кусты внезапно сверху свалились двое неизвестных. Ребята притихли, пытаясь разглядеть и понять, что же происходит вокруг. Эти двое тоже притихли, прислушиваясь к чему-то и совсем не замечая ребят чуть ниже себя. Затем они зашептались:
– Цыбуля, кто там? Что ты видел? – спросил один из них.
– А фиг его знает! – ответил второй. – Что-то огромное и лохматое. Может медведь, а может, леший какой. Лежи тихо. У них знаешь, какое чутьё и слух? За версту учуют. Вмиг слопают.
– Ну, надо же! – подосадовал первый. – От монголов удрали с тобой, Цыбуля, а к лешему на ужин попадём.
– Ничего, Штымп, глядишь, и побрезгуют. Авось мы невкусные. Худые да болезные, какой с нас навар.
Паша услышал их шептание и изумился. С кем угодно он был согласен встретиться здесь в безвременье, на вершине загадочной сопки, только не с этими бестолковыми дружками-наркоманами.
– Марина, – прошептал он подруге, – это Цыбуля со Штымпом, те самые наркоманы, которых Сашка отлупил месяц назад. Как они тут оказались, и что тут делают? От кого-то прячутся, какого-то лешего боятся.
– Действительно, только их нам не хватало здесь в такой момент.
– Ладно, я сейчас попробую выяснить у них, в чём дело.
Паша бесшумно пополз вверх и осторожно тронул Штымпа, лежавшего чуть пониже, за кроссовку. Последний этого явно не ожидал. С отчаянным воплем перепуганный Штымп взвился свечкой и скачками кинулся вверх, откуда он с ещё более страшным криком:
– Мама, мамочка! – кинулся обратно, столкнувшись с подскочившим от его крика Цыбулей. Не помня себя от страха, они упали в траву и, закрыв глаза, продолжали кричать от ужаса.
Паша застыл от неожиданности, не зная, что и делать. Он напряжённо смотрел вверх на тропу, пытаясь понять, кто же так напугал трусливых наркоманов. В кустах наверху что-то зашевелилось, зашелестела трава, затрещали раздвигаемые ветки, и внезапно среди них показалась добродушная улыбающаяся лохматая физиономия их друга Батти.
Он поискал глазами источник шума, недоумённо покачал головой, затем его взор поймал изумлённый взгляд Паши. Взгляд Батти остановился на Паше, затем он скользнул на Марину и счастливый рёв огласил вершину сопки Сестра под загадочным серым небосводом. Радостно рыча на всю округу, и колотя себя в грудь, он вышел из кустов и направился к Паше. Рядом с Батти в кустах мелькнула такая знакомая Сашкина физиономия, что Пашка тоже не выдержал, вскочил на ноги и с криком:
– Сашка! Сашка! – кинулся к другу в объятия. Марина подскочила, пытаясь обнять необъятного огромного своего друга Батти, но споткнулась об продолжающих лежать в траве дружков – наркоманов и свалилась бы на них, но её проворно подхватил всё тот же Батти.
В это время перепуганный Штымп, услышав посторонние крики и возгласы, открыл, наконец, глаза и, увидев над собой нависающую фигуру лохматого Батти, опять взревел благим матом и кинулся вниз с сопки, кувырком пролетая её крутые участки спуска. Где-то уже далеко внизу услышал он призывные крики ребят и несколько опомнился. Цыбуля же, перепуганный криками своего друга, лёжа в траве, совсем уж прощался с жизнью, как вдруг, открыв глаза, увидел счастливую физиономию Сашки-Рыжего, которому строил столько пакостей в недавние времена, и тоже испугался. Но испугался он не Саши и его друзей, и даже не огромного Батти, а того, что друзья могут уйти отсюда, а его со Штымпом бросить здесь, среди неизвестности и серого безмолвия.
Он поднялся на колени и, обращаясь к прыгающим от радости встречи ребятам, заныл противным плачущим голосом:
– Ребята, как хорошо, что вы тоже здесь. Не бросайте нас, мы больше не будем вам мешать.
Пашке надоело его нытьё. Он подмигнул ему, по-дружески хлопнул по спине:
– Вы-то как тут очутились, горемыки? Уж чего-чего, а конопли здесь видимо-невидимо. Только как экспорт «химки» наладить отсюда через восемьсот лет. Не придумали ещё?
