– Вернись! Ладно уж, я соврала! Просто разозлилась, что ты меня разбудил! Пароль прежний: «Ленточный червь»!
Но Гарри летел по коридорам и уже через несколько минут сказал горгулье Дамблдора: «Шоколадные эклеры», и та отскочила, открыв Гарри путь к винтовой лестнице.
– Войдите, – ответил на стук Дамблдор. Голос его звучал устало.
Гарри толкнул дверь. Перед ним был кабинет Дамблдора, такой же, как и всегда, только чёрное небо за окнами было усыпано звёздами.
– Силы благие, Гарри! – изумился Дамблдор. – Чему обязан столь поздним сюрпризом?
– Сэр, я добыл его! Получил от Слизнорта воспоминание!
Гарри вытащил стеклянный пузырёк и показал его Дамблдору. Миг-другой директор школы казался ошеломлённым. Потом лицо его расплылось в широкой улыбке.
– Какая потрясающая новость, Гарри! Ах, молодец! Я знал, что ты с этим справишься!
По-видимому, напрочь забыв о позднем часе, Дамблдор торопливо обогнул стол, взял покалеченной рукой пузырёк с воспоминаниями Слизнорта и отошёл к шкафчику, в котором стоял Омут памяти.
– Вот теперь, – сказал он, перенеся каменную чашу на стол и вылив в неё содержимое пузырька, – теперь мы наконец-то всё увидим. Скорее, Гарри!
Гарри послушно склонился над Омутом, почувствовал, как ступни его отрываются от пола… Он снова пролетел сквозь тьму и приземлился в кабинете Горация Слизнорта, каким тот был многие годы назад.
Сильно помолодевший Слизнорт с густыми, блестящими соломенными волосами и светло-рыжими усами снова сидел в уютном кресле с высокой спинкой, ноги его покоились на бархатном пуфике, в одной руке он держал винный бокальчик, другой перебирал в коробке засахаренные дольки ананаса. Вокруг сидело с полдюжины мальчиков и среди них Том Реддл, на пальце которого поблёскивало золотое кольцо с чёрным камнем – перстень Марволо.
Дамблдор приземлился подле Гарри как раз в тот миг, когда Реддл спросил:
– Сэр, а правда ли, что профессор Вилкост уходит в отставку?
– Том, Том, если бы я и знал это, то был бы не вправе сказать вам, – ответил Слизнорт, укоризненно поводя покрытым сахарными крошками пальцем, хоть одновременно и подмигивая. – Должен признаться, я был бы не прочь выяснить, откуда вы черпаете ваши сведения, юноша; вам известно больше, чем половине преподавателей.
Реддл улыбнулся, остальные мальчики рассмеялись, бросая на него восхищённые взгляды.
– Что до вашей сверхъестественной способности узнавать то, чего вам знать не положено, равно как и до осмотрительной лести, с коей вы обращаетесь к людям, от которых многое зависит… Кстати, спасибо за ананасы, вы совершенно правы, это моё любимое…
Несколько мальчиков захихикали снова.
– …лакомство. С уверенностью предрекаю вам, что лет через двадцать вы подниметесь до поста министра магии. Через пятнадцать, если так и будете присылать мне ананасы. У меня в Министерстве великолепные связи.
Том Реддл лишь улыбнулся, остальные мальчики загоготали. Гарри отметил, что он, далеко не самый старший в их компании, тем не менее почитается ими за главного.
– Не думаю, что политика – моё предназначение, сэр, – сказал Реддл, когда утих смех. – Прежде всего, моё происхождение не из тех, какое необходимо для подобной деятельности.
Двое мальчиков из его окружения обменялись самодовольными ухмылками. Гарри не сомневался, что обоим пришла в голову распространённая в их кругу шуточка, явно относящаяся к тому, о чём они знали или догадывались – к наличию у их предводителя прославленного предка.
– Глупости, – коротко отозвался Слизнорт, – яснее ясного, что вы, с вашими-то способностями, происходите из славного рода волшебников. Нет, вы далеко пойдёте, Том, я в своих учениках никогда ещё не ошибался.
Маленькие золотые часы, стоявшие на столе Слизнорта, отзвенели одиннадцать.
– Батюшки мои, неужто так поздно? – удивился Слизнорт. – Вам лучше идти, юноши, а то наживёте неприятности. Лестрейндж, я рассчитываю получить от вас завтра утром письменную работу, иначе мне придётся задержать вас в классе. То же относится и к вам, Эйвери.
Мальчики гуськом покидали комнату. Слизнорт выбрался из кресла и перенёс пустой бокал на письменный стол. Звук какого-то движения за его спиной заставил Слизнорта обернуться: посреди кабинета так и стоял Реддл.
– Живее, Том. Вы же не хотите, чтобы вас в неположенное время застали вне спальни, вы всё-таки староста…
– Сэр, я хотел спросить вас кое о чём.
– Так спрашивайте, мой мальчик, спрашивайте…
– Сэр, я хотел бы знать, что вам известно о… о крестражах?
Слизнорт уставился на него, рассеянно поглаживая толстыми пальцами ножку бокала.
– Пишете самостоятельную работу по защите от Тёмных искусств, не так ли?
Гарри готов был поспорить, что Слизнорт отлично понимает – к учёбе вопрос Реддла никакого отношения не имеет.
– Не совсем так, сэр, – ответил Реддл. – Я наткнулся на этот термин, читая кое-что, и не вполне его понял.
– Вам пришлось бы приложить изрядные усилия, Том, чтобы найти в Хогвартсе книгу, содержащую подробные сведения о крестражах. Это материя очень Тёмная, Тёмная по-настоящему, – сказал Слизнорт.
– Но вам-то, разумеется, известно о них всё, сэр? Такой волшебник, как вы… Простите, возможно, вы не имеете права говорить об этом. Просто я понимаю, что если кто и способен о них рассказать, так это вы… Вот и решился спросить…
«Проделывает он это просто здорово! – думал Гарри. – Колебания, небрежный тон, в меру лести и ни единого перебора, ни в чём». Гарри обладал большим опытом выпытывания с помощью лести сведений у тех, кто не желал ими делиться, а потому не мог не признать в увиденном работу настоящего мастера. И готов был с уверенностью сказать, что в этой информации Реддл нуждается очень и очень, не исключено, что к разговору со Слизнортом он готовился не одну неделю.
– Ну что ж, – произнёс Слизнорт, не глядя на Тома, но поигрывая ленточкой, украшавшей крышку коробки с засахаренными ананасами, – разумеется, если я предоставлю вам сведения общего характера – просто ради истолкования этого термина, – вреда никому не будет. Словом «крестраж» обозначается материальный объект, в который человек прячет часть своей души.
– Но я не совсем понимаю, как это можно сделать, сэр, – сказал Реддл.
Своим голосом он управлял очень умело, но Гарри чувствовал, что Реддл волнуется.
– Ну, видите ли, вы раскалываете свою душу, – сказал Слизнорт, – и прячете часть её в объект, находящийся вне вашего тела. После этого, если на тело кто-либо нападёт или даже уничтожит его, вы всё равно умереть не можете, поскольку часть вашей души остаётся привязанной к земле, неповреждённой. Правда, существовать в подобной форме…
Слизнорт поморщился, а Гарри внезапно вспомнил слова, услышанные им почти два года назад:
«Я был вырван из тела, я стал меньше, чем дух, чем самое захудалое привидение… но всё-таки я был жив».
– Немногие согласились бы на это, Том, очень немногие. Смерть могла бы казаться куда более предпочтительной.
Владевшая Реддлом жажда узнать как можно больше была теперь видна невооружённым глазом; на лице его появилось выражение алчности, он уже не мог скрывать своё вожделение.
– Но как же раскалывается душа?
– Что ж, – ответил, поёжившись, Слизнорт, – вы должны понимать, что душа мыслится как нечто неповреждённое, целостное. Расколоть её – значит совершить противное природе насилие.
– Но как его совершить?
– Посредством злого деяния, высшего деяния зла. Убийства. Убийство разрывает душу. Волшебник, задумавший создать крестраж, использует это увечье к собственной выгоде: он заключает оторванную часть души…
– Заключает? Как?
– Для этого существует заклинание, только не спрашивайте меня о нём, я его не знаю! – ответил Слизнорт, встряхивая головой, точно старый слон, которого одолели москиты. – Разве я похож на человека, который опробовал его? На убийцу?
– Нет, сэр, разумеется, нет, – поспешно сказал Реддл. – Простите, я не хотел вас обидеть.
– Что вы, что вы, какие обиды, – хмуро откликнулся Слизнорт. – Интерес к подобным вещам естественен… Для волшебников определённого калибра эта сторона магии всегда была притягательной.
– Да, сэр, – сказал Реддл. – Я, правда, одного не понимаю… Мне просто любопытно, много ли проку от одного-единственного крестража? Не лучше ли, чтобы обрести побольше силы, разделить душу на несколько частей? Ну, например, разве семь – не самое могучее магическое число и разве семь…
– Клянусь бородой Мерлина, Том! – возопил Слизнорт. – Семь! Неужели мысль об убийстве даже одного человека и без того недостаточно дурна? Да и в любом случае… разделить душу надвое – уже плохо, но разорвать её на семь кусков!..
Теперь Слизнорт выглядел совсем растревоженным, он смотрел на Реддла так, словно никогда прежде его не видел, и Гарри понимал – Слизнорт сожалеет о том, что вообще ввязался в этот разговор.
