Через час с небольшим Хагрид со Слизнортом затеяли произносить пышные тосты – за Хогвартс, за Дамблдора, за эльфийское вино и за…
– За Гарри Поттера! – взревел Хагрид и осушил едва ли не четырнадцатую по счёту кружку, залив вином и бороду.
– Правильно! – воскликнул Слизнорт, у которого уже начинал заплетаться язык – За Парри Гроттера, Избранного Юношу, Который… короче, что-то в этом роде. – И тоже осушил свою кружку.
Хагрид вновь прослезился и заставил Слизнорта принять от него целый единорожий хвост. Слизнорт, упрятав хвост в карман, воскликнул:
– За дружбу! За щедрость! За волосы по десять галеонов штука!
А вскоре Хагрид со Слизнортом уже сидели бок о бок, обнявшись и распевая тягучую, грустную песню о кончине волшебника по имени Одо.
– Эх-х-х, до чего ж оно хорошо – молодым помереть, – пробормотал вдруг Хагрид, припадая к столу. Глаза его немного косили. Слизнорт между тем продолжал выводить припев. – И папа мой до срока, того… да и твои мама с папой, Гарри.
В уголках прищуренных глаз Хагрида снова накапливались крупные слёзы, он вцепился в руку Гарри, потряс её.
– Самые что ни на есть лучшие молодые волшебник с волшебницей, каких я знал… ужасное дело… ужасное…
Слизнорт жалобно пел:
И Одо-героя домой отнесли,
Туда, где резвился он в малые лета,
С ним шляпа навыворот рядом лежит,
И сломана палочка, грустно всё это.
– Ужасное, – проворчал Хагрид; его косматая голова опустилась на сложенные поверх стола руки, перекатилась на сторону, и Хагрид, мгновенно уснув, громко захрапел.
– Виноват, – икнув, произнёс Слизнорт. – Ну не могу я мелодию выдержать, хоть ты меня режь.
– Хагрид говорил не о вашем пении, – негромко сказал Гарри. – Он говорил о смерти моих родителей.
– О, – отозвался Слизнорт, одолевая потребность рыгнуть. – О, да. Это и вправду было ужасно. Ужасно… ужасно…
Походило на то, что ему никак не удаётся найти хоть какие-то слова, и потому он снова пополнил кружки, свою и Гарри.
– Вы, наверное, не помните этого, Гарри? – неуклюже поинтересовался он.
– Нет. Когда они погибли, мне был всего год, – ответил Гарри, глядя на пламя свечи, подрагивавшее от тяжёлого храпа Хагрида. – Правда, с тех пор я немало об этом узнал. Папа умер первым. Вам это известно?
– Мне нет, – глухо ответил Слизнорт.
– Волан-де-Морт убил его, а потом переступил через труп, подступая к маме, – сказал Гарри.
Слизнорт задрожал всем телом, но оторвать полный ужаса взгляд от лица Гарри был не в силах.
– Он велел маме убраться с дороги, – безжалостно продолжал Гарри. – Он сам говорил мне, что ей не было нужды умирать. Ему нужен был только я. Она могла бы спастись, убежать.
– О боже, – выдохнул Слизнорт. – Так она могла… она не должна была… какой кошмар…
– Да, кошмар, – произнёс Гарри голосом, почти неотличимым от шёпота. – И всё же мама не сдвинулась с места. Папа был мёртв, но она не хотела, чтобы погиб и я. Она умоляла Волан-де-Морта, но тот лишь расхохотался…
– Довольно! – воскликнул вдруг Слизнорт, поднимая перед собой трясущуюся ладонь. – Право же, дорогой мой мальчик, довольно. Я старый человек… я не хочу слышать… не хочу слышать…
– Я и забыл, – солгал Гарри, которого вёл за собой «Феликс Фелицис». – Вы ведь любили её, верно?
– Любил? – переспросил Слизнорт, и глаза его до краёв наполнились слезами. – Я и вообразить себе не могу человека, который знал бы её и не любил. Такая храбрая, такая весёлая… Ничего ужаснее…
– И тем не менее сыну её вы не помогли, – сказал Гарри. – Она отдала мне свою жизнь, а вы не хотите отдать даже воспоминание.
Хижину наполнял раскатистый храп Хагрида. Гарри неотрывно смотрел в полные слёз глаза Слизнорта. И казалось, что преподаватель зельеварения уже не способен был отвести взгляд в сторону.
– Не говорите так, – прошептал он. – Дело не в том… Если бы это вам помогло, то конечно же… Но ведь они никакой службы сослужить не могут.
– Могут, – громко и отчётливо произнёс Гарри. – Дамблдору нужна информация. Мне нужна информация.
Он знал, что под его ногами твёрдая почва: «Феликс» сказал ему, что поутру Слизнорт ни единого слова из их разговора не вспомнит. Гарри чуть наклонился вперёд, глядя Слизнорту прямо в глаза.
– Я – Избранный. Я должен убить его. И мне нужна ваша память.
Слизнорт побледнел сильнее, покрытый потом лоб его блестел.
– Вы – Избранный?
– Разумеется, – спокойно ответил Гарри.
– Но тогда, мой дорогой мальчик, вы просите очень о многом… Вы просите, по сути дела, чтобы я помог вам уничтожить…
– Разве вы не хотите избавиться от волшебника, убившего Лили Эванс?
– Гарри, Гарри, конечно, хочу, однако…
– Вы боитесь, что он узнает о том, как вы мне помогли?
Слизнорт не ответил, он выглядел перепуганным до смерти.
– Будьте таким же храбрым, как моя мама, профессор…
Слизнорт поднял пухлую ладонь, прижал дрожащие пальцы к губам – на какой-то миг он обрёл сходство с младенцем-переростком.
– Мне нечем гордиться, – прошептал он сквозь пальцы. – Я стыжусь того… того, что показывает это воспоминание. Я думаю, что, может быть, причинил в тот день великий вред.
– Отдав мне воспоминание, вы перечеркнёте всё, что сделали, – сказал Гарри. – Это будет отважным и благородным поступком.
Хагрид подёргался во сне и захрапел снова. Слизнорт и Гарри смотрели друг на друга поверх оплывающей свечи. Молчание длилось долго, но «Феликс Фелицис» говорил Гарри, что прерывать его не следует, следует ждать.
Затем Слизнорт очень медленно погрузил руку в карман и извлёк оттуда волшебную палочку. Он сунул другую руку под мантию, вытащил маленький пустой пузырёк. Всё ещё глядя Гарри в глаза, Слизнорт коснулся кончиком палочки своего виска и отдёрнул её, вытянув наружу длинную, прилипшую к палочке серебристую нить воспоминаний. Нить тянулась и тянулась, пока не оборвалась и не повисла, поблёскивая серебром, на кончике палочки. Слизнорт опустил её в пузырёк, где нить сначала улеглась витками, а потом расширилась, взвихрившись, точно газ. Дрожащей рукой Слизнорт вставил в горлышко пузырька пробку и через стол протянул его Гарри.
– Большое спасибо, профессор.
– Вы достойный юноша, – отозвался профессор Слизнорт; слёзы стекали по его толстым щекам в моржовые усы. – И у вас её глаза… Я только прошу, не подумайте обо мне слишком плохо, когда увидите это.
И профессор тоже опустил голову на руки, и, глубоко вздохнув, заснул.
Пробираясь назад, к замку, Гарри чувствовал, как начинает выдыхаться «Феликс Фелицис». Входные двери так и остались незапертыми, но на четвёртом этаже ему попался навстречу Пивз, и Гарри едва успел улизнуть от него, нырнув в боковой проход, которым начинался один из коротких путей. Так что, добравшись наконец до портрета и сбросив мантию-невидимку, он нисколько не удивился, обнаружив Полную Даму в дурном расположении духа.
– Сколько сейчас, по-твоему, времени?
– Мне очень жаль, пришлось выйти по одному важному…
– К твоему сведению, в полночь сменился пароль, придётся тебе отсыпаться в коридоре, понял?
– Вы шутите! – воскликнул Гарри. – С какой это стати его сменили в полночь?
– Да уж вот так, – ответила Полная Дама. – Не нравится, иди поговори с директором школы, это его идея – ужесточить меры безопасности.
– Фантастика, – с горечью сказал Гарри, оглядывая голые, твёрдые полы. – Ну полный блеск. Конечно, если бы Дамблдор был здесь, я бы с ним поговорил, ведь это же он хотел, чтобы я…
– А он здесь, – раздался голос за его спиной. – Профессор Дамблдор час назад возвратился в школу.
К Гарри подплывал по воздуху Почти Безголовый Ник, голова которого, как всегда, моталась из стороны в сторону поверх гофрированного воротника.
– Я слышал об этом от Кровавого Барона. Он видел, как Дамблдор появился, – сказал Ник. – Вид у него, по словам Барона, был довольно весёлый, хотя, конечно, немножко усталый.
– Где он сейчас? – спросил Гарри, чувствуя, как радостно забилось его сердце.
– О, стенает и лязгает цепями в Астрономической башне, любимое его времяпрепровождение…
– Да не Кровавый Барон – Дамблдор!
– А, у себя в кабинете, – сказал Ник. – Барон вроде бы говорил, что он должен покончить с каким-то делом, прежде чем…
– Да, должен, – сказал Гарри. В груди его уже разгоралось волнение при мысли, что он вот-вот сообщит Дамблдору о своей удаче. Он развернулся и снова припустился бегом, не обращая внимания на нёсшиеся ему вслед крики Полной Дамы:
– Вернись! Ладно уж, я соврала! Просто разозлилась, что ты меня разбудил! Пароль прежний: «Ленточный червь»!
