Валерий Гусев - Ворюга в клеточку

Вечером мама уселась за кухонным столом с калькулятором. Наверное, решила подсчитать рыночные расходы или наши двойки за последнюю неделю. И в том, и в другом случае нам не светило ничего хорошего.

Поэтому мы, на всякий случай, постарались продемонстрировать маме, какие мы послушные и примерные детки. Алешка так включил пылесос, что соседи снизу сразу же застучали в свой потолок лыжами – швабру они уже сломали на прошлой неделе. А я взялся чинить кран в мойке: закатал рукава и разложил на столике инструменты.

Но оказалось, что старались мы напрасно – тревога ложная. Мамины репрессии были направлены не против нас.

– Вот, – сказала она грустно, закончив свои загадочные подсчеты. – Еще семь лет, два месяца и сорок дней.

Алешка тут же ее поправил, загоняя ненужный пылесос в кладовку:

– Три месяца и десять дней. А зачем?

– А затем! Папе до пенсии еще семь лет. Когда же это кончится? Вот! – и мама указала на часы: – Одиннадцать вечера, а он все еще на работе. В субботу, имейте в виду! Мог бы в это время сводить жену в театр, а детей в зоопарк!

Здорово! Одной рукой маму в театр, другой – нас в зоопарк. В одиннадцать часов. Класс! Разбудили бы всех зверей и смотрели, как они зевают своими пастями и клювами.

В это время звякнуло в дверь. Мы с Алешкой весело перемигнулись: ну сейчас ему будет!

Но ничего ему не было. Папа пришел такой усталый, что мама погладила его по голове и сразу же стала собирать на стол.

– Ужинали? – спросил нас папа машинально, наливая себе кофе. – А почему не спите?

– Тебя ждали, – сказала мама. – А тебе еще до пенсии семь лет…

– …Два месяца и сорок дней, – дополнил папа. – Даже не верится. – Он сделал глоток и сказал: – А пошли в зоопарк.

Мама сняла со стенки часы и сунула ему под нос:

– Лучше в театр.

– Нет, – папа подумал, снял очки, потер нос. – Нет, лучше в зоопарк. Завтра утром.

На всякий случай мы пожелали ему спокойной ночи и пошли в свою комнату. Как примерные деточки.

– Эй! – крикнула мама. – А кран? Вода хлещет.

Я и забыл, что старый кран я вывернул, а новый не поставил.

– Завтра утром, дорогая мамочка, – пообещал я. Как вежливый и послушный.

А ведь утром мы в самом деле пошли в зоопарк.

– А кран? – безнадежно сказала нам вслед мама. – А театр? Ведь вода хлещет.

В зоопарк мы пошли с удовольствием. Во-первых, большая редкость, да еще с папой. Во-вторых, зверей посмотреть. В-третьих, крокодилов. Возле которых папа с мамой объяснились в любви. Лет пятнадцать назад. Какие они теперь, эти крокодилы?..

И пусть там, в театре, вода хлещет.

Но мы немного разочаровались. Папе совершенно ни к чему были крокодилы, он потащил нас ко всяким птицам. Вот это скукота. Даже жалость. Сидит какой-нибудь нахохлившийся орел с тоскливыми желтыми глазами и мечтает взмыть в небо… Впрочем, все они, наверное, мечтают о чем-то подобном. А если задуматься – то и люди тоже.

Но у папы был какой-то свой интерес. Он несколько раз спрашивал у служителей зоопарка: а где у вас совы? А когда подошел к вольере, где спали на сухих деревьях эти самые совы, то вдруг напугал девушку в синем халате, которая скребла бетонный пол железной лопатой:

– У вас есть клетчатые совы?

– Какие? – девушка широко раскрыла глаза и уронила лопату. Спящие совы (все как одна не клетчатые) вздрогнули, на мгновение распахнули свои прекрасные глаза и сердито повернули головы к задней стенке. А девушка уже пришла в себя и ехидно спросила папу: – Вам в какую клетку надо? В косую?

– В прямую, – серьезно ответил папа. – Желто-коричневую, с зеленой полоской наискосок.

Мы с Алешкой отодвинулись от него подальше, на всякий случай. А девушка не испугалась – она за сеткой была. И от солнечных лучей – сама в косую клетку.

Девушка подошла поближе и тихо сказала:

– Насчет клетки, гражданин… Я сейчас милицию вызову.

– Не надо, – грустно сказал папа. – Мы сами милиция.

– Оно и видно. – И девушка грозно подняла свою лопату.

Папа вздохнул:

– Пошли мороженое есть.

– В клетку? – спросил Алешка.

– В линеечку, – ответил я.

Но папе было не до шуток.

– Понимаете, друзья мои, – сказал он, когда мы уселись за столик под желтым зонтом, – странные дела творятся в нашем городе…

– Ну, не только в нашем, – постарался успокоить его Алешка.

– Нет, к счастью, эти странные вещи творятся пока только в одном городе…

Алешка навострил ушки. И не зря.

– …Представляете, – продолжил папа, ковыряя ложечкой мороженое, – у некоторых граждан, как правило у обеспеченных иностранцев, стали пропадать ценные вещи – золотые кольца, цепочки, броши. Даже доллары. Кто-то их крадет и бесследно исчезает.

– Жулики, наверное, – подсказал Алешка.

– Я тоже так думаю, – улыбнулся папа. – Только очень странные жулики. Невидимки какие-то. Двери не взламывают, окна не разбивают, а вещи пропадают.

– А форточки? – спросил Алешка, забыв про «клетчатое» мороженое.

– Да какие там форточки! – отмахнулся папа.

– А что? Это элементарно, Ватсон! Подсылают какого-нибудь худенького пацана и подсаживают к форточке…

– Подсаживают, – хмыкнув, кивнул папа. – На двенадцатый этаж.

Но Лешка не смутился. С ним это вообще редко бывает.

– А на двенадцатый еще проще. Спускают с крыши на веревке.

Папа еще сильнее хмыкнул, чуть мороженым не подавился:

– Ты пробовал когда-нибудь пролезть в форточку двенадцатого этажа, болтаясь на веревке?

– Нет! – у Алешки загорелись глаза и вскочил хохолок на макушке.

– И не вздумай! – пригрозил папа, хотя мы живем не на двенадцатом, а на седьмом этаже.

– Догадался! – воскликнул Алешка. – Сова в клеточку ворует. И таскает в свое гнездышко.

Папа посмотрел на него очень внимательно и сказал:

– Ты прав. Двое свидетелей показали, что из окон ограбленных квартир примерно в то время, когда там была совершена кража, вылетала птица. Очень похожая на сову. Но со странным оперением… В клеточку.

– Это новая порода! – взвизгнул Алешка. – Кто-то ее вывел, чтобы она воровала ему кольца и баксы!

Мне, конечно, тогда и в голову не пришло, как недалек Алешка от истины. Хотя, когда мы до нее добрались, она оказалась гораздо сложнее. И опаснее.

– Ладно, пап, – сказал Алешка. – Мы тебе поможем. Поймаем эту сову в «клеточку». И посадим в клетку.

– Я вам поймаю! – пригрозил папа.

– Не хочешь? – Алешка пожал плечами. – Не надо. Лови сам.

Папа успокоился, но время от времени поглядывал на него с подозрением. Особенно когда Алешка потащил нас обратно к совиному обиталищу и спросил девушку в синем халате и с лопатой в руке:

– Тетенька, а можно сову выдрессировать так, чтобы она чужие вещи таскала?

– Что она, дура, что ли? – ответила девушка.

– Я тоже так думаю, – согласился Алешка.

А папа погрозил ему пальцем.

Если Алешка берется за какое-нибудь дело, то он всех заставит крутиться. Причем в том направлении, которое ему нужно. И сам до конца не отступает, и никому отступить не дает. И все его почему-то слушаются. Даже если у них есть дела и поважнее.

Поэтому, когда мы расстались с папой (его по мобильнику вызвали на работу), я сразу все понял: Алешка загорелся, а мне вертеться придется. С этой минуты он возьмет меня на короткий поводок и время от времени будет подавать такие же короткие, решительные команды. Причем не объясняя, зачем это нужно, – «Ищи!», «Ползи!», «Фас!»

Так и получилось.

– Едем в звериный театр, – сурово решил Алешка. – К тете Наташе Дуровой.

– Мы билеты не достанем, – попробовал возразить я. – Туда знаешь какая очередь.

По правде говоря, не люблю, когда зверей и птиц заставляют выступать на арене цирка или в каком-нибудь представлении и вынуждают делать при этом всякие странные вещи. Не думаю, что им это нравится. Например, медведю кататься на велосипеде или на коньках. А поросенку прыгать через забор. Меня даже лошадь удивляет. Почему она так покорно везет хворосту воз? Почему вдруг не остановится и не скажет человеческим голосом:

– Знаешь что, мужик? Вези-ка ты это сам. А я пойду пиво пить.

– Еще чего! – удивится мужик. – Я, понимаешь, о тебе забочусь, кормлю тебя…

– Он кормит! – заржет лошадь. – Я и без тебя сыта буду – вон кругом травки сколько…

Не скажет так лошадь. И медведь не скажет. А жаль…

– А нам билеты не нужны, – огорошил меня Алешка. – Нам какой-нибудь дрессировщик нужен.

– На фига? – удивился я. – У нас с тобой медведей нет. Кого дрессировать-то будем? Тараканов?

Алешка только вздохнул. Тяжко так, безнадежно. Это у него хорошо получается. У мамы научился. Когда она папины дни до пенсии считает. А когда Алешка в мой адрес так вздыхает, я чувствую – рейтинг моего авторитета катастрофически близится к абсолютному нулю.

Мы вошли через служебный вход и оказались в маленькой комнате, где сидел за столиком охранник, еще очень молодой, но уже похожий на сонного бегемота. Алешка очень серьезно сказал ему: