С Олей он больше не садился, а место выбирал так, чтобы видеть и ее, и Артема, и вообще весь класс — на задней парте одного из крайних рядов. Наблюдение стало сутью его жизни в школе.
Очень скоро Федя понял, что черный маркер вообще не может являться уликой. Такой маркер лежал в пеналах девяти из десяти его одноклассников. Может, только у него, Феди, да у Петьки Кочеткова, который пенала никогда с собой не носил, а ручку часто просил у товарищей, не было черного маркера.
«Хоть Петьку можно исключить из числа подозреваемых», — вздохнул с облегчением Федя, но тут же сообразил, что надпись с тем же успехом можно сделать и чужим маркером. Впрочем, Петьку он все-таки исключил, а вернее, и не подозревал вовсе, потому что, только взглянув на его простоватую веснушчатую физиономию, сразу понял предел возможностей классного шута — подножка на перемене или плевок из трубки жеваной бумагой во время урока, а на хитрое, продуманное преступление он просто не способен.
Следующее разочарование постигло Федю на географии. Он хотел посмотреть, каким почерком написана на парте зловредная для Оли фраза. Увы, парты блистали чистотой. Наверное, учительница велела дежурным отмыть их как следует. «И тут облом, — грустно заметил про себя добровольный детектив. — Не додумался посмотреть раньше. Только кто же знал, что придется стать сыщиком?»
В довершение всех неприятностей в тот день, когда Федя привычно уже подошел после уроков к Артему и спросил:
— Ну, идем, что ли? — тот уставился на него, как бы не понимая, и ответил вопросом:
— Куда? — Как куда, домой, — опешил Федя.
Вокруг них сновали, топоча и гогоча, одноклассники: всем не терпелось покинуть стены надоевшей за этот день, да и вообще, школы.
— А-а, — Артем на мгновение замялся. — Извини, чувак, нам сегодня не по пути.
При этом Артем вертел головой, отыскивая кого-то в выплескивающейся из класса в коридор шумной толпе. Оля вынырнула неожиданно, прямо из-за спины Артема.
— Ты готов? — крикнула она, на ходу хлопнув Артема по плечу, а на Федю даже не взглянула.
— Всегда готов! — гаркнул невесть откуда взявшийся Петька Кочетков и отдал пионерский салют.
Артем подхватил свой рюкзак, догнал Олю, они вышли, сели в ее «Мерседес» и укатили. А Петька, по-прежнему салютуя, четким строевым шагом проводил эту пару до дверей школы, а когда «Мерседес» рванул с места, дурашливо пропел: «В пролеты у-улиц вас умчал авто-o!»
Федя же словно жабу проглотил, так ему стало все вдруг противно и безразлично. Что он, в конце-то концов, из кожи вон лезет, когда его просто не желают замечать? Он не нужен. Он — лишний. Но зачем же тогда Ольга приглашала его смотреть ту дурацкую игру? Или это сам Артем выдумал, чтобы посмеяться? Нет, не похожа. В самом скверном расположении духа Федя поплелся домой.
Никогда еще ему не было так плохо. Даже когда Федя болел корью и гриппом с температурой за тридцать девять, и то было полегче. Потому что тогда он периодически забывался сном, а главное — знал, что когда-нибудь это мучение кончится, надо только набраться терпения. Но сейчас он вовсе не хотел, чтобы его чувство к Оле закончилось и знакомство их прервалось, так толком и не начавшись.
Весь день он провалялся на диване, пережевывая свои невеселые мысли: ничего-то у него в жизни не получается, ничего-то не он не умеет — ни подружиться с Олей, ни блеснуть перед ней умом и сообразительностью, ни разгадать загадку странной цепочки совпадений. «Что ни делает дурак — получается не так», — крутилась в голове строчка из какого-то детского стишка. Наконец хлопнула дверь в прихожей — это пришла с работы мама.
Когда мама заглянула в комнату к Феде, он сидел на диване. Ему не хотелось, чтобы она заметила его подавленное состояние. А то ведь решит, что заболел, начнет приставать с заботами — этого сейчас только не хватало.
Но мама все равно все заметила.
— Ты что такой грустный? — спросила она обеспокоенно и направилась от двери к дивану. — Не заболел? — и протянула руку к Фединому лбу — проверить, нет ли жара.
Федя так и отшатнулся.
— Ма, все в порядке, — сделав над собой усилие, ответил он достаточно спокойно. — Устал просто.
— Ну, тогда полежи еще. Что у вас в школе было?
— Да ничего не было, — Федя еле сдержался, чтобы не сорваться. Ну сколько можно приставать с дурацкими вопросами! Будто мама сама не знает, что в школе бывает — уроки да перемены!
— Ты обедал? — не отставала мама.
— В школе перекусил.
— Тебе надо сейчас поесть.
— Да не хочу я!
— Давай я тебе сюда супчику принесу.
— О черт! — Федя вскочил с дивана, как с раскаленной сковородки. — Мама, у меня все в порядке. Все в порядке! — по слогам отчеканил он. — Я здоров и не хочу есть.
— Да какая тебя муха укусила? — нахмурилась мама.
— Я лучше пойду погуляю, меня Артем звал, — соврал Федя, чтобы прекратить тягостный для него разговор.
— Ну иди, если звал. Только хотя бы тарелку супа все-таки съесть надо.
— Ладно, идем, — буркнул Федя. — Где твой суп? Съем, а то ведь ты замаешься.
— Вот спасибо, осчастливил, — усмехнулась мама и пошла вслед за Федей на кухню.
Оказалось, что есть Федя все-таки хотел, а суп был вкусный. Поэтому он съел целых две тарелки, а потом и второе умял. Почему-то действительно немножечко полегчало, даже уходить из дома на улицу расхотелось.
— Ну, теперь ты пойдешь к своему Артему? Или чаю попьем? — все испортила мама.
— Нет, спасибо, пойду, — Федя поспешно встал из-за стола, чтобы опять не сорваться.
— Когда тебя ждать?
— Вечером, — отозвался Федя уже с порога.
— Да ведь уже полседьмого, — крикнула вслед мама, но он ничего не ответил, будто не расслышал, и захлопнул за собой дверь.
Все-таки темнело еще довольно рано. Не декабрь, конечно, но и не май. Всего-то без пятнадцати семь, а уже чувствуется, что наступил вечер.
Федя шел куда глаза глядят вдоль Рублевского шоссе, не смотрел по сторонам, не обращал внимания на редких прохожих и не замечал почти ничего, кроме того, что солнце уже садится. Прямо перед ним из облаков, сгустившихся где-то в конце Рублевки, исходил фантастический закатный свет зловещего окраса — смесь червонного золота с вишневым вареньем. В окнах громоздких, стоящих вдоль шоссе семнадцатиэтажек этот свет отражался огнем пожара, и окна становились похожими на пещеры, в глубине которых какие-нибудь первобытные люди готовят себе на кострах ужин. Может, хобот мамонта, а может, и человечину.
Феде пришло в голову, что, наверное, так же смотрелись пещеры, которые через Центральное озеро плата Чудовищ разглядел с верхушки дерева репортер Мэлоун.
Еще через пару десятков шагов Федя осознал, что идет не куда глаза глядят, а куда ноги ведут. Ноги привели его к перекрестку Осенней улицы с Рублевским шоссе, туда, где все началось, к уголку леса, в котором он впервые встретил Олю.
Федя взглянул на часы — было почти семь. И время то самое, в которое Оля приходит гулять с пекинесом. Интересно, одна она придет сюда сегодня или в сопровождении Артема? А может, вообще не придет? Ведь такую мелкую собачку можно легко выгулять и возле дома.
Конечно, подглядывать за людьми нехорошо, но Федя не смог устоять. Убедив себя в том, что все это делает в интересах затеянного им расследования, а стало быть, на благо Оли, он, почти крадучись, стараясь не шуршать прошлогодней листвой и не трещать старыми сучьями, углубился в лес, чтобы подойти к заветной тропинке незаметно.
За три дня даже здесь, в тени сосен, снег стаял полностью, но все-таки было еще сыро. Под влажной подстилкой из прошлогодней листвы чавкала вязкая и склизкая каша черного перегноя. Идти не очень приятно, к тому же Федя боялся потерять ориентацию в этом почти не знакомом ему месте и забрести куда-нибудь к лешему в гости. А еще больше он боялся попасться на глаза Оле, особенно если с нею Артем. Поэтому Феде приходилось не только смотреть под ноги, но и поминутно вглядыватсья сквозь голые заросли орешника в ту сторону леса, где он предполагал увидеть Олю.
«Как увижу ее, сразу спрячусь за ствол», — решил для себя следопыт. И тут же увидел. Она шла по тропинке совсем одна, без Артема, без охранника, даже пекинеса не было видно.
Федя привалился плечом к шершавому боку сосны. На ветках кустарника уже появились первые светло-зеленые почки, но смотреть они не мешали, да и Федю спрятать ни от кого не могли. Однако до Оли было довольно далеко, и шла она не поднимая головы, точь-в-точь как тогда, когда он принял ее за лесную фею.
Подойти к ней или нет? Сделать еще одну попытку поговорить? Или лучше здесь распрощаться навсегда со своими надеждами?
— Попался, паршивец!
Крепкая лапа жестко и больно шлепнула Федю сзади чуть ниже затылка и сразу же сжалась в кулак, цепко ухватив ворот куртки, исцарапав и ущипнув Федину шею.
