– Тебе придётся играть в паре с весьма эффектной молодой особой. Правда, она ещё новичок в театральном мире.
– Неужели? – заинтересовался Кемпл. – А кто постановщик?
– Кэрол Ланспик.
– О, Кэрол справится! У неё есть не только творческий, но и организаторский талант. Наверное, я приму предложение. То-то Вивиан удивится, когда вернётся домой. Она вечно твердит, что я мог бы играть в Мэдисон-Сквер-Гарден без микрофона.[48]
– А вы оба родились в Мускаунти?
– Нет. Мы перебрались сюда из Центра двадцать лет тому назад, посчитав, что детям тут будет лучше. И ещё потому, что я был заядлым охотником. У меня весь дом был набит чучелами звериных голов, да и контора тоже. А потом вдруг как отрезало. Однажды я завалил оленя с ветвистыми рогами, да только ранил, а когда подошёл, чтобы прикончить его, он взглянул на меня такими печальными глазами. Как ножом по сердцу полоснул! Больше я никогда не охотился. Даже избавился от всех своих трофеев.
Шоколадный кекс оказался действительно хорош, и разговор на время смолк.
Потом Квиллер спросил:
– С чего вдруг вы заинтересовались куклами?
– Нужно же мне было чем-то заняться, когда я бросил охоту? История была моей второй специализацией в университете, а Вивиан тогда увлеченно собирала коллекцию классических кукол, поэтому я начал изучать историю кукольников Англия, Франции и Германии, нашёл почти сотню таких мастеров. Хорошо, когда супружеская пара имеет общее хобби, и вообще, всегда интересно узнавать что-то новенькое.
– А что Вивиан собирала до классических кукол?
– Примитивы. Старинных мускаунтских кукол, которых первопроходцы мастерили для своих детей, вырезанных из дерева и раскрашенных или сшитых из мешочков, набитых мукой. Короче, поделки такого типа. Квиллер заметил, что с удовольствием взглянул бы на них.
– Они все наверху. В витринах.
– Под замком?
– Кто бы мог подумать, что нам понадобятся замки? Но теперь… – Кемпл удручённо пожал плечами.
Квиллер кивнул в сторону фотографии на стене, запечатлевшей симпатичную молодую блондинку.
– Ваша дочь?
– Да, это Трейси. Примерно в то время, когда она выскочила замуж.
– Мне почему-то знакомо её лицо.
– Ты встречал её в «Старой мельнице». Она обслуживает там ланчи, а обеды – в ресторане гостиницы «Валунный дом». Работает официанткой. Обслуживающий персонал – так они теперь предпочитают себя величать. Могла бы получить прекрасную работу в страховой конторе, но ей, видите ли, нравится общаться с людьми и ещё больше нравятся большие чаевые! И, уж поверь мне, она их получает! У неё масса достоинств… Ещё кофейку? Или пойдём смотреть кукол?
На верхнем этаже, где находилось шесть спален, три комнаты были отданы под витрины музейного типа. В первой расположились самоделки, изготовленные между 1850 и 1912 годами. Одна кукла состояла из катушек, так хитроумно связанных, что у неё двигались и руки, и ноги. Другая был вырезана из ветки с развилкой, которая служила ногами. Набитый чем-то чулок заменял голову, а черты лица были грубо намечены стежками: глаза-крестики, нос кочергой и несуразный рот.
– Страшненькие, да, – промолвил Кемпл, – но каждая из них была любимой игрушкой ребёнка.
– Кто допускается в эти комнаты? – спросил Квиллер.
– Наши друзья, серьёзные коллекционеры и случайные группы, с которыми мы тем или иным образом связаны, – вот и всё. На Рождество к нам приходила группа из воскресной школы, где работает Вивиан и ещё из Исторического общества. В нашем завещании мы отписали все примитивы Гудвинтеровскому музею. Классические образцы будут проданы, чтобы обеспечить нашим внукам обучение в университете. Они постоянно растут в цене.
– Мне хотелось бы взглянуть и на них.
Блеск и великолепие – вот слова, подходившие для описания тех двух комнат, где были представлены красотки и красавчики из глазурованного и неглазурованного фарфора, а также восковые фигурки и куклы из папье-маше. От двенадцати до двадцати дюймов высотой, все они имели симпатичные мордашки, настоящие волосы и шикарные наряды. Тут были и кринолины, и турнюры, затейливые шляпки, муфточки, зонтики, игрушечные башмачки, крошечные перчатки и замысловатые ювелирные украшения. Наряды из дорогих тканей, отделанные кружевами, вышивкой, оборками, лентами и бантиками.
Кемпл показал французских кокеток, характерных кукол, невест и пухлых младенцев. Кокетливая кукла с «вращающимися» глазками; которые двигались из стороны в сторону, напомнила Квиллеру Даниэль; он всегда подозревал, что в ней есть нечто неестественное.
Поначалу, объяснял Кемпл, куклы имели маленькие головки, длинные руки и удивлённый взгляд. Позже они приобрели пухлые щёчки, томные глазки, опушенные ресницами, и губки бантиком. Приоткрытый ротик с крошечными зубками появился ещё позднее.
Квиллера потрясли кое-какие сведения о восковых куклах. У некоторых из них шевелюра была сделана из человеческих волос, которые закреплялись на восковых головках с помощью горячей иглы, волосок за волоском. Воск имеет свойство таять и ломаться, и сообразительные дети быстро научились откусывать кусочки и жевать их, как ириски.
– Маленькие каннибалы! – Воскликнул Квиллер.
Он терпеливо слушал рассуждения Кемпла о патентах и датировках, логотипах мастеров и конструкциях кукол, простых и шарнирных. Потом спросил, какую куклу украли. Оказалось, то была очень старая, вырезанная из дерева и раскрашенная кукла восьми дюймов высотой. Краска с неё почти сошла, и существовало предположение, что она происходит из индейского поселения на берегах реки Иттибиттивасси. Возможно, она служила скорее тотемом, чем куклой.
– Впервые что-то исчезло из нашей коллекции, – сокрушался Кемпл. Затем он понизил голос до тихого рокота: – Ты знаешь, что её обнаружили среди вещей Пенни Инчпота?
– В его шкафчике, – уточнил Квиллер, – пока парня не было в городе. Полиции пришлось вскрыть замок, однако Ленни говорит, что никогда не запирал его, и я ему верю. Я попросил моего адвоката взяться за это дело. По моему мнению, куклу ему подбросили.
Лицо Кемпла прояснилось:
– Рад это слышать. Передай своему адвокату, что я могу выступить как свидетель защиты на слушании дела, если понадобится. Этот парень бывал в моём доме сотни раз. Они дружили с Трейси, когда учились в школе. Он завоевал репутацию озорника, но никогда не стал бы ничего красть у людей:
– Разве не все мы озорничаем в этом возрасте?
– Да, но он был особенно изобретателен. Хочешь, расскажу тебе об одной его проделке? Все знали, что мэр флиртует с дамой, работавшей на почте; Как-то вечером Ленни нарисовал на тротуаре большие жёлтые следы, ведущие прямиком от здания городского совета к почте. Полицейский из ночного патруля накрыл его за этим занятием, но выдумка так ему понравилась, что он повернул в другую сторону. Ленни воспользовался нестойкой краской, но, к счастью, дожди не прошёл до тех пор, пока весь город не увидел эту жёлтую дорожку. Вот каков был наш Ленни! Мы-то с Вивиан считали, что он станет нашим зятем.
– А почему же не стал?
– Трейси сбежала с футболистом из Содаст-Сити. Она всегда подчинялась порывам. Но её хватило ненадолго, и она вернулась к нам вместе с Бобби. Когда недавно невеста Ленни погибла, он опять начал захаживать в наш дом.
– Как Трейси отреагировала на его арест?
– Встревожилась, это уж точно, но она редко откровенничает со мной. Хотя с матерью, наверное, поговорила бы. Я буду рад, когда Вивиан вернётся домой. – Он помолчал, размышляя над семейными проблемами. – Ты понимаешь, Трейси всегда была склонна искать партию повыгоднее и теперь положила глаз на Картера Ли Джеймса. Мой отцовский инстинкт сигнализирует об опасности. Я не хочу, чтобы её вновь постигло разочарование. У меня такое впечатление, что все женщины нашего городка с ума посходили из-за него.
– Понятное дело, – поддержал Квиллер. – Он обаятельный и симпатичный мужчина с престижной профессией.
– Так-то оно так, и моя дочь тоже красивая молодая женщина. Джеймс несколько раз приглашал её на ужин, угощал вином, и она уже лелеет самые радужные надежды. Приходит домой поздно, с горящими глазами. А что я могу сказать? Она уже взрослая женщина. Ей нужен муж, отец для Бобби, и свой собственный дом. Ничего плохого в этом нет.
– Надежды, конечно, хороши, но… Как она относится к проекту реставрации Плезант-стрит?
– Обеими руками за! Утверждает, что он принесёт нашей улице всемирную известность. Я не уверен, что меня привлекает такая перспектива… Ну да ладно! С чего это я вдруг начал обременять тебя своими заботами?
– Они вовсе не обременительны. Правда, мне даже интересно, – возразил Квиллер. – Мне нетрудно поставить себя на твоё место. И я наверняка знаю, какие чувства тебя обуревают. – Он был наделён даром сопереживания – ценное свойство для журналиста – и зачастую искренне сочувствовал собеседникам.
