Ее холодные серые глаза уставились на меня. Я направилась в зрительный зал.
— А значит, начнется тоска смертная, — пробормотала я.
— Тоска смертная, — повторила миссис Таск, сузив глаза. — Хотелось бы знать: ведомо ли тебе, что такое настоящая тоска?
Я почувствовала, что краснею. Я вовсе не хотела, чтобы она это услышала.
— Не знаю, — промямлила я.
— Самое время тебе поучиться терпению. — Миссис Таск подняла запястье, и ее рукав соскользнул назад, открывая золотые наручные часы необычной формы. — О да, самое время.
Она медленно постучала по ним три раза указательным пальцем правой руки. Потом повернулась и, не сказав больше ни слова, пошла прочь.
Я вернулась на свое место как раз когда оркестр начал настраиваться.
— Вот ты где, — сказала мама. — Долгонько же тебя не было.
— Там была очередь, — ответила я. Я опасалась смотреть на миссис Таск, вернувшуюся на свое место. Больше всего на свете мне сейчас хотелось забыть странную сцену в вестибюле.
Я не могла не думать о том, как весело сейчас проводят без меня время мои друзья. Но это было слишком грустно. Так что я принялась думать о компьютерной игре, которую мне подарили на Рождество.
Она была реально сложной. Настолько, что я никак не могла пройти дальше шестого уровня. Я подумала об этой игре, потом попыталась сообразить, что же я делаю не так.
Может статься, поход на балет будет, в конце концов, не напрасен. Это даст мне время хорошенько подумать.
Я услышала, как труба издала несколько нот. Потом пропела флейта.
— Что там? — шепнула я маме.
— Разогреваются, — ответила та.
— Все еще? — удивленно спросила я. — Сколько можно.
Мама закатила глаза.
— Имей терпение, — сказала она. — Балет вот-вот начнется.
Минуты ползли одна за другой. Музыканты продолжали дудеть и выводить трели. Спустя некоторое время у меня начало покалывать руку. Она уже «уснула». Я встряхнула ею.
— Сэм! — резко сказала мама. — Сиди смирно.
— Эта дребедень когда-нибудь начнется? — спросила я.
Мои мысли снова поплыли. Я уже не могла не думать о своих друзьях. Мне было интересно, пойдут ли они за пиццей после фильма. Я жалела, что не нахожусь сейчас с ними. Я даже знала, что бы надела: новую рубашку для рэгби, подаренную мне на Рождество родственниками.
Это напомнило мне и о других подарках. Чтобы хоть чем-то себя занять, я мысленно их перечислила.
Оркестр умолк.
Началось, подумала я. Я ждала, когда зазвучит музыка. Но несколько минут прошло в тишине.
— Что случилось? — спросила я наконец.
— Ш-ш-ш-ш! — мамины глаза были устремлены на сцену. Она улыбалась в предвкушении.
Я наклонилась вбок, чтобы хоть что-то увидеть из-за прически. Но занавес оставался закрыт. Наконец, спустя, как мне показалось, минут десять, я уловила краем глаза какое-то движение. Я взглянула на оркестровую яму и увидела, как дирижер вскинул руки. Музыканты неспешно подняли инструменты.
По-прежнему ничего не происходило. Дирижер так и стоял с поднятыми руками. Оркестр держал инструменты наготове. Но никто не сыграл ни ноты.
Что же происходит? Я окинула взглядом зал и увидела, что остальная публика сидит неподвижно и смотрит на сцену.
Я поерзала на сидении, пытаясь устроиться поудобнее. Почему этот дурацкий балет все никак не начнется?
Тишина стояла пугающая. Никто не ерзал на сидении, не покашливал, не перешептывался.
А моя мама все так же смотрела на сцену с этой своей легкой улыбкой.
Когда прозвучали, наконец, первые ноты, они так меня испугали, что моя нога непроизвольно дернулась и ударилась о кресло впереди. Волосяная дама обернулась ко мне и нахмурилась.
Увертюра была скучнейшая, и я вскоре перестала обращать на нее внимание. Вместо этого я думала о стихотворении, которое должна была выучить для школы. Большую часть я уже выучила, но оно было длиннющее — целых двадцать строф.
Декламация про себя оказалась неплохим способом расслабиться. Но на пятый раз меня от этого стихотворения уже тошнило.
Я выглянула из-за прически. Музыка еще играла, но занавес был закрыт.
Ура! — подумала я. Должно быть, я задремала и проспала весь балет. Это казалось слишком прекрасным, чтобы быть правдой.
— Уже конец? — прошептала я.
— Очень смешно, — отвечала мама. — Танцы вот-вот начнутся.
Сперва я решила, что она меня поддразнивает, но, снова повернувшись к сцене, увидела, как занавес начал подниматься. Он еле-еле полз. На сцене замерли в готовности несколько танцоров.
Ну почему я так бездарно трачу свое время?
Я подавила мощный зевок. Интересно, который час? Я пыталась посмотреть на мамины наручные часики. Но она сидела ко мне другим боком.
По сцене вяло двигались танцоры в цветастых пачках. Они кружили по сцене, как в замедленной съемке.
Пока они танцевали и танцевали, у меня затекла левая нога. Ощущение было такое, словно булавки и иглы впиваются в стопу прямо через туфлю. Я сильно топнула ногой, пытаясь восстановить кровообращение.
Это таки вывело маму из транса.
— Тихо! — шикнула она.
— Но у меня нога затекла! — возразила я.
Я снова повернулась к сцене. Танцоры ушли. Музыканты листали ноты, очевидно, готовясь к следующей картине.
Когда она, наконец, началась, я вцепилась в подлокотники и притворилась, что все нормально. Но танцы все продолжались и продолжались.
Это длилось целую вечность!
Я бросила взгляд на маму. Она улыбалась и еле слышно напевала себе под нос, глядя, как танцоры еле-еле ползают по сцене.
Что-то здесь было не так. И я, кажется, была единственной, кто это осознавал. Но что я могла поделать?
Я закрыла глаза и попыталась собраться с мыслями.
Внезапно публика зааплодировала. Это вырвало меня из раздумий. Я тоже начала аплодировать. Аплодисменты продолжались и продолжались. Через несколько минут я перестала хлопать. Но под хмурым взглядом мамы начала снова.
Через десять минут у меня страшно заболели руки. Я старалась хлопать как можно осторожнее.
Только когда я уже испугалась, что от дальнейшего хлопанья у меня начнут кровоточить ладони, аплодисменты стихли.
И повисла еще одна долгая пауза. Единственным звуком теперь был шелест нот.
В этот раз зловещая тишина тянулась еще дольше. Публика застыла в ожидании.
Все, больше я не могла этого выносить.
— Мам, — прошептала я. Горло будто наждаком натерли. — Мам, который час?
Она вздохнула.
— Честное слово, Сэм, — прошептала она. — Если не получаешь удовольствия сама, хоть другим не мешай.
Миссис Таск наклонилась вперед, чтобы я могла ее видеть.
— Я знаю, который час, — прошептала она. Она продемонстрировала мне свое запястье со странными часиками. — Настал час поучиться терпению. — Она постучала пальцем по циферблату.
Мама улыбнулась. Она не понимала, что имеет в виду миссис Таск. Зато понимала я.
Миссис Таск и была ответственна за все это! Она наложила какое-то заклятие, и все ужасно замедлилось. И теперь мы вынуждены были сидеть здесь часами.
Я должна что-то сделать. Кто знает, как долго она собирается держать нас в этой жуткой ловушке времени!
Я попыталась пошевелиться. С мгновение мои конечности меня не слушались. Наконец, они вернулись к жизни, ужасно ноя.
— Мам, — торопливо зашептала я. — Послушай. Тут творится что-то странное…
Она не дала мне закончить.
— Последнее предупреждение, Саманта, — прошипела она. — Еще хоть одно слово прежде, чем кончится балет, и будешь наказана до следующего Рождества!
Но я едва ее слышала. Я только сейчас хорошенько к ней присмотрелась.
И задохнулась от ужаса.
В зале царила темнота, но ошибки быть не могло. В каштановых волосах моей матери пробивалась седина!
Как же долго мы тут сидим?
Мне необходимо сбежать. Может быть, удрав отсюда, я смогу придумать, как спасти моих родных.
Я встала и направилась к выходу, разминая одеревеневшие ноги для бегства. Почему я не сделала этого раньше? Ничего, скоро я выберусь отсюда на свежий воздух. Я сразу побегу в полицию. Может, они сумеют спасти моих родных и остальных зрителей… пока не стало слишком поздно.
Но выход ни чуточки не приблизился. Я прибавила скорости, перешла с шагу на бег. Я бежала, пока не перехватило дух, пока не закололо в боку.
Но как бы быстро не двигались мои ноги, дверь в вестибюль оставалась все на том же расстоянии. Когда я повернулась, мое кресло находилось всего в паре футов от меня.
Обреченно вздохнув, я заковыляла назад и снова плюхнулась в кресло.
Миссис Таск наклонилась вперед.
— Если ты, Саманта, рвешься в буфет, то на время спектакля он все равно закрыт, — сладко пропела она. — Терпение, только терпение.
Я свирепо посмотрела на нее. Но была слишком измучена и напугана, чтобы ответить.
