— Не понравилось?
— Не в этом дело. Дома потом унюхали, стянули штаны и всыпали по первое число. У них там диктатура, оказывается. Папаша — прохвессор какой-то, мамаша — доцентша, вот и пользуют ремешок, интеллигенты! Вадим теперь ненавидит Кокера, мечтает с ним как-нибудь схлестнуться.
— Пусть схлестывается, кто мешает?
— Боится, само собой. Ждет, когда ты вернешься.
— Я что, рефери им? — Серега изобразил лицом негодование, но в душе ощутил довольство. Кто-то его все-гаки ждал, и кое-какие дела в школе без него не решались.
— А ты как думал! Вадик ведь знает, что ты Кокера раз сорок лупил. Это опыт, как-никак, — Антоша оглянулся на деда Семена, заговорил чуть тише: — Между прочим, Ева подходила, сказала, что твои заяву обратно забрали. Правда, что ли?
— Точно, — Серега спокойно кивнул. — Стасоид теперь наш дружбан. Он, кстати, тоже сообразил, что не я в него камнем швырялся.
— Долго что-то доходило.
— Брось, он нормальный парень.
— Конечно, нормальный теперь! Когда менты над душой зависли!
— Это понятно, только я-то ведь не слепой!
— В смысле?
— А в смысле, что могу отличить глистатого от нормального. Стал бы он тут пальцы гнуть или деньги совать, фиг бы, я матери позвонил. А он книгу принес, на скалы обещал свозить…
— Подумаешь, книгу! Я тебе хоть сто книг завтра принесу! — ревниво сказал Антон.
— Сто не принесешь, надорвешься, — Серега осторожно почесал нос. — А еще у него дружок — инструктор по дельтапланеризму. Круто, да? Я, понятно, удочку забросил, Стас обещал познакомить.
Антон распахнул было рот, но споткнулся. Против дельтапланов аргументов у него не нашлось.
— Ладно… Тебе решать, — пробормотал он более миролюбиво. — Но если этот слоняра, в самом деле, с нами, тогда вообще некого бояться. Бойкот этим отрокам — самим боком выйдет.
— Отрокам?
— Ага, помнишь, как Николай Степанович нас прозвал? Еще на субботнике? Типа, отроки склизкие, — такими, типа, и останетесь до самого потопа.
— Ну кто-то останется, а кто-то и нет, — фыркнул Серега.
— Ага! А еще… — Антон снова обернулся на деда Семена, придвинулся ближе. — Еще мне показалось, что Краб с Сэмом тоже не ладят.
— Они и раньше не ладили.
— Может, и так, а теперь вообще не общаются. Демонстративно, прикидываешь? Я несколько раз подмечал: то Сэм на него косо глянет, то Краб.
— А Краб-то сам ничего? Не рыпается? — поинтересовался Сергей.
— Да нет, пока ничего… — Антон задумался, словно припоминая. — Про тебя, правда, спросил разок.
— Что спросил-то? — сразу напрягся Серега.
— Ну, про больницу что-то… В какую, мол, бросили, как тебе тут лежится.
— А ты?
— А я — что? Дурачком прикинулся. Сказал, что не знаю.
— А он?
— Да ничего. Его ведь не поймешь. Ухмыльнулся, как обычно, и отвалил. Он же известный темнила.
— Да уж…
Антон бросил взгляд на часы.
— Елы зеленые! Меня же отец ждет!
— Курсы автовождения?
— Ага. Батя говорит, если сейчас научусь, потом навыки на всю жизнь останутся. Типа, зарубежная статистика то же самое подтверждает: те, кто учатся водить машины до восемнадцати, гоняют в три раза лучше.
— Прямо даже в три, — Серега ощутил укол зависти. Антон успокаивающе похлопал его по плечу.
— Выздоравливай, я попрошу отца — вместе будем джигу гробить… Проводишь до крылечка?
— Давай… — Серега сунул ноги в тапки, зашаркал следом за другом.
Миновав коридор, вниз до вестибюля спустились по лестнице. Здесь, стянув с ног бахилы, Антон пожал Сереге руку и поскакал к выходу. Смешной, толстый, расчетливый — и все равно родной. Друг, елы-палы.
У Сереги защипало в глазах. Здесь, в больнице, он как-то взялся представлять, что на той же самой койке лежат другие его одноклассники. Интересно было понять, кто же будет их навещать? Кроме родителей, понятно. И по всему получалось, что ко многим из бедолаг вообще никто не придет. Ни к Шаме с Гошей, ни к Кокеру с Сэмом. А вот к нему приходили. И Гера с Антоном, и Ева со Стасом. Несмотря на бойкот, несмотря на дурацкий остров с горелыми шашлыками…
Вверх по лестнице подниматься уже не хотелось, Серега решил воспользоваться лифтом. Дождавшись, когда кабинка со скрипом причалит, шагнул в тесную полумглу. Кнопку успел притопить дважды, старенький лифт явно тормозил. Но сомкнуться створки все равно не успели. В последний миг меж дверными челюстями возник чей-то потертый башмак. Из желтой кожи, спортивной выделки, с жуткими протекторами.
Такие башмаки в школе носил один-единственный человек, и Серега непроизвольно качнулся назад, лопатками вжался в пластик стены.
— Салют, больной! — в кабинку шагнул Краб, и сразу стало невыносимо душно. — Ну как? Едем к тебе или выйдем на улку?..
Самое смешное, что с Крабом они когда-то ходили в один детский садик. Тогда Краба звали еще Мишкой, и никто даже в самом страшном сне не мог представить, что всего лет через шесть-семь ручонки подросшего Миши покроют блатные наколки, а шустрые Мишины ножки свернут на сомнительной чистоты тропку.
Не то чтобы они дружили, но в песочнице друг друга по шею не закапывали и соль в компот не сыпали. А когда угодили после садика в одну школу, да еще в один класс, года полтора даже вместе гуляли. И лишь потом разошлись-разбежались по разным компаниям. Подобное происходило со всеми: Краб вышел в авторитеты, Сэм — в лидеры, Тарасик — в ботаники, Серега же умудрился сохранить свой собственный закуток, так и не примкнув ни к тем, ни к другим. Один бы он, конечно, не выдержал, но с Серегой были его друзья: Гера с Антоном, и это реально спасало. Вот у Тарасика друзей не было, ну и спятил чувачок. Жил где-то далеко в себе. В тетрадках что-то вечно черкал, книги толстенные приволакивал из библиотек, на уроках иной раз выдавал такое, что без словаря было и не понять. Умника, короче, корчил, хотя ежу понятно, что за умствованиями своими Тарас просто прятался. От школы, от детей, от всего мира. Серега же с миром жил в ладу и прятаться ни от кого не желал.
Правда, для этого приходилось серьезно топорщиться, даже воевать — где надо, зубоскалить, а кому и сдачи выдавать с горочкой, но с этим он давно смирился. Что называется — жил в седле и с маузером за поясом… С тем же Мишкой Крабовым общение все чаще проходило на кулачках — Краб точно мстил за то, что Серега нашел новых друзей. Сам он тоже, конечно, обзавелся свитой, но разве это были друзья? Змей, Рыба, Шама — одни кликухи чего стоили! Земноводные, а не свита! Краба, тем не менее, такой зверинец устраивал. Он и сам мало-помалу превращался в зверька, обрастал подозрительными связями и дрался все более жестоко, пуская в ход приемы, о которых ребятишки слыхом не слыхивали. Неудивительно, что Сереге тоже порой перепадало.
Впрочем, случалось и так, что они снова сходились. Пусть ненадолго, но вспоминали общие корни. Так вышло и в тот давний день — тоже, кстати, осенний, наполненный угасающим солнцем и хрусткими лиственными сугробами. На последнем уроке Серега получил записку от Краба. С угрозами расправиться и витиеватыми оскорблениями. А дело заключалось всего-навсего в хомяке. Вернее, в хомячке, родившей месяц назад четырех чудесных детенышей. Хомяки подрастают быстро, и скоро клетка для пятерых шустрых созданий стала катастрофически мала. Пришла пора расставаться, и, следуя маминому совету, Серега раздал пушистых малышей одноклассникам. Разумеется, пришлось проводить отбор. Кастинг, как теперь говорят, очень уж много оказалось желающих — чуть ли не половина класса. Само собой, Сергей выбрал самых, как ему казалось, добрых и надежных. Краб в их число, не попал, хоть и подавал заявку. Вот и обозлился.
Драка с бывшим сотоварищем — дело деликатное. Можно сказать, интимное. А потому выяснять отношения отправились подальше от школы. Один на один, без свиты и друзей. Но чем дальше они убредали, тем больше находилось тем для разговора, и менее понятной становилась сама цель похода. А тут еще двор на пути всплыл — очень даже знакомый, в котором Мишка с Серегой однажды собирали в банки боярышник и наперегонки с воробьями поедали яблоки-дички. О драке окончательно забыли, решив подкрепиться костистым боярышником.
— У меня пугач новый, — поделился Краб, набивая рот ягодами. — Хочешь покажу?
Он снова превратился в Мишку и преспокойно подставлял Сереге плечи. Стоя на нем, напарник, рвал особо зрелые кисти, подавал вниз.
— Еще бы, — Серега немедленно спрыгнул на землю. Пугачи и всяческая такая пиротехника его живо интересовали. Может, по той незамысловатой причине, что собственный опыт у Сереги был весьма плачевный. Единственный свой пугач он как-то испытал на домашнем балконе. Что-то в конструкции было не так, но маленький Сергуня этого не понимал и одну за другой стачивал в жерло пугача спичечные головки. Вставлял гнутый из гвоздя боек, взводил резину и щелкал курком. Увы, выстрела не получалось. Сергей прибавлял заряду, бездумно щелкал вновь и вновь. Когда же, наконец, грохнуло, он шлепнулся на спину и какое-то время пролежал неподвижно. В ушах звенело, перед глазами виляли хвостами мириады розовых головастиков. Пугач — тяжеленную гнутую трубу из меди — разорвало в куски, и попыток повторить конструкцию юный пиротехник больше не предпринимал.
