попросил прощения.
– Тогда прости, я жутко виноват.
– Не у меня. У Калле.
– Это ещё почему?
– Потому что то, что ты сделал, мерзко и отвратительно.
Джоэля как прорвало.
– А я, может, и ЕСТЬ отвратительный. МЕРЗКИЙ, ОТВРАТИТЕЛЬНЫЙ тип. Хочешь, чтобы я написал на бумаге, насколько я мерзок и отвратителен, или будет достаточно, если я просто скажу?
– Джоэль!
За спиной Джоэля мелькнула София, направлявшаяся в прихожую, и Хелена поторопилась протиснуться мимо него.
– Я с тобой ещё не закончила, – строго предупредила она сына, прежде чем покинуть кухню.
– Ты куда? – спросила Хелена Софию.
София, которая как раз завязывала шнурки, ткнула пальцем в свою форменную красную блузу.
– А ты как думаешь?
– Ты поела что-нибудь?
– М-м…
Хелена не отставала.
– Что ты съела?
– Я опаздываю, потом что-нибудь съем.
– На кухне бутерброды.
– Я не успеваю.
– Они уже готовые. Возьми с собой, съешь потом, когда проголодаешься.
София закончила шнуровать и выпрямилась.
– Я не собираюсь брать с собой бутерброды, которые всё равно выброшу, что бы ты там ни думала. Мне вообще наплевать, что ты подумаешь. Это твои проблемы, а не мои.
И она захлопнула за собой входную дверь.
В голове Хелены эхом прозвучали последние слова: «Мне вообще наплевать, что ты подумаешь. Это твои проблемы, а не мои».
Возможно, для Софии так оно и было, но для Хелены проблемы других были её проблемами. Всегда и во всём. На работе. Дома. С Софией. А теперь и с Джоэлем. Она раздумывала, а не последовать ли ей примеру дочери – обуться и уйти. И оставить Джоэля злиться на неё, раз уж ему хочется. Но она так не сделала. Вместо этого Хелена глубоко вздохнула и отправилась на кухню.
Джоэля там не было. Хелена позвала его, но безрезультатно. Гора бутербродов по-прежнему возвышалась на кухонном столе. Она достала тарелку, переложила бутерброды на неё, укрыла полиэтиленовой плёнкой и поставила в холодильник.
Хлопнула дверца холодильника. «Мне вообще наплевать, что ты подумаешь», – прозвучало эхом в голове.
Джоэль нарушает границы игры
Джоэль разговаривал с Элизабет, когда на середине его фразы она вдруг встала и в спешке покинула кухню. Булькала вода, чайник на плите свистел. Он снял его с огня. В воцарившейся тишине мысли самого Джоэля звучали так громко, что хотелось их провыть.
Он злился на маму за то, что она обвинила во всём его. Он злился на Калле за то, что тот никогда не оставлял его в покое. Он злился на Софию за то, что все всегда занимались только ею. До него же никому и дела не было.
Элизабет слушала, не делая ни одной попытки перебить его или возразить.
А потом она ушла.
Джоэль не понимал почему.
* * *
Он приоткрыл дверь в комнату Джонатана и увидел её сидящей на краешке кровати.
– Всё хорошо? – спросил он.
Элизабет засмеялась, но глаза у неё были красные, а щёки – мокрые от слёз. Джоэль ни секунды не сомневался, что она плакала из-за него, только не понимал почему.
– Посмотри на меня… – произнесла она и вытерла слёзы. – Какая я глупая, да?
Джоэль почувствовал себя ещё хуже.
– Я что-то не то сказал?
Элизабет покачала головой.
Он сел рядом с ней.
– А что тогда?
Никакого ответа.
Джоэль не понимал, зачем она ушла с кухни. Накануне он рассчитывал разузнать что-нибудь ещё о Джонатане, но сейчас сидел с ней не поэтому. Теперь он чувствовал, что будет лучше, если он, не задавая никаких вопросов, останется здесь навечно, вместо того чтобы узнать правду и больше никогда сюда не возвращаться.
Там, снаружи, Джоэль всю жизнь следовал каким-то правилам, выполняя их «от и до». Он делал домашние задания, съедал свой ужин и говорил «спасибо», но всё это оказывалось как будто не в счёт. Здесь же, внутри, всё было не так. Элизабет была не такой.
– Тебе идёт эта одежда, – неожиданно сказала она, и кровь бросилась Джоэлю в лицо. Он понял, почему она ушла: одетый как её умерший сын, он говорил о том, как сильно ненавидит свою мать.
– Простите.
