Калле был настолько сосредоточен на предстоящем разговоре, что ему и в голову не пришло, что дверь может открыть кто-то другой.
– Привет, Калле, – сказала Хелена. – Ты что-то забыл?
Он постарался взять себя в руки. Если он сорвётся прямо сейчас и хотя бы на секунду позволит вырваться наружу клокочущей внутри него злобе, то он попусту растратит её на Хелену вместо того, чтобы продолжать злиться на друга.
– Я хочу поговорить с Джоэлем.
– Тогда заходи, – сказала Хелена и распахнула перед ним дверь, приглашая войти.
Калле остался стоять.
– Я хочу поговорить с Джоэлем здесь, снаружи.
Хелена позвала сына, но ей никто не ответил.
Она крикнула ещё раз, добавив в конце «здесь Калле». Тишина.
В третий раз она наконец получила ответ, но не от Джоэля.
– ПЕРЕСТАНЬ ОРАТЬ. ЕГО НЕТ ДОМА! – гаркнула сверху София.
Хелена смущённо улыбнулась Калле и пошла в дом. Она обнаружила Софию с журналом в гостиной.
– Где он?
София вздохнула.
Хелена осталась стоять.
– Ты знаешь, где Джоэль?
– Я же сказала «нет», – ответила София, хотя она ничего подобного не говорила. Ещё один вздох и демонстративное бормотание: – И слава богу.
На долю секунды Хелене пришла было мысль просветить свою дочь по поводу того, что есть такие понятия, как «хорошее воспитание» и «дружелюбный тон», но она быстро поняла, что это бесполезно, и пошла обратно в прихожую.
– Кажется, его нет дома. Хочешь, я передам ему что-нибудь?
Калле смотрел на неё невидящим взглядом.
Хочет ли он передать что-нибудь?
Даже это стало для него неожиданностью, которую он не смог предугадать.
– Нет, ничего, – ответил Калле.
Последняя улыбка Хелены. Дверь закрылась. Всё произошло не так, как он себе представлял. Невыплеснувшаяся злость бурлила внутри, не находя выхода.
Он отошёл назад и, задрав голову, посмотрел на окно комнаты Джоэля. Свет там не горел, и Калле представил себе: Джоэль сидит внутри и пялится в темноту, как последний трус. Хотя Джоэль и был трусом. Злобным трусом. И прямо сейчас этот трус узнает, что Калле о нём думает.
Калле достал мобильный телефон и принялся набирать сообщение, когда неожиданно увидел, как в одном из окон промелькнул Джоэль. Вся загвоздка оказалась в том, что это было окно не его дома. Это было одно из окон дома напротив.
19.10.92
– В целом свете нельзя было найти ребёнка добрее, чем Джонатан. Я знаю, звучит неправдоподобно, но это так. Ни одна злая мысль ни разу не проникла в его головку. Он никогда не спорил. С ним никогда не было никаких проблем.
Элизабет с нажимом произнесла «с ним».
– Я помню…
Её голос прервался, и ей пришлось судорожно сглотнуть, чтобы продолжить.
– Я помню, когда он был ещё маленьким – года два, может, три. Он пришёл ко мне и сказал: «Почему мама грустная?» Он хотел только, чтобы все вокруг улыбались и ладили друг с другом. Хотел, чтобы все были счастливы.
Джоэль подумал, что это именно то, чего хотел он сам. Чтобы все были счастливы.
– Он был очень деликатный. Понимаешь, что я имею в виду? – спросила Элизабет, и Джоэль кивнул. – Он считал, что нельзя приносить проблемы другим. И верил, что никто другой не может сделать ему ничего плохого.
Джоэль понял, что сейчас она говорит о себе самой.
– Ты сказала, что никогда не было проблем с ним, – произнёс он с нажимом на последнем слове и, увидев, что она не понимает, спросил: – Значит, были проблемы с кем-то другим?
Элизабет печально улыбнулась и смахнула пылинку с воротника пальто Джоэля-Джонатана.
– Всё-то ты слышишь, всё-то чувствуешь. Ничего от тебя не укроется.
Джоэль покраснел.
– Ну, не знаю…
Элизабет снова сделала паузу.
– Хенрик, – наконец сказала она и кивнула самой себе. – Да, с Хенриком всё время были проблемы. Это сложно объяснить, но… казалось, он высасывал из воздуха весь кислород и никто не мог дышать в его присутствии. Тебе, наверное, сложно понять, что я имею в виду.
Но как раз это-то Джоэль понимал хорошо – точно так же он мог бы описать Софию.
– Я не знаю, что мне ещё тебе рассказать, – продолжала Элизабет. – Спрашивай, что ты хочешь узнать.
Был только один вопрос, на
