самого могла сделать такое именно по этой причине. Там, в комнате, он и не думал, что их увидит Калле, но возможно… возможно… Возможно, он решил, что если Молли позволяет ему, а не Калле целовать себя, то, значит, он лучше Калле.
Джоэль покраснел и попытался придумать другое объяснение своего поцелуя, но в голову ничего больше не приходило.
Он не был влюблён в Молли. Она ему даже не нравилась, но он бы не смог сказать об этом Калле.
Джоэль даже не сумел бы объяснить, что это была лишь игра. Что он был Джонатаном, а Молли – девчонкой с его рисунков. Если он такое скажет, то Калле решит, что он псих. И Джоэль ничего не ответил.
– Так за что ты просишь прощения? – снова спросил Калле.
– Ты знаешь… – опять повторил Джоэль, но теперь так тихо, что едва можно было разобрать. В его взгляде, устремлённом на Калле, читалась просьба. Калле был недоволен таким ответом, но что ещё сказать, Джоэль не понимал. Ведь не скажешь же, что ему никогда даже в голову не приходило, будто Калле будет больно, если всем станет настолько очевидно, что Молли не испытывает к нему ни малейшего интереса?
И что Калле просто слепой, раз сам до сих пор этого не понял?
– Забудь, что я что-то сказал, – пробормотал вдруг Калле и быстро зашагал прочь.
Джоэль пошёл следом.
– Молли сама прыгнула на меня.
– Я не об этом.
– А о чём тогда?
Калле не ответил.
– Прости, – произнёс Джоэль в четвёртый раз. – Но если речь не об этом, то я не понимаю, что я такого сделал. Мне жаль. Честное слово. Молли…
– ДА ПЛЕВАТЬ Я ХОТЕЛ НА МОЛЛИ! РЕЧЬ ИДЁТ О ТЕБЕ!
– Обо мне?
– Да!
Тут до самого Калле вдруг дошло, что действительно, речь-то не о Молли, при чём здесь она? Он и без того знал, что она никогда не будет с ним. Зачем он вообще о ней думал, если знал, какое у него будущее? И он сказал:
– Ты придурок, каких поискать. Всё, что тебя волнует, – это ты сам.
– Неправда, – запротестовал Джоэль, но его уши так сильно горели, что он уже и сам не знал, где тут правда, а где ложь.
Калле опять остановился.
– Когда ты хотел куда-нибудь прошвырнуться, мы шли вместе. Когда тебе бывало паршиво, я пытался придумать что-нибудь, чтобы тебя развеселить. Ты же для меня никогда ничего не делал. НИКОГДА.
– Всё совсем не так.
– Не так?
– Нет.
– Тогда скажи, когда мы хоть раз сделали то, что хотел я. Приведи пример.
Трудно сосредоточиться, если Калле так смотрит на тебя. Всё, что Джоэлю удалось вспомнить, так это то, как он разрешил Калле пойти с ним домой к Гуннару во вторник, но, вспомнив о том, как он повёл себя в тот день, Джоэль понял, что это плохой пример.
Калле не прав. Таких случаев должно быть много. Но если то, что он сказал, – правда, то Джоэль – просто ужасный товарищ.
– Да тысячу раз, – сказал Джоэль.
– Назови ОДИН, – потребовал Калле, и Джоэль опять замолчал. – Вспомни хотя бы один раз, когда ты поддержал меня, потому что мне было грустно.
И тут Джоэль выдал:
– Но тебе же никогда не бывает грустно.
И осёкся, увидев лицо Калле. На нём даже следов гнева не было. Только удивление.
– Что ты сказал?
– А?
– Что ты имеешь в виду?
– Ну, тебе ведь всегда весело?
Слёзы прожгли Калле глаза. От таких слов в груди заклокотала злоба, и следом на него обрушилась огромная усталость, но показывать этого он не собирался.
– Вот лучшее, что есть в тебе, – продолжал тем временем Джоэль. – То, что тебе всегда весело.
Он хотел, чтобы Калле воспринял это как комплимент. Хотел дать понять, что и сам Джоэль не прочь быть похожим на него. Стать более весёлым и жизнерадостным.
Калле шмыгнул носом и, отвернувшись, пробурчал:
– Ты даже никогда не спрашивал, как у меня дела.
– Я спрашивал, – возразил Джоэль, но снова не смог вспомнить ни одного раза, когда он делал что-то подобное. – Я спрашивал. Конечно же, я спрашивал.
– Спрашивал, говоришь?
– А?
– А во вторник ты меня тоже спросил?
– А что было во вторник?
– ПЕРЕСТАНЬ! Ты прекрасно знаешь, что было во вторник.
Джоэль знал. События того дня, как кадры из фильма, пронеслись в его голове: рыбные тефтели, Гуннар, собака, консервный завод, его – Джоэля – комната, музыка, его мама и то,
