нарушил закон. Причём прямо на глазах у Софии, а это почти то же самое, как если бы он сделал это на глазах у своей мамы.
Нет, не его мамы, а мамы Джоэля.
Он поступит с ней как с тетрадями Джоэля. Мама Джоэля ему больше не нужна.
* * *
– Это ты, – сказала Элизабет. – А я всё думала, когда же ты придёшь.
Джоэль мог бы спросить о Хенрике и о том, что он делал здесь в среду. Мог бы рассказать кое-что о разбитом окне в подвале, забитом сейчас доской. Мог бы поинтересоваться, почему входная дверь, которая была закрыта несколько дней подряд, сейчас снова открыта.
Но вместо этого он произнёс:
– У меня есть для тебя подарок.
А потом на час заперся в ванной. Через дверь ему было слышно, как Элизабет несколько раз прошла мимо по коридору. Первые два раза молча, на третий она постучала и спросила, всё ли у него в порядке.
– Всё хорошо, – ответил Джоэль.
В четвёртый и пятый раз она снова ничего не сказала, а на седьмой осведомилась, что он там делает.
– Это сюрприз! – крикнул он через дверь, и она больше к нему не приставала.
* * *
Когда Джоэль наконец вышел из ванной, Элизабет сидела на кухне и читала. Поначалу она даже не заметила, что он стоит в дверях. Тогда он осторожно кашлянул, и она с улыбкой подняла на него взгляд. Улыбка исчезла, когда Элизабет увидела его. Он был в одежде Джонатана, но она и раньше видела его в ней. Что-то случилось с волосами. Они стали рыжего цвета, чёлка зачёсана вперёд.
Долгое время Элизабет просто молча смотрела на него.
– Похож? – спросил Джоэль.
Она кивнула. Движение было медленным, с задержкой, как у человека под водой.
– Насколько похож? – спросил он, и снова прошло несколько секунд, прежде чем она ответила.
Элизабет попыталась что-то сказать, но произнесла лишь одно слово:
– Джонатан.
– Я, насколько мог, пытался стать на него похожим, – сказал Джоэль. – Но у меня есть только то, что ты рассказывала.
Что-то в его словах заставило её очнуться. Взгляд Элизабет прояснился, и она сглотнула, пытаясь обрести голос.
– Хорошо получилось, – наконец кивнула она.
Джоэль закусил губу и потянул себя за прядь волос. У него был такой вид, будто он ожидал большего.
Элизабет улыбнулась.
– Ужасно похож.
Он ожидал не этого. По правде говоря, он ждал не того, что скажет она, а пытался соорудить то, что скажет ей сам.
С трудом подбирая слова, Джоэль произнёс:
– Если ты хочешь притвориться… что я – это он… то притворись.
Шоколадный торт
– Я могу стать ещё больше похожим на него, – добавил Джоэль. – Если у тебя есть какие-нибудь фотографии, то я изучу их и постараюсь усилить сходство.
Элизабет, казалось, потеряла дар речи, но, когда она наконец покачала головой, Джоэль понял, что она имеет в виду. Дело не в том, что он не должен становиться похожим на Джонатана, и даже не в том, что она не хочет показывать ему снимки, а в том, что их просто-напросто нет.
– Но что-то ведь должно было остаться? – спросил он. – Что-нибудь, на что я могу посмотреть?
Элизабет вышла из кухни, и он отправился вслед за ней на верхний этаж. Там она открыла дверь в комнату, в которую он никогда не заглядывал. Внутри всё было заставлено чайными чашками – сгущённое молоко на донышках издавало сладковатый запах гнили.
Джоэль молча смотрел, как Элизабет подошла к зеркальным дверям и открыла одну из них. Из ящика почти у самого пола она, порывшись, извлекла нечто, сильно смахивавшее на магнитофонную кассету, только толще и больше по размеру.
Видеокассета.
* * *
В начале была муравьиная война. Несколько долгих секунд муравьиной войны. Джоэль сидел и тихо считал про себя: один, два, три, четыре.
Исчезла, сменившись темнотой. Мелькнули отдельные светлые пунктиры, но из-за дёрганого движения камеры сфокусироваться на чём-то было трудно. На экране появлялись и исчезали вспышки и крапинки света. Когда число крапинок сократилось до одной, показалось, что по экрану летает огненная муха, но иллюзия пропала, когда их стало несколько и все они задвигались синхронно. Это были не насекомые, а лампа на верхнем этаже Заброшенного Дома, которую снимали или через замочную скважину, или с отражения на блестящей поверхности.
Тот, кто снимал, споткнулся о край ковра в конце коридора и врезался в лестничные перила, послышалось сдавленное ругательство. Голос был мужским. Отец Джонатана.
Бесконечно скорбим. Торбьёрн.
