Александр Иванович побледнел:
— Вы... Вы и сегодня будете взрывать?
— Обязательно. Все уже готово. Ждем команды.
— Отставить! — закричал Александр Иванович.— Немедленно дайте сигнал подрывникам! Ведь в зоне взрыва находится...
Но он не успел сказать, что там находится, рядом завыла сирена. Александр Иванович выхватил у охранника флажок и, размахивая им, побежал к сопке. Охранник бросился за ним, схватил за рукав, достал ракетницу, чтобы предотвратить взрыв... И тут словно небо треснуло от могучего удара. Из-за сопки поползло вверх черно-желтое облако.
...После пятого взрыва взвилась зеленая ракета, и сирена прогудела «отбой».
Когда мы пришли в карьер, то даже не сразу узнали место. Сопка была срезана чуть не до половины. На том месте, где находилась наша пещера, громоздились горы битого камня.
Александр Иванович собирался идти к начальнику строительства, просить, чтобы экскаваторщики немедленно взялись за расчистку завалов — авось найдется хоть что-нибудь, имеющее отношение к нашему открытию. Еще он будет добиваться прекращения взрывных работ. Ведь, возможно, где-то в недрах горы прячутся другие пещеры. Честно говоря, я на это не надеюсь. Впрочем, будущим летом отец снова приедет на стройку. Посмотрим, может, дневничок придется еще дописывать. А пока — кончаю. Александр Иванович обещал, если понадобится, подтвердить, что все в моем дневнике — истинная правда.
* * *
...Я дочитал дневник и принялся лихорадочно листать общую тетрадь, надеясь найти адрес или хотя бы номер школы этого самого Чудобыльского. Я решил во что бы то ни стало разыскать автора уникального документа. Я хотел расспросить его о некоторых подробностях, а главное — получить разрешение как можно скорее напечатать драгоценный дневник. Однако никаких сведений об авторе в тетради не оказалось.
* * *
На следующий день я вернулся в бывший свой двор и взялся за розыски. Мне повезло: две одинаково беленькие, востро-носенькие, быстроглазые девочки-подружки, которые первыми попались навстречу, ответили мне, что отлично знают Чудобыльского. Перебивая друг друга, они сообщили, что Владик воображала и вообще какой-то чокнутый: с собаками на улице разговаривает, собирает всякие грязные камешки, вечно возится с мелюзгой. А недавно на крышу ночью лазил! Говорит, что научится летать без крыльев, как во сне! Дескать, нужно только суметь использовать притяжение звезд и других планет, а для этого достаточно сделать что-то вроде увеличительного стекла, только не для света, а для притяжения.
Девочки говорили много и быстро, но в какой квартире живет Владик, они не знали.
Следующим, кого я спросил о Чудобыльском, был толстый рыжий задумчивый мальчик, по виду — первоклашка.
— Владик? — повторил он.— Владик — это человек! — В подтверждение своих слов он вытащил указательный палец из носа и многозначительно потряс им у козырька своей огромной флотской фуражки.— Владика все малыши уважают, потому что он все на свете знает, и хоть учится в седьмом классе, а совсем не задается. А еще он по вечерам на чердаке рассказывает сказки. Не те, которые в книжках или по радио, а свои, да такие, что заслушаешься!
Мальчик сдвинул сползшую на глаза фуражку, отчего из-под козырька вылетел, как пружинка, огненный вихор, подумал и добавил:
— Живет Владик в доме номер 1а, а в какой квартире — это тайна, потому что Владик от волшебников прячется, а вы, дяденька, еще неизвестно кто такой.
Я объяснил, что сам когда-то жил в этом самом доме номер 1а, но это лишь насторожило мальчугана. Фуражка мгновенно спустилась на нос, и уже из-под козырька было сказано:
— Если вы и вправду жили в этом доме, значит, и Владика должны сами знать, и его родителей, или хоть его бабушку.
Владелец фуражки сделал вид, что обнаружил на горизонте что-то очень важное, отчалил и, быстро набирая скорость, исчез.
После двух-трех неудачных попыток я нашел наконец человека, знавшего точный адрес Владика. Это был высокий, подтянутый и очень серьезный мальчик.
— Чудобыльский? — сдвинув брови, переспросил он.— Видите ли, я учусь с ним в одном классе, а что, собственно, вас интересует? Ах, дневник! Как же, разумеется, знаю... Нет, не читал. Вы извините, но тратить время на подобную чепуху... Дело в том, что нам задали на лето сочинение: «Как ты провел каникулы». Ребята отнеслись к заданию со всей серьезностью, а Чудобыльский — представляете? — ему учитель вовсе отметки не поставил. Никакой! Владик, он вообще... безответственный. Вечно занят какими-то бреднями, а для стенгазеты из него строчки не вытянешь. Недавно мы поручили ему провести у октябрят сбор на тему: «Мы живем в эпоху научно-технической революции», так вместо доклада он целый час забивал ребятишкам головы своими сказочными похождениями на каких-то фантастических заводах.
Мой собеседник пожелал всего наилучшего, сказав на прощанье со вздохом, что лично он как староста считает: с Чудобыльским надо что-то предпринимать.
А еще через минуту в воротах, насвистывая что-то веселое, появился взлохмаченный мальчишка без шапки, в распахнутом пальто. Я сразу догадался, что это тот, кто мне нужен. Владик был толстощеким, курносым, лицо его показалось бы простоватым, если б не глаза — зеленые, большие, то озорные, хитрые, то внимательные, задумчивые.
Владик ничуть не удивился моему приходу, сказал, что вообще привык к неожиданностям, а потеряв дневник, был уверен, что он к нему обязательно вернется. Но вот печатать его, до тех пор пока не будет убедительных доказательств, преждевременно.
— Доказательств? А это?! — Я осторожно вытащил оставленную Владиком в дневнике закладку, самую необыкновенную из всех, какие мне приходилось видеть. Закладкой служило... зеленоватое, огромное, длиной во всю страницу, стрекозиное крыло.
— Все равно мне не верят,— пожал плечами Владик.— Говорят, что это просто тропическая стрекоза откуда-нибудь из Бразилии. А откуда у меня бразильская стрекоза? Было одно бесспорное доказательство — кусок кожи ящера. Ученые сразу бы разобрались, чей он! Но, понимаете, бабушка унюхала, что из моего стола как-то странно пахнет, и выкинула кожу.
Я сказал, что все равно надо попробовать опубликовать дневник, а ответственность беру на себя.
— А может, все-таки выбрать что-нибудь другое? — стрельнув хитрым понимающим глазом, спросил Владик.— Со мной всякие истории случались. Даже еще удивительнее. Я вам, может, и расскажу.
— Другие потом, прежде всего дневник.
— Что ж... Я его дарю. Берите и делайте с ним все, что найдете нужным.
Когда мы прощались, Владик внимательно посмотрел на меня, подняв светлые серпики бровей, пожевал пухлую губу и спросил:
— Вы... ты еще придешь?
— Приду. Теперь обязательно приду. Скоро. Вскоре мы действительно встретились, и...
Но с этого начинается уже следующая история.
КОРОЛЕВА С ЗЕЛЕНЫМИ ИСКОРКАМИ, ИЛИ СЛУЧАЙ НА ПОДОКОННИКЕ
Дома я внимательно перечитал удивительный дневник. Некоторые его листы были написаны так поспешно, что строчки налезали одна на другую, не умещались, сползали вниз по краю страницы, многие сокращенные слова я вообще не смог расшифровать, а от них зачастую зависел смысл фраз. Необходимо было идти к Владику за разъяснениями.
Но поговорить с ним удалось не скоро: как назло, что ни день, откуда-то выскакивали непредвиденные и неотложные дела и ломали мои планы. Так я прособирался целую неделю.
Была ранняя весна. Ко дню нашей первой встречи с Вла-диком сугробы уже успели растаять, однако потом вернувшийся морозец вновь прихватил лужицы, остановил ручьи, раскисшая земля закаменела, и когда я отправился на свой старый двор во второй раз, о весне и помина не было. Ночной снег застелил асфальт, крыши, кусты чистеньким пухом. Вдоль стен пробежали собачьи следы, по белому двору расстелились тропки, словно серые полотенца с грязной бахромой. Вокруг детской песочницы с грибком-мухомором вилась полоска обнаженной земли: кто-то катил тут тяжелый ком для снеговика. Сам снеговик, стоявший в конце полоски, был не достроен или кем-то разрушен,— остался лишь огромный шар — пузо, а голова и грудь разбились на куски.
Где живет Владик, я так и не узнал, а во дворе не было ни души. Я постоял, подождал и хотел было идти в соседний двор, как вдруг из-за угла дома вылетел снежок и гулко шлепнул в серый забор. «Эге, так вот где идет игра!» — смекнул я. Однако за углом вместо шумной компании я обнаружил лишь одного-единственного мальчугана лет десяти в пальто нараспашку и съехавшей на затылок ушанке. Волоча развязавшийся зеленый шарф, паренек с каким-то ожесточением швырял снежки в нарисованного мелом человечка и никак не мог попасть.
Мальчик сопел, хмурился и кривил губы. Настроение у него, по-видимому, было отнюдь не радужным.
