Я так боялся, что вертолета на гейзеры не будет, даже плохо спал. Мне еще мешал горностай: он поселился у нас в засыпной стенке. Днем горностай спит, а ночью шуршит: охотится на мышей.
Горностая я не выследил, а мышек видел. Они рыжие, толстые, с коротким хвостом. Пана сказал — полевки. Их Зося ловила, а я у нее отнимал: может, они кому-нибудь родные, эти мышки! Для горностая мышки — добыча, он охотится, чтобы не умереть с голоду. А Зося сытая, мы ее хорошо кормим. Несправедливо устроена жизнь: каждый кого-нибудь ест...
Папа тоже ждал вертолет. Говорит, быть на Камчатке и не видеть гейзеры — абсурд!
Я так волновался, что папа решил свозить нас с Майкой на Горячий ключ. На мотоцикле.
— С гейзерами,— говорит,— не сравнить, но тоже интересное явление природы.
Он выбрал день, когда вертолета точно не будет, и мы поехали по прибойке. Мы с Майкой сидели в коляске и держались за руки.
До места, где горячий ручей выливается в океан, мы домчались за полчаса. Папа откатил мотоцикл в кусты, и мы пошли по тропинке вверх вдоль ручья. Хорошая тропинка, утоптанная.
Вода в ручье чем выше, тем горячее. Папа сказал, на горе, где ручей начинается и бьет из земли, совсем кипяток. Это и есть Горячий ключ.
К Горячему ключу мы не пошли: туда трудно добираться.
Мы остановились у домика, где ручей перегорожен на бассейн и ванны.
Вокруг каждой ванны построен забор, чтобы чужие не видели, кто как купается. Чем ванна ниже по ручью, тем она прохладнее. Можно выбрать, кому какая температура воды нравится.
Ванны и бассейн даже зимой не замерзают. Вокруг них круглый год растет трава. Сюда прилетают зимовать лебеди.
Считается, что Горячий ключ целебный: его вода лечит от разных болезней. В ней еще под землей растворились лечебные соли.
Я увидел старушку: идет к ванне, вся согнулась и за поясницу держится — совсем как моя бабушка.
— Надо все-таки уговорить бабушку сюда приехать, — сказал я папе. — Пусть прогреет лечебной водой свой радикулит. Может, вылечится.
— Поживем — увидим, — ответил папа и велел нам с Майкой идти купаться в бассейн: нам в ванне нечего прогревать, мы здоровые.
В бассейн вода падает с уступа, стенкой. Будто маленький водопад. Я встал под этот водопад — вода так и бьет по спине к плечам! Даже больно, и я упал. А Майка стояла и не падала. Говорит, ей совсем не больно.
Купаться в теплой воде — это замечательно! Мы кувыркались и плавали под водой, пока не надоело.
В домике есть кровати, можно было заночевать. Вдоль стен проложены трубы, по ним из ручья бежит сверху горячая вода. Обежит домик и вытекает обратно в ручей, только пониже. А в домике от горячей воды всегда тепло.
Я хотел остаться до завтра, но папа не разрешил. Потому что, кроме нас с Майкой, ребят не было, а взрослых полно. Разложили вокруг бассейна еду и поют песни. У них пикник.
Поужинаем дома, — сказал папа. — А то наслушаетесь всяких лишних слов.
А я и так знаю разные нехорошие слова, только не говорю. Уши-то у меня не заткнутые, когда взрослые ругаются! А ругаться неприлично, я знаю. У нас дома никто не ругается. И я не буду. Тем более при Майке. Она ведь женщина!
Андрюшин альбом. 24На Камчатке горячие ключи используют для обогревания жилья и теплиц зимой.
На камчатской реке Паужетке построена электростанция. Ее турбины вращает перегретый подземный пар. Паужетская электростанция исправно освещает дома рыбообработчиков и охотников, дает электричество на рыбоконсервный комбинат.
На следующее утро по дороге из поселка зацокали копыта. У нашего дома цокот затих, и конь заржал.
Я выскочил за дверь. У сарая Иван Федосеевич перевязывал коню ноги — стреножил его, чтобы он далеко не ушел. Конь весь коричневый, блестящий, а на лбу белая дорожка.
— Где папа? — крикнул мне Иван Федосеевич. — Через час будет вертолет на гейзеры!
— Беги за Маечкой, — сказал за моей спиной папин голос — значит, папа вышел вслед за мной. — И живо домой, собираться!
Я помчался ракетой. Сердце колотилось, будто я ему мешал: без меня оно помчалось бы быстрее.
В дом я влетел сразу на середину комнаты.
— Вертолет! — выпалил я. — Гейзеры! Надо быстро!
Майка так вскочила со стула, что он упал. И бросилась надевать сапоги и курточку.
— Чумовые! — сказала Майкина мама, но я уже был за дверью.
Мы с папой едва успели собраться: вертолет прилетел раньше времени. Он еще ревел над домом, а я уже выбежал за дверь. Все двигались так медленно! Я очень боялся, что вертолет улетит без нас.
Папа ринулся за мной и ухватил меня за ворот.
— Спо-кой-но! — сказал он, будто гвозди забивал. — Иначе ни-ку-да не по-ле-тишь!
В вертолете Иван Федосеевич меня посадил рядом с собой и обнял за плечи.
Майка села около папы.
Когда мы уже летели, я оглянулся и увидел Веронику Петровну. Я ее не сразу узнал: бублик на затылке она распустила, и получились длинные волосы.
— Где доктор? — изо всех сил прокричал я Ивану Федосеевичу.
— У него прием больных, — сказал он мне в самое ухо.
— Надо было отменить! — опять прокричал я. — Гейзеры важнее!
— Важнее всего люди, — сказал Иван Федосеевич. — Тем более больные.
Я не знал, согласен я или нет. Жалко доктора: не увидит гейзеры. И больных жалко: им больно и страшно. Доктор веселый, с ним не скучно. Пропишет лекарство и покажет фокус. И больному станет легче.
«Ладно, — подумал я, — полетит в другой раз. Когда всех вылечит».
И я стал смотреть в иллюминатор.
Мы летели в сторону от океана. Под нами проплывала глубокая расщелина.
— Каньон, — сказал мне в ухо Иван Федосеевич.
По уступам в глубине каньона прыгала речка, вся в пене.
Неожиданно потемнело. Вертолет влетел в большую щель между горами.
Я испугался. Со всех сторон — только коричневые скалы. Где солнце? Вдруг летчик не увидит скалу и мы в нее врежемся? Я прижался к Ивану Федосеевичу.
Наконец вертолет вырвался на свет. Я увидел горы в снегу и от радости захлопал в ладоши.
Мы приземлились на ровной площадке и выпрыгнули из вертолета.
Иван Федосеевич взял за руку меня, а папа Майку. Летчик зачем-то захватил с собой авоську с картошкой и пошел позади Вероники Петровны.
Я сказал ей «здравствуйте», потому что в вертолете она не услышала, как я с ней поздоровался. Вероника Петровна улыбнулась, будто незнакомая, и кивнула мне. И сразу стала смотреть вниз с обрыва.
Я тоже посмотрел вниз и увидел долину. То тут, то там вспыхивали от солнца фонтаны воды: короткие и длинные, толщиной с телеграфный столб и тоненькие — струйками. Вокруг них дымился белый пар. Я догадался, что это и есть знаменитая долина гейзеров.
— Спускаемся! — сказал Иван Федосеевич. — В сторону от тропы — ни шагу. Можно провалиться или ошпариться.
Тропа была неудобная, уступами. Иван Федосеевич сказал, это русло высохшего ручья.
Мы шли медленно и останавливались, чтобы смотреть.
В долине я увидел много не то озер, не то больших луж. А вода в них — цветная: то как море, то как трава, то как осенние листья. Есть даже красные лужи и черные.
Вот здорово! Я всегда знал, что такое бывает. Только думал, что на другой планете.
По бокам тропы трава густая и высокая. А на дне долины травы мало, и она короткая.
— Идем строго по траве! — сказал Иван Федосеевич. — Раз трава растет, значит, вода на это место не попадает.
Мы остановились у белой глины. За ней была клякса синей глины, а сбоку — глина желтая! Я сразу догадался, почему вода в лужах разноцветная: от цвета глины на дне.
Вдруг под нами будто проехал поезд метро.
Из-за камней впереди нас с громким свистом вырвался пар.
Он столбом поднялся высоко вверх. А за ним выбился фонтан воды. Все выше, выше... И засверкал водяными перьями.
У меня даже шея заболела голову задирать — такой высокий и красивый фонтан.
— Этот гейзер так и называется «Фонтан», — сказал Иван Федосеевич. И повел нас ближе к нему, чтобы получше рассмотреть гейзериты — разноцветные каменистые натеки около гейзера.
Он объяснил, что в горячей воде гейзеров растворены минерал опал, разные соли и даже серебро. Когда гейзер перестает извергаться, вода уходит в жерло, а минерал и соли оседают вокруг и застывают. Так получаются гейзериты.
После каждого извержения кипятка гейзеритов нарастает все больше и больше. Есть конусы из них выше папы. А есть маленькие — с мой палец.
Около каждого фонтана гейзериты своего цвета: зеленые, розовые, желтые, серебристые...
Мне очень понравились гейзериты, похожие на розы, не то желтые, не то серые. Вероника Петровна стала ахать и хотела одну розочку отломать па память. Иван Федосеевич так крякнул!
