Существование частного права (personas – персонального) и разделение, дифференцировка власти и сексуальности – отличительные черты, характеризующие античность и формирование персоналистической, индивидуальной личности. Разделение власти и брака сохраняется также в Дигестах Юстиниана (Книга 23, Титул II, § 63): «Префект когорты или конницы или трибун вопреки запрещению вступили в брак с женщиной из той же провинции, в которой он исполнял свою должность; не будет брака. Этот случай можно сравнить с браком (опекуна) с подопечной, так как (в обоих случаях) брак воспрещен в силу наличия власти».[215] Другим моментом, определяющим специфику личностного фактора, является свободная возможность развода, которая для сторон не имела никаких экономических, материальных последствий, – жена забирала свое приданое, а выкуп за нее не платился. Такая форма развода закреплена в формулах “tuas res tibi agito”[216] для мужа и “tuas res tibi habeto”[217] для жены. Развод регулировался не законом, а обычаем, для этого достаточно либо одностороннего желания партнера или взаимного согласия.[218] Сенека писал: «Ни одна женщина не постыдится развестись, потому что женщины из благородных и знатных семейств считают годы не по числу консулов, а по числу мужей. Они разводятся, чтобы выйти замуж, и выходят замуж, чтобы развестись».[219] Свобода института брака находилась в обратной зависимости в отношении свободы сексуального поведения женщин, что выражалось в тяжести наказания за внебрачную сексуальность. В период республики муж имел право убить жену вместе с любовником, если заставал их на месте преступления.[220]
Если в Древней Греции женщина находилась на своей половине дома и совершенно не участвовала в общественной жизни, в Риме она являлась полноправным членом общества и пользовалась свободой. Эта свобода порождает идеалы или моральные стандарты верности и целомудрия. Если в Греции Аристотель в «Никомаховой этике» писал, что «мы женимся, чтобы иметь законных детей верного сторожа нашего домашнего имущества», соответственно, ни о каких личностных привязанностях и проявлениях чувств речь не идет. В противоположность этому в Древнем Риме большое значение придавалось чувствам. «Секстия, жена Мамерка Скавра, которому грозил смертный приговор, уговорила его покончить вместе с собой и умерла вместе с ним; Паксея, жена Помпония Лабеона, перерезавшего себе вены, последовала его примеру»,[221] и таких примеров в истории Рима достаточно много. Однако механизм суицидального поведения отличен от такового в восточных цивилизациях и представляет акт волеизъявления, в противоположность ритуалу как должному, императивному.
Отсутствие полигамии, повсеместно распространенной на Востоке, уравновешивалось легитимностью конкубината и проституции. Мужчина мог одновременно иметь жену и наложницу, однако дети наложницы не являлись наследниками отца.
Император Август был одним из первых, кто «морализовал» сексуальность и издал закон, переводящий внебрачное сексуальное поведение из ведения семьи в разряд государственных преступлений. Он сам развелся со своей женой Скрибонией из-за ее «моральной извращенности», ввиду того, что ей не нравилась одна из любовниц мужа.[222] По его законам, если муж обнаруживал, что жена неверна ему, он был обязан развестись с ней, иначе ему полагалось наказание. Неверная жена изгонялась из города и лишалась половины наследства и трети собственности. Муж, имевший любовницу, которая не являлась зарегистрированной проституткой, наказывался за «неестественный порок».[223] Женщина, имевшая троих детей, полностью освобождалась из-под опеки. Помимо этого институт опеки утрачивал свое значение. Уже в конце республики женщина получила полную свободу в частной жизни, как и ее муж. Гай в «Институциях» описывал опекунство в прошедшем времени: «В старину хотели, чтобы женщины и в совершенных годах находились по причине своего легкомыслия (душевной легкости) под опекой».[224] Свобода внебрачного сексуального поведения ставила под угрозу само существование брака как социального института, поэтому в Законе Августа предусматривался обязательный брак. Развитие права позволило уже в те времена найти способы обойти Закон посредством заключения сговора с малолетней девочкой, тем самым отсрочив заключение брака на много лет.[225]
Дигесты Юстиниана определяют брак как общность всей жизни, единение божественного и человеческого права (Книга 23, титул II, § 1), конкубинат приравнивается к институту брака (Книга 23, титул II, § 24), чем намечается переход к каноническому праву и нарастающее влияние христианского мировоззрения.[226] Перед самым принятием христианства как официальной религии в Древнем Риме происходит изменение сексуальной морали. Сексуальность еще не является грехом, она по-прежнему относится к категории удовольствия, но удовольствия, таившего в себе опасность, сравнимого с удовольствием, получаемым от приема алкоголя. Такая постановка проблемы связана не с религиозными влияниями, а, в первую очередь, с успехами медицины того времени, а именно с легендами о сохранении здоровья посредством различных ограничений, в том числе и сексуальных. Так, Марк Аврелий советует: «Молодым людям вплоть до женитьбы следует сторониться любовных развлечений, не спешить с первым в жизни мужским актом, не прикасаться ни к рабыне, ни к служанке, избегать онанизма, и не только потому, что он действительно истощает силы, но потому, что приводит к преждевременной половой зрелости, которая рискует обернутся “плодом” с червоточиной».[227] Таким образом, налицо медикализация морали и морализация медицины, синхроничная таковой в Европе Нового времени вне зависимости от уровня медицинских, в частности сексологических, знаний. Следовательно, почва для последующего христианского аскетизма и понятия сексуального греха уже полностью была подготовленной. И. Диби (2004), описывая сексуальное поведение в поздний период Рима, пишет: «Человека причисляли к законченным распутникам, если он нарушал три запрета: занимался любовью до наступления ночи, при свете дня; занимался любовью с партнершей, раздетой донага, – только “падшие женщины” проделывали это без лифчиков; позволял себе использовать для ласки правую руку – прикосновения исключительно могли совершаться только левой рукой».[228]
Конспективно изложив несколько основных моментов, описывающих сексуальное поведение в античном мире, и учитывая то значение, которое оно играет в становлении цивилизации западного типа, необходимо кратко остановиться на его системной оценке. Базовыми онтологическими категориями описания реальности в традиционном обществе являются бинарная оппозиция сакрального/профанного и ритуальное поведение, взаимосвязывающее их, имеющее императивный характер на основе законов как актов «божественного откровения».[229] Такая онтологическая реальность соответствует клановому, родоплеменному или групповому индивиду. Античная цивилизация в силу сочетания множества различных факторов, среди которых основными будут экономическое развитие частной собственности, политеизм, рациональный тип мышления и другие, формирует онтологию нового типа, описываемую соотношением публичного/частного, общественного/индивидуального, и соответствующие новое человеческое измерение, индивидуальную личность и свободного гражданина. Новая онтология оперирует не императивом, она рефлексирует нормы на основе принципа рациональности и консенсуса, договора. Первоначально мифологические представления (Гомер и Гесиод) постепенно уступают место формирующемуся философскому представлению (Пифагор, Гераклит, Демокрит), рационалистическим интерпретациям (софисты), логико-понятийному анализу (Сократ, Платон)».[230] Римское право в большинстве своем носит договорной характер (contractus), современные нормы уголовного права выступают в нем элементами договорного права.[231] Д. В. Дождев отмечает, что юридическая наука в античности формируется «как упорядоченная система знаний о правилах согласования интересов и путях достижения справедливости в общественных отношениях».[232] Сексуальное поведение, институты семьи и брака относятся к области регуляции частного права. Если в большинстве традиционных обществ институт брака и семьи связан с передачей власти над женой, а сексуальное поведение связано с властью и насилием, то в античном мире сексуальное поведение и власть разделяются законодательно. Власть носит патрилинейный характер при виролокальном браке, и она остается как patria potestas.[233] Таким образом, власть остается сконцентрированной в нескольких родах и принадлежит патрициям, и возможности проявления насилие придается институциональный характер только при наличии легитимной власти. За обладание властью патрициям приходится «платить», вместо получения выкупа теперь возникает необходимость в приданом.
