Лев Успенский - Мифы Древней Греции

Язон, который чувствовал себя виноватым перед Медеей, послушался и пришёл.

— Ты напрасно горюешь, Медея, — сказал он ей ласково и печально. — Я не забыл о клятве, которую дал тебе при царице Арете, и люблю тебя так же, как прежде. Боги знают, что я не хотел жениться на Главксе. Я это сделал ради наших детей! Ты подумай: даже беспечный Евфал и тот сотворил себе остров из комка негодной земли. А мы ничего не имеем, и дети, твои и мои, живут из милости у чужих.

Но Медея не верила ни единому слову Язона.

— Ты обманщик и трус! — закричала она. — Почему ты тайком от меня отправился с Главксой в храм? Побоялся сказать мне об этом? И зачем говоришь ты о наших детях? Если ты их действительно любишь, то знай, что лучше им сделаться бондарями и кузнецами, чем быть царевичами и жить всю жизнь рядом со злою мачехой. Будь уверен, что Главкса погубит их.

И вот, видя, что сделанного нельзя изменить и что суровый Язон не откажется от женитьбы на Главксе, Медея задумала страшную месть.

— Погоди, — сказала она Язону. — Я сержусь на тебя, но я не сержусь на царевну. Я хочу ей послать драгоценный подарок, чтобы она хорошо обращалась с моими детьми.

Говоря так, она побежала в дом, достала из сундука золотой венец работы Гефеста и чудесно вышитую одежду, которые тайком от всех привезла ей однажды Геката. Отдав обе вещи Язону, Медея сказала:

— Венец для царя, а одежда для Главксы. Пусть наденут и поминают меня добром.

Обрадованный подарками, Язон решил, что Медея примирилась со своей суровой участью, и поспешил во дворец, где ждала его Главкса.

А Медея, посмотрев ему вслед, усмехнулась жестокой усмешкой, потом побежала домой, взглянула на сыновей, мирно спавших в постели, и, не выдержав, зарыдала.

Тем временем царь Креонт, обеспокоенный, что Язон так долго не возвращается от Медеи, подумал:

«Покуда эта колдунья живёт возле нас, ни мне, ни Язону, ни Главксе не будет покоя. Чего доброго, она и сейчас околдует Язона, и он совсем не придёт во дворец».

Подумав об этом, Креонт послал к Медее гонца с суровым приказом. Но только что вышел гонец, явился Язон.

— Всё обошлось хорошо, — сказал он Креонту, — я помирился с Медеей, и она не станет преследовать нас своим колдовством. Вот венец для тебя и одежда для Главксы. Это подарок Медеи. Примерьте-ка их.

Увидев бесценный венец искусной работы Гефеста, Креонт подумал: «Напрасно послал я гонца. Надо отправить другого и отменить мой жестокий приказ».

Но прежде чем сделать это, он примерил венец. А Главкса, схватив чудесно расшитую ткань, захлопала от радости в ладоши.

— Медея гораздо добрее, чем о ней говорят! — закричала она и тут же надела одежду. Но в тот самый миг, когда драгоценный венец коснулся волос Креонта, а мягкая ткань окутала плечи Главксы, отец и дочь почернели как угли и замертво рухнули на пол. Оба волшебных подарка Медеи были отравлены страшной Гекатой, мрачной владычицей мертвых. Всякий, кто их примерял, доставался богине Гекате.

Так погибли Креонт и царевна за то, что они разлучили Медею с Язоном и на чужом несчастье хотели построить счастье и мир для самих себя.

Между тем гонец с жестоким приказом явился к Медее. Всеми покинутая, она лежала ничком на полу и горько рыдала.

— Встань и выслушай слово царя! — возвестил суровый гонец. — Царь Креонт приказывает тебе до зари покинуть наш город и уйти из него навсегда. Сыновей же твоих я сведу во дворец, и они будут жить как царевичи у Язона и Главксы.

С диким криком вскочила Медея и кинулась на гонца. Она была так страшна в своей ярости, что гонец испугался и убежал.

А Медея, дрожа и не зная, что делать, бросилась к детям. Атэ, богиня безумия и глупости, которая только и знает, что подбивает людей на дурные дела, вселилась в Медею и лишила её рассудка. Безумной царевне почудилось, что лучше убить детей, чем отдать их Язону и Главксе. Так Медея и сделала. Она схватила кинжал и, не помня себя, заколола им спящих детей, а потом вонзила его себе в сердце.

Но как только острый кинжал коснулся сердца колдуньи, грянул гром, и ужасная колесница Гекаты, запряжённая парой драконов, появилась над городом. Холодный вихрь закружил Медею, поднял ее на колесницу и умчал в подземное царство как раз в ту минуту, когда прибежал Язон. Горько плакал Язон над телами своих сыновей, тщетно звал он Медею из подземного царства.

Смертью обоих сыновей судьба покарала Медею за то, что она из корысти убила Пелия и свалила вину на его дочерей. А Язона она покарала за то, что он не сдержал своей клятвы, которую дал при царице Арете великой богине Гере, и за то, что, покинув Медею, он из чёрной корысти женился на Главксе.

С тех пор прошло много-много лет.

Однажды два мальчика, козопасы из Иолка, пригнали стадо к ручью, бегущему в море. Стадо вошло по колено в ручей, и козы, омочив свои чёрные бороды, жадно втягивали холодную воду.

Зная, что стадо не отойдёт от воды, пока не напьётся и не сощиплет траву вдоль ручья, мальчики разом воткнули в песок крючковатые палки, сбросили с плеч хламиды и побежали к морю купаться.

Вдруг один закричал:

— Смотри-ка, Эвмей, что это там на песке?

Эвмей защитил ладонью глаза от яркого света, вгляделся и отвечал:

— Не знаю, Горгий, по-моему, это корабль.

— Ну да, — засмеялся Горгий, — корабли не плавают по песку.

— А этот плывёт, — упрямо сказал Эвмей. — Разве не видишь? Вот мачта. Пойдём поглядим.

— Страшно, — ответил Горгий. — Ведь это большой корабль. Гребцы заберут нас в плен и продадут в рабство.

— А их и нет, — заметил Эвмей, внимательно глядя из-под руки. — Они, наверное, утонули. Буря выбросила корабль на песок, вот и всё.

— Если бы буря, — в раздумье сказал Горгий, — он бы лежал на боку, а он стоит ровно.

— Трусишка! — свистнул Эвмей. — Ну оставайся один, а я схожу посмотрю.

— Я сам посмотрю, — угрюмо ответил Горгий и нерешительно зашагал к кораблю.

Приблизившись, козопасы увидели не корабль, а остов древнего судна, до самых бортов занесённый песком, расшатанный ветром, изъеденный волнами бурных приливов.

Он стоял неподвижно, как призрак, и длинные вёсла его, выходя из отверстий с обеих сторон, упирались в песок. Сосновые доски обшивки там и сям оборвались, и в щели видно было безбрежное море.

С высокой кормы корабля слепыми глазами смотрела на мальчиков вниз деревянная голова Афины Паллады, изваянная искусным резцом на конце кормового бревна.

— Видишь? — спросил Горгий, указывая рукой на голову грозной богини.

— Вижу, — ответил Эвмей. — Что ж ты боишься, Горгий? Это пустой корабль. Влезем на палубу и поплывём. Я буду воин, а ты гребец.

— Как же мы влезем?

— А вон по веслу. Смотри!

И смелый Эвмей, обхватив весло коленями и руками, начал карабкаться вверх.

Робкий Горгий полез по другому веслу.

Вдруг они оба услышали голос и разом спрыгнули вниз. Оба хотели бежать, но не зная, откуда доносится голос, оба застыли, дрожа и косясь на голову страшной богини: им показалось, что это поют деревянные губы Афины. Ветер донёс до них и слова мерно звучащих стихов:

— Горгий, — сказал Эвмей, — давай убежим.

Но в это мгновение из-за кормы корабля вышел неведомый старый воин. Кудри, седые, как пена, вились у него из-под медного шлема, на согнутом локте руки, держащей копьё, висел круглый щит, а светлые голубые глаза смотрели прямо вперёд невидящим взглядом. Мальчики в страхе прижались к обшивке древнего корабля. Воин шёл прямо на них. Вдруг он остановился, в недоумении глядя на голых, дрожащих детей. Глаза его странно блеснули. Он бросил копьё и щит на песок и протянул козопасам обе руки.

— Великие боги! — сказал неведомый воин. — Вы мне вернули моих сыновей. Отроки, если вы дети Медеи, идите ко мне, я ваш отец Язон.

Но, видя, что дети молчат и дрожат с головы до ног, он опустил протянутые руки, нахмурился и спросил:

— Кто вы такие? Зачем вы пришли к остову моего «Арго»?

Горгий заплакал, а смелый Эвмей отвечал, стуча зубами от страха:

— Не делай нам зла, господин, мы козопасы из Иолка. И наш отец не Язон, а Клитий, владелец большого стада. Позволь нам уйти домой.