Но вернемся к музыкальному ударению.
А почему бы, собственно, не использовать тот же принцип — музыкальный — и для других целей, например чтобы противопоставить один звук другому?
Согласный, конечно, не может иметь собственного тона. Потому он и согласный, что произносится с шумом, а шум — это смесь звуков разной высоты. А вот гласный… Тем более, что разных способов произносить гласные не так уж много: в русском языке их, как известно, всего-навсего шесть. Поэтому очень легко вообразить себе такой язык, где у каждого гласного есть свой тон, своя высота, отличающая его от других гласных.
Есть ученые, которые считают, что так было когда-то во всех языках и только потом многие из них потеряли свою «музыкальность». Но очень, очень многие ее сохранили: китайский, вьетнамский, многие другие языки соседних стран Юго-Восточной Азии, большая часть языков Африки, индейские языки Центральной Америки…
В таких языках (они называются тональными) у каждого гласного есть свой музыкальный тон. Если заменить его на другой, изменится смысл слова или целого предложения. Например, индейцы миштек рассказывают историю о том, как один испанец, плохо говоривший по-миштекски, послал индейцев принести для праздника пальмовых ветвей. А они пошли в горы, поймали там лисицу и принесли: «пальмовые ветви» и «гора, где водятся лисы» отличаются в этом языке только тонами, в остальном все звуки одинаковые. Такой же рассказ есть у готтентотов. Европейский миссионер произносил слово «Бог-Отец» с высоким тоном вместо низкого, и у него получался «Бог-козел», что, естественно, вызывало у слушателей веселое настроение…
Музыкальный тон может отличать не только разные слова, но и разные грамматические формы. В африканском языке луба тоном различаются лица глагола (ты или он). В языке га, тоже в Африке, — утверждение и отрицание (я делаю — я не делаю). В языке яунде — времена (я вижу — я видел).
Когда язык музыкальный, это вызывает свои сложности. Например, как петь на этом языке?! Обычно мелодии песен следуют в таких случаях за речевой мелодией (в китайском языке, у североамериканских индейцев навахо, у известных нам готтентотов нама и у яунде).
Но есть у тональных языков и свои достоинства. Можно «разговаривать» одними тонами! Конечно, понять такой «разговор» трудновато. Но если можно примерно догадаться, о чем идет речь, достаточно тонов. Индейцы, говорящие на мазатекском языке, живут в узкой долине и поднимаются работать на склоны гор, окаймляющих эту долину. На таком расстоянии — через долину — особенно не побеседуешь, даже если кричать. Но свист можно услышать. И вот ма- затеки насвистывают то, что хотели бы сказать. Например: «Откуда ты идешь?» — «Я иду из Хваиутла».
Еще одно достоинство тональных языков: стихи на этих языках никак нельзя читать «без выражения», монотонно. Однажды студент-вьетнамец пригласил меня к себе в гости, угощал вьетнамскими кушаньями и заводил вьетнамские пластинки. Послушав одну из них, я воскликнул: «Какая мелодичная песня!» Мой вьетнамский друг смутился (ему было неловко за меня!) и сказал: «Это не песня, это стихи…»
А теперь вернемся к русскому языку. Если вы были внимательны, то заметили: я немного покривил душой. Ведь нам важно не только понять, сколько слов — одно, два, три, нам важно, где кончается одно и начинается другое. Значит, мало, чтобы в слове было ударение. Должен быть и какой-то еще способ отметить границу слова.
Мне известно три таких способа.
Самый простой: ставить ударение всегда в начале слова. Или в конце — это безразлично. Можно и на предпоследнем слоге — лишь бы мы точно знали, где. Тогда у нас нет никаких проблем: границу между словами надо искать или перед ударением, или после него, или через один слог после него.
На первом слоге всегда стоит ударение, например, в чешском языке: Пра́га, Ка́рловы Вары, писатель Ка́рел Ча́пек, поэт Ви́тезслав Не́звал. Моего чешского друга зовут Я́ромир.
Всегда на последнем слоге ударение в армянском языке: город Ерева́н, озеро Сева́н, художник Мартиро́с Сарья́н, поэт Егише́ Чаре́нц, имена моих армянских друзей — Аве́т, Сейра́н, Овсе́п…
А в польском языке ударение всегда на предпоследнем слоге: Варша́ва, Кра́ков, По́знань, художник Мате́йко, поэт Ту́вим. Когда польское слово склоняется, то ударение переходит на нужный слог: не «в По́знани», а в Позна́ни.
В русском языке, однако, у ударения нет постоянного места: ко́рочка, коро́ва, карава́й. Как же быть в этом случае?
Давайте возьмем какое-нибудь достаточно длинное русское слово. Ну хотя бы каравай. В нем написаны три одинаковые буквы а. Но одинаково ли мы произносим эти звуки?
Ударное а — «настоящее», оно слышится совершенно ясно. Ударение его сковывает, ему некуда «сбегать» — хочешь не хочешь, играй свою роль.
А вот другое а — в слоге ра. Ему легче: можно «сбежать». Но страшно: ударение слишком близко. Так что а поглядывает на дверь, но остается на своем месте. Это уже не настоящее а, оно немножко похоже на ы, немножко на о.
В слоге ка а чувствует себя совсем свободно. Оно уже совсем не похоже на ударное а: на слух вообще не разберешь, что это за звук. Если мы говорим медленно и отчетливо, следя за всеми звуками, оно на всякий случай остается на своем месте. Но как только мы начинаем торопиться и теряем бдительность, это а под шумок вообще «сбегает».
Так что на самом деле слово каравай произносится примерно так:
Ударное а ни с чем не спутаешь: карава́й, но хорошо́. А вот а перед ударением не случайно немножко похоже на о: в том же слове хорошо о (в слоге ро) совершенно не отличить от этого а! А самое «безответственное» а — в первом слоге — в то же время и самое безликое. Чем дальше от ударения, тем менее отчетлив гласный.
Проделаем физический опыт. Положим несколько толстых книг одна на другую, а сверху очень длинную линейку, так чтобы один ее конец свободно свешивался. Чтобы линейка не упала, прикроем ее сверху еще книгами — так, как изображено на рисунке.
Под своей тяжестью свободный конец линейки отвиснет вниз. Пачка книг — ударение, линейка — русское слово. Чем дальше от книг, тем больше линейка отвисает вниз.
Вот какой хитрый способ есть в русском языке для того, чтобы узнать, где слово начинается или кончается! А в каждом новом слове — свое, новое распределение ударных и безударных слогов:
Это второй способ. А третий какой?
В русском языке а и и вполне могут встретиться в одном слове: пастила. А вот, например, в киргизском языке так не бывает. Если в первом слоге а, то в других слогах может быть только а или ы. Если и — то может встретиться только е или и. Возможны слова вроде ата — «отец», азыр — «сейчас», ичек — «кишки», но не бывает слов вроде «ати» или «ичак». Их не может быть и во многих других языках. Даже когда к слову прибавляется суффикс или окончание, оно подчиняется тому же закону. Например, в азербайджанском языке есть окончание — ди — оно обозначает прошедшее время глагола. Если в корне и, то оно произносится — ди: билди — «узнал». Но если в корне а, то окончание звучит уже иначе: алды — «купил». Ну а если в корне у, то получается окончание ду: вурду— «ударил».
Такое явление называется в языкознании очень красиво: гармония гласных.
А как вы думаете: бывает ли гармония согласных? То есть если слово начинается с какого-то согласного, то и все остальные должны быть на него похожи? Все звонкие, или все глухие, или все щелевые, или все носовые?
Я — не знаю. Мне такие языки пока не встречались. Но почему бы им не быть?!
Бывают ли языки без грамматики?
Куда склоняются наши слова?
Что такое склонение, вы хорошо знаете. Как любят говорить школьники, «Это когда…». Когда что? Во-первых, когда в слове есть основа и есть окончание. Иначе говоря, когда есть такая часть, которая обозначает сам предмет: стол-, всадник-. И есть другая, которая к значению слова никакого отношения не имеет: она служит только для того, чтобы обозначить как мы это слово используем в предложении.
Так ли? Ведь мы привыкли к тому, что именительный падеж обозначает того, кто действует или о ком говорится в предложении. Что стоит? Стол. Кто скачет? Всадник. Кто поймал мышь? Кошка.
