Когда Константину исполнилось восемь лет, он начал учиться в школе.
В школе учили писать и читать по-гречески, считать. Еще учили верховой езде, воинским приемам, соколиной охоте. Пожалуй, эти предметы считались главными. Здесь занимались дети знатных родителей, им необходимо было хорошо ездить верхом и знать толк в соколиной охоте.
У Константина был свой кречет. Он выращивал его вместе с отцом.
Однажды во время охоты взлетел сокол в небо, пошел плавными кругами, упал камнем вниз и пропал.
Два дня искали его по полям — не было сокола ни раненого, ни погибшего.
— Верно, промахнулся твой кречет да и попал волку в пасть, — сказал отец, — не печалься, нового заведем.
Но Константин любил только этого сокола. Он кормил его мясом и зерном, сокол никогда не клевал хозяина, а от незнакомых людей защищал, сердито махая клювом.
Теперь у Константина остались лишь книги.
В Солуни, знаменитом торговом городе, проживало много купцов, стояли корабли в порту из разных стран, но ученых людей почти не было.
Вокруг Солуни крестьянствовали, растили хлеб славянские племена, в городе жили мастеровые люди. Они были неграмотны и книг дома не держали. Книга была недоступной роскошью, за нее пришлось бы отдать половину урожая. Многие видели книгу только во время богослужений, издали.
Лишь у зажиточных людей лежали в доме на видном месте две-три книги.
У друнгария Льва, отца Константина, среди прочих была и «Энеида» — книга Вергилия, великого римского поэта. Она досталась друнгарию как трофей в боевом походе.
— Знаменитые стихи, — говорил с уважением отец, но сам лишь изредка рассматривал папирусный свиток, с трудом разбирая латинские слова.
В восемь лет Константин решил прочитать «Энеиду». Он пытался вникнуть в смысл старинных стихов, написанных на чужом языке, но они оставались непонятными. Константин молился богу, чтобы тот прояснил его разум, но молитвы не помогали.
В Солуни никто не знал латыни. Купцы, повидавшие разные страны, могли говорить понемногу на нескольких языках, но и они не умели читать чужие книги.
Наконец Константину показали приезжего человека. Говорили, что он знает латинскую грамматику.
Константин стал подстерегать его на улице, ходил за ним следом, но так и не решался попросить о помощи.
Однажды человек сам круто повернулся к нему и сердито спросил:
— Мальчик, мне говорили, что ты сын друнгария Льва, да будет удачлив каждый день его жизни. Отчего ты ходишь за мной по пятам? Или шутку какую задумал?
Константин растерялся и отвечал не сразу.
— Могу ли я просить поучить меня законам латинского языка, о господин? — начал робко Константин. — У нас в доме есть книга Вергилия, я переписал многие ее страницы, но понять их трудно.
— И слава богу! — ответил приезжий. — Да, я понимаю латинскую грамоту и мог бы объяснить тебе каждую фразу, но зачем? Взгляни на меня. Ты думаешь, много мне пользы оттого, что я читал премудрые книги? Я потому и переехал сюда, в незнакомый город, чтобы никто не лез ко мне с учеными разговорами. Люди должны пахать землю, сеять хлеб, делать полезные вещи. И я поклялся никого больше не учить ни грамматике, ни другим наукам. Твой отец действительно друнгарий?
— Да, он друнгарий.
— Вот и ты становись военным. Может быть, самим стратигом сделаешься. Чего тебе еще надо?
— Я хочу постигнуть то, что написано в мудрых книгах, — ответил Константин, и голос его задрожал.
— Ну что ж, попробуй, — человек усмехнулся так, словно он спорил не с восьмилетним мальчиком, а со взрослым, — только я тебе в этом не помощник. Не хочу, чтобы ты потом во всех бедах своих обвинял меня.
С тех пор приезжий много раз встречал Константина на улицах, и они проходили мимо друг друга, мальчик и мужчина, словно не было у них этого разговора.
Через год приезжий не выдержал.
— Послушай, мальчик! Ты по-прежнему хочешь, чтоб я научил тебя премудростям латыни? Или уже забыл о своем ребяческом желании?
— Я не забыл, — ответил Константин, — но теперь я изучаю латинский язык сам.
— Ты, конечно, ребенок. Но даже тебе непозволительно говорить подобные глупости. Как можно самому выучиться незнакомому языку?!
— Я взял книгу Григория Богослова на греческом и латыни, сопоставлял их фраза за фразой и уяснил уже многое. Теперь и другие латинские книги понятны мне.
Приезжий постоял в молчаливом удивлении.
— То, о чем рассказал ты, я могу назвать лишь одним словом — это чудо. Обыкновенному разуму такое недоступно.
— Да нет же, — стал возражать Константин, — любой может добиться этого, только надо сильно захотеть.
Константин пошел дальше, но если бы оглянулся, увидел бы, что стоит тот человек на месте и смотрит ему вслед.
Приснился Константину странный сон.
Идет он по полю, а кругом девушки в ярких солнечных одеждах. Бегают, его не замечая, пересмеиваются.
Константин посмотрел на ближнюю — она такая красавица, всю жизнь бы на нее глядеть, любоваться.
Посмотрел на другую — и та красавица. И третья, и четвертая.
— Это невесты твои, — услышал он вдруг посторонний голос, — выбирай любую, обручайся, и будет она верной женой навсегда.
И девушки сразу замерли в ожидании, кого из них выберет Константин.
— Выбирать невесту не рано ли мне? — спросил Константин. — Это дело серьезное, а я даже имен их не знаю.
— Ты назови имя, девушка и выйдет.
Тихо на поле. Молчат девушки, ждут, чье имя назовет он.
— Я выбираю… Софью, — проговорил Константин.
И словно шелест прошел среди невест:
— Кто из нас Софья? Где Софья? — Не нашли невесты с таким именем.
Исчезли внезапно девушки, словно не было их минутой раньше. Лишь чистое поле да травы качаются от ветра.
Утром Константин рассказал о странном сне отцу.
— Сны чаще обманывают, — ответил отец, подумав, — но, если верить твоему, ты выбрал невесту необычную — науку, точнее, мудрость. Ведь Софья означает премудрость. Но это известно и без твоего сна. Детям надо гулять, а ты весь день сидишь дома над книгами. Конечно, сам Лев Математик похвалил твои способности. А уж людей ученее его во всей империи трудно найти. Славно, что его прислали епископом в наш город. Он, да дядя его, Иоанн Грамматик, патриарх всей церкви, да Фотий — вот трое ученейших людей государства…
Отец любил поговорить о разных науках и ученых людях. Он и сам бы стал, наверно, ученым, если бы в молодости его не увлекла воинская служба.
А теперь он был в почете, на высокой должности. Подчинялось ему множество воинов-стратиотов, а он в огромной области подчинялся лишь одному человеку — воеводе-стратигу.
— И этого почета я достиг не взятками да кознями, как некоторые, — говорил отец, — а честной солдатской службой во славу империи.
Все было хорошо в доме у Константина. Веселый и сильный отец, которого в городе уважали. Мать — по дому она ходила незаметно, тихо, никогда не сердилась, но слуги ее слушались. Старший брат Мефодий — он тоже любил науки, но, как и отец, увлекся воинской службой.
Жил спокойно Константин в родительском доме, и казалось ему, что всегда так и будет.
И вдруг отец умер.
Еще вчера он легко поднимался по лестнице и громко смеялся, а потом неожиданно схватился за грудь, поник… И сегодня его уже нет и не будет никогда…
О смерти отца сообщили в столицу дальнему родственнику — самому логофету Феоктисту.
Вскоре прискакали слуги Феоктиста, вручили постаревшей матери письмо.
Прочитала она это письмо и снова, как в дни похорон, тихо заплакала.
Логофет Феоктист вызывал юного Константина ко двору малолетнего царя.
…При прощании мать старалась улыбаться. Но только слезинки сами вытекали из глаз одна за другой.
И слуги вышли прощаться — любили они тихого мальчика с умными большими глазами. Слуг после смерти отца осталось немного — лишь те, кому семья Константина стала родной, кто согласился и без жалованья помогать его матери.
Странно — еще недавно мечтал он очутиться в Константинополе среди образованных людей, а сейчас страшно уезжать из дома, из родного города и так хочется броситься назад, домой, к матери.
Оглянулся он первый раз — город был еще рядом, заслонял небо. И казалось, до каждого строения можно рукой дотянуться…
А кругом виноградники, огороды.
Оглянулся второй раз — дома и крепостные стены слились, стоят вдали.
Решил он больше не оглядываться, ехал вперед, даже зажмурившись. Но потом не выдержал. Оглянулся в третий раз — едва виден родной город, словно темное облако зацепилось за горизонт.
Слуги Феоктиста ехали рядом с ним молча, делали вид, что не замечают грусти мальчика. Каждый из них тоже когда-то уходил из родительского дома.
УЧЕНИЕ
Логофета дома не было. Спутники Константина передали его другим слугам и куда-то исчезли. Константина провели по широкой лестнице, выложенной белым мрамором. Он искупался в бассейне, смыл дорожную пыль.
