Александр Панов - Жизнь только начинается

Шофер тронул Васю за плечо:

— Ну, дружок, выкатывайся! Приехали.

— Знаю, — мрачно сказал Вася. Он пошевелил онемевшими ногами, вздохнул и вылез из кабины. Разбрызгивая цепями грязь, машина рванулась во мглу. «Куда же идти?» — не сразу сообразил Вася. Дождь хлестал с осенней яростью. Тускло, словно через занавес, пробивались огни деревни. Поправив на спине мешок, Вася пошел по скользкой дороге. Стучать в ворота — не скоро услышат. По старой привычке, он перемахнул через плетень. В темных сенях взвизгнул Буйный. Закинув лапы на плечи паренька, лизнул горячим языком щеку. Вася обрадованно обхватил пса, потрепал за холодные уши.

— На, ешь, — ласково сказал он и сунул горсть слипшихся конфет во влажную пасть друга.

Вася с наслаждением вдохнул родной запах сена, парного молока. Прислонившись к стенке, он закрыл глаза — защемило сердце. Ощупал обитую войлоком дверь, отыскивая скобу. «Может, отец еще в кузне? А если дома?..» Он отдернул руку. Пес ткнулся в лицо, тоскливо заскулил: мол, не уходи, мне скучно одному.

— Отстань, дурашка, — оттолкнул Вася собаку и, стиснув зубы, решительно открыл дверь. В глаза больно ударил яркий электрический свет.

Гриша, сидевший за столом, соскочил с табуретки.

— Мама, Вася приехал!

Позабыв положить ученическую ручку, он с разбегу обхватил брата за шею.

— Ну ладно, ладно… — сдержанно сказал Вася, отстраняясь, — лучше развяжи мешок — гостинца привез.

Исподлобья взглянув на мать, выбежавшую из горницы, Вася сел на пол и стал расшнуровывать ботинки.

— Ой, сынок, в такой-то ливень! — растерянно всплеснула мать загорелыми руками. — Раздевайся скорее, насквозь вымок! И чего ты притулился у порога?!

Вскоре Вася сидел за столом и пил сладкое топленое молоко. Как он соскучился по нему! Обняв руками колени, Гриша с удивлением наблюдал за братом: «Неужели ему там молока не давали?»

— А мы тебе от всего звена письмо послали. Ждем, ждем, а ответа нет и нет. Ты писал нам?

— Написал, — соврал Вася.

— Значит, на почте задержалось. Хотя… — мальчик, поразмыслив, продолжал: — Хотя так не бывает. Дядя Кузя говорил: «На почте ни в коем случае не задерживается…» А вдруг как-нибудь потерялось?

Гриша вопросительно посмотрел на брата. Молчит и молчит. Ну почему он такой невеселый? В городе, наверное, ох как хорошо. Серые глазки Гриши светятся нетерпеливым любопытством.

— Ты в отпуск приехал? Теперь главнее Паньки Рогачева будешь? Заводы будешь строить, да? Ты кто?

— Дед пихто! Не приставай, репей!

Гриша отвернулся. Но разве мог он обижаться на брата, который только что приехал из города?

Мать молча хлопотала возле сына. Она вытащила из печи пышущие жаром зарумяненные пироги, начиненные калиной, сухарник, залитый яйцами.

Когда мать поставила полную, еще не тронутую банку клубничного варенья, Гриша оживился, пододвинул ближе к столу табуретку.

— Кушай, Вася, варенье. Почему не кушаешь? Сладкое, как мед.

— Я не хочу…

— Ну, мама, почему он не ест?

Всматриваясь в осунувшееся лицо сына, мать то и дело тихо говорила:

— Ешь, сынок, ешь, — и думала: «Что случилось с Васей? Полмесяца назад торжественно проводили в город, в школу ФЗО. И вот неожиданно вернулся…»

— Чего же ты молчишь, рассказывай… — не в силах больше сдерживать волнение, спросила, наконец, мать.

Вася помрачнел, отставил чашку с грибами. Прячась от пытливого, полного опасения взгляда матери, он опустил голову.

— Плохо, что ли, там?

— Неплохо, — ответил сын глухо, — приехал и все.

— Как же ты приехал?

Мать положила на плечи сына сильные руки. Он почувствовал, как дрожат ее горячие ладони.

— Что случилось? — тихо, но требовательно спросила она.

— Ну чего пристала? Приехал и все… — Вася дернул плечами, отстранил ладони матери. — Только и знаешь: зачем да почему? Не приставай. — Сжав зубы, он отвернулся.

Плечи матери опустились, глаза повлажнели. Знала характер сына: если сам не расскажет, слова не вытянешь. Вздохнув, она ушла в горницу. За ней выскочил и Гриша.

«И что это я? Сам виноват, а на мать кричу… Эх, жизнь, жизнь…» Сжав ладонями шею, Вася метнулся к двери. Остановился, принялся оглядывать комнату. Пол устлан другими дорожками. Догадался: «Без меня заменили». Появились новые цветы. Любит их мать. Аккуратно обернутые пергаментом горшочки стоят на подоконниках и подставках. Вася подошел к этажерке с книгами. Отец каждый вечер, прежде чем выбрать нужную книгу, как-то необыкновенно ласково оглядывал этажерку. В два месяца раз, что-то напевая, он перебирал их, тщательно смахивая щеточкой пыль. Васю часто корил:

— Какой из тебя человек будет, если книг не читаешь. Вот здесь, указывал он на этажерку, — на любой вопрос ответ найдешь. У меня, старика, и то вопросы есть. Неужто у тебя нет?

Вопросы, конечно, были. Но если бы все ответы напечатали в одной книге, тогда бы Вася ее как-нибудь прочитал. А то книг-то целая библиотека, попробуй-ка…

Вася прислушался.

— Брат приехал, а ты сторонишься… Иди, покажи ему свои отметки… шептала мать, наставляя братишку.

Вася заглянул в горницу. Мать рассматривала шерстяной носок. Вот она выпрямилась и глубоко вздохнула. Васю поразило лицо матери. Оно было неузнаваемо печальным и таким усталым, будто она не опала несколько ночей подряд. Он впервые отчетливо увидел морщины под ее добрыми глазами.

— Мама, — сказал Вася и, опустив голову, торопливо подошел к матери. — Мама… понимаешь, — он доверительно посмотрел ей в глаза. — Не знаю, как получилось… Я все понимаю… Только не ругай…

Глаза матери засияли, и опять лицо стало прежним: родным, светлым.

— Зачем же ругать? — она провела ладонью по щеке сына. — Ты же у меня хороший…

Раньше, когда мать ласкала его, он нетерпеливо морщился, крутил головой, норовил убежать. Охваченный незнакомой до сих пор тоской, сейчас Вася послушно прижался лицом к плечу матери. Сколько он пережил за эти дни! Он вдруг понял, что до отъезда в город был глупым беззаботным мальчишкой. Жил ни о чем не думая. Вспомнил отчетливо: наигравшись в снежки, промокший насквозь, он влетал в комнату бойкий, веселый, раскидывая куда попало пальто, ушанку, валенки. Он еще не успевал отдышаться, а мать, хлопоча возле него, поила молоком, отправляла на лежанку. Тепло было там!

— Я ушел из ФЗО… Не по мне там… — проговорил Вася.

— Да как же это так, сынок?! — с горечью воскликнула мать.

Хотелось много сказать матери, чтобы она все поняла, чтобы не было упрека в ее глазах. Ему больно и стыдно не только за то, что он не остался в училище, но и за все прошлые годы. Он никогда не слушался матери, отца, учителей. Считал, что мать для того и существует, чтобы мешать ему во всем… Но ничего не сказал, какое-то внутреннее упрямство сковало язык.

Мать притянула сына к себе.

— Ну ладно, ну хорошо, сынок: дорога в жизнь тебе не заказана. Устраивайся в колхозе. Работы — непочатый край, а людей, сам знаешь, маловато. Молодежь все в город норовит…

— Ну уж спасибо, — Вася упрямо замотал головой. — Здесь не останусь стыдно… Провожали — обещал то да се, выучиться — и вдруг… здравствуйте, заявился с пустыми руками. Не останусь!

— А как же? Куда еще?

— Не знаю пока.

Мать собралась уходить.

— Я за отцом. Задерживаться стал. Электрический молот установили, отец, как маленький игрушке, не нарадуется. Впору бы и ночевать в кузнице.

В сенях раздались ребячьи голоса, шарканье подошв о скребок. Кто еще? Вася недовольно поморщился. Теперь начнутся расспросы, хоть носа не высовывай.

Гриша, приоткрыв дверь, хозяйственно командовал:

— Калоши в угол под лавку. Сапоги чище вытирайте, чище.

Первым вошел Сеня, младший брат Пани Рогачева. Гриша успел что-то шепнуть ему. Вытянув шею, Сеня быстро оглядел комнату.

— Здравствуй, Вася!

Засунув руки в карманы, Вася недоброжелательно посмотрел на Сеню. Мальчики чинно сели на лавку.

— А мы не знали, что ты уже приехал, — начал важно Сеня, — а то бы целым звеном пришли. Ты побеседуй с нами о школе, в которой учишься. Мой брат обо всем нам пишет. И ты расскажи.

Вася зловеще оглядел ребят, расстегнул поясной ремень и помахал им.

— Я вам побеседую!.. А ну, сматывайте удочки!

Испуганные школьники переглянулись и выбежали из комнаты.

— Разбойничаешь?!.

Вася вспыхнул, спрятал за спину ремень и, не взглянув на вошедшего отца, сел на край стула. Мать налила в алюминиевый тазик горячей воды. Отец долго мылся, не проронив ни слова. Такого с ним не бывало! Обычно, моясь, он рассказывал всякие новости, шутил. Или спрашивал: «А ну, пошевелите мозгами, сколько здесь атомной энергии? — Он указывал на графин с водой, стоявший на столе. — Какая там энергия в трех литрах воды?» И отец рассказывал изумленным сыновьям: «Когда мы научимся расщеплять атом воды, одного графина хватит на целый год освещать нашу деревню»… Отец как-то сразу примечал, если у сыновей случалось что-нибудь неладное. «Ну, сокол, — обращался он к сыну, — чего приуныл? Разъясняй, вместе подумаем».