Так как двое из актеров, Капи и обезьяна, не умели говорить, то все действия изображались руками, ногами и всякими телодвижениями. Витали вставлял иногда несколько слов для объяснения публике хода действия. Наигрывая военную песню, Витали возвестил о приходе английского генерала, разбогатевшего в войнах в Индии. Раньше у него служил Капи, но генерал решил позволить себе роскошь — нанять слугу-человека. Животные долго были слугами людей, пора изменить обычай…
В ожидании прихода нового слуги, Проказник важно расхаживал взад и вперед, раскуривая сигару.
Генерал становился нетерпелив, в гневе вращал глазами, кусал губы и стучал ногой по земле.
Но вот наступила наша очередь выступить.
Капи взял меня за руку и привел к генералу.
Генерал, при виде нового слуги, поднял обе руки с выражением отчаяния:
— Какой же это слуга?
Он обнюхал меня и вертел меня во все стороны, пожимая плечами.
Он был так забавен, что зрители покатывались со смеху. Все поняли, что генерал принимает меня за дурачка.
Осмотрев меня довольно внимательно, генерал приказал дать мне позавтракать.
— Генерал надеется, что слуга, поевши, поумнеет, — объяснил Витали. — Увидим!
Я уселся за маленький стол, на котором стоял обеденный прибор. На тарелке лежала салфетка.
Что мне делать с салфеткой?
Капи дал мне знак, что я должен употребить ее в дело. Но как?
Подумавши, я высморкался в нее. Генерал залился смехом. Капи упал на спину, болтая ногами в воздухе, пораженный моей глупостью.
Поняв свою ошибку, я решил исправить ее. Я стал разглядывать салфетку со всех сторон и догадался, что с ней надо делать.
Я свернул салфетку и сделал из нее галстук.
Новые взрывы хохота со стороны генерала, новое падение Капи.
Наконец, рассерженный генерал стащил меня со стула, сел на мое место и съел мой завтрак. Проказник отлично знал, как обращаться с салфеткой. Ловко продел он ее в петлицу своего мундира и разложил на коленях. С такой же ловкостью он разламывал хлеб и осушил стакан вина.
После обеда он потребовал себе зубочистку и вычистил зубы.
Зрители в восторге хлопали в ладоши. Представление кончилось при полном одобрении публики.
— Как умна обезьяна! Как глуп слуга! — повторяли все.
Витали поздравил меня с успехом, и я с гордостью выслушал его похвалы.
В Усселе мы пробыли три дня, а затем собрались итти дальше. Я спросил хозяину, куда же мы пойдем.
— Если я тебе скажу, — ответил он, — что мы идем на Орилак, оттуда на Бордо и на Пиренеи, ты все равно ничего не поймешь.
— А вы знаете эту страну? — спросил я.
— Никогда здесь не бывал.
— А как же вы узнаете дорогу?
— Я тебе когда-нибудь покажу книгу, в которой написаны названия и описания местностей, по которым мы идем. Люди, которые ездили по этим странам, описали их в книге, а я, читая эту книгу, узнаю незнакомую местность, как будто видел ее раньше.
Эти слова меня поразили. Я совершенно не умел читать и никогда не думал, что, умея читать, можно узнать так много. У меня сейчас же загорелось желание научиться читать, и я решил спросить хозяина:
— А трудно научиться читать?
— Если у тебя есть охота и ты не очень глуп, то научиться читать нетрудно. Если хочешь, то попробуем.
Мне хотелось начать сейчас же. Я воображал, что стоило лишь открыть книгу, показать мне буквы, как я сразу начну читать.
Мой хозяин поднял с земли кусок доски.
— По этой книге ты будешь учиться читать, — сказал он мне.
Я посмотрел на него, думая, не смеется ли он надо мной. Но так как он был серьезен, то я стал внимательно осматривать его находку.
Это была простая деревянная дощечка. На ней не было ни надписей, ни рисунков.
Мы скоро дошли до рощицы, сняли с плеч наши мешки и сели на молодую травку. Обезьяна взобралась на дерево, а собаки улеглись возле нас.
Витали вытащил из кармана перочинный ножик и разрезал доску на небольшие квадратики.
— На каждом из этих небольших квадратиков, — сказал мне хозяин, — я вырежу завтра буквы. Ты сперва заучишь буквы, а потом будешь составлять из них слова. Если ты сумеешь составить слово, то сумеешь прочитать его и по книге.
На другой день я набил свои карманы деревянными буквами, вырезанными Витали из дощечки, и на каждой остановке заучивал их. Но складывать слова и читать оказалось довольно трудно и не давалось мне сразу.
Вместе со мной учился читать и Капи. Витали решил, что если собака запомнила цифры на часах, то, наверно, запомнит и буквы.
И вот Капи сделался моим товарищем по учению.
Во время учения буквы наши раскладывались на траве. И так Как Капи не умел говорить, то он лапой вытаскивал букву, которую называл учитель.
Сперва я делал более быстрые успехи, нежели он, но, если я быстро запоминал, то также быстро и забывал, тогда как Капи никогда не забывал того, что выучивал.
«И вот Капи сделался моим товарищем по учению».
И поэтому, когда я был рассеян, мой учитель всегда говорил:
— Капи скорее выучится читать, нежели Рене.
Мне делалось обидно, и я напрягал все свое внимание, чтобы овладеть чтением. И в один прекрасный день, когда Капи умел только сложить из букв свое имя, я уже научился читать по книге.
— Теперь ты научился читать буквы, не хочешь ли научиться читать ноты?
На следующий день мой хозяин опять нарезал деревянные квадратики и вырезал на них ноты.
Затем снова начались уроки, и, признаться, более трудные, нежели уроки чтения. Не раз Витали, столь терпеливый с собаками, выходил из себя. Он поднимал руки к небу и опускал их, ударяя себя по коленям.
Обезьяна присутствовала на моих уроках, и так как она любила передразнивать все, что ей казалось забавным, то вслед за Витали и она поднимала руки к небу и опускала их, ударяя себя по коленям.
— Даже Проказник смеется над тобой, — говорил Витали.
После некоторых усилий я пропел песню, написанную Витали на клочке бумаги. В этот день он от радости потрепал меня по щеке и сказал, что если я подучусь, то из меня со временем выйдет великий певец. Я пользовался каждой остановкой, чтобы петь или читать по деревянным буквам.
Я многому научился у своего учителя.
Теперь я уже без труда совершал длинные переходы. Это оказалось очень полезным для моего здоровья. Я все время проводил на свежем воздухе, руки и ноги окрепли, легкие развились, лицо загорело. Я стал способен переносить без труда жар и холод, дождь и солнце, труд, лишения и усталость.
Мы скитались из города в город, из села в село. Если по пути встречали деревню, которая казалась не очень убогой, или небольшой городок, то приготовлялись к парадному шествию для привлечения внимания.
Я одевал собак, причесывал Дольче, наряжал Зербино, налеплял пластырь на глаз Капи, который изображал старого ворчуна, и, наконец, натягивал на обезьяну генеральское платье. Но обезьяна знала, что это предвещало работу, поэтому сопротивлялась, сколько могла и выделывала самые смешные прыжки, чтобы помешать мне одевать ее. Тогда я призывал на помощь Капи, и тот почти всегда приводил ее в повиновение.
Затем Витали брал свою дудку, расставлял нас в порядке, и мы направлялись к деревне.
В городах мы проводили иногда по нескольку дней подряд. По утрам у меня было свободное время. Я брал с собой Капи, — конечно, не наряженного в костюм комедианта, — и мы бродили по улицам.
Витали охотно отпускал меня на такие прогулки.
— В твои годы, — говорил он мне, — дети сидят обыкновенно в школах за книгами, перед тобой же открыта сама жизнь, поэтому смотри внимательно во все глаза и поучайся.
«Это — город Бордо, — сказал мне Витали».
Однажды мы ночевали в бедной деревушке и пустились в путь рано утром, на заре. Долго шли мы по пыльной дороге, как вдруг перед нами открылось широкое необъятное пространство. И мы увидали перед собой громадный город. Черный дым стоял над городом в виде черной тучи. На реке и вдоль ее набережной стояли многочисленные суда с прямыми мачтами, парусами и разноцветными флагами, развевавшимися по ветру.
— Это — город Бордо, — сказал мне Витали.
Я безмолвно стоял и смотрел на все окружающее.
Но вскоре все мое внимание было поглощено двумя предметами: рекой и судами, покрывавшими ее. На реке происходило какое-то непонятное для меня движение.
— Теперь час прилива, — сказал Витали, заметя мое удивление, — одни суда возвращаются из дальних морских путешествий, другие уходят в море, а иные неподвижны и стоят на якоре. А вот и буксирные суда, окруженные облаками дыма…
