Мария Ботева - Мороженое в вафельных стаканчиках

Брат мой был на краю света. Я бы, может, не поверила, но у него есть документальное свидетельство. Фотография. На карточке они с невестой стоят на земле Англии. А за спиной у них — океан. Они стоят возле указателя, таблички, вроде тех, на которых пишут названия городов и деревень по всей дороге. А на этой написано: LAND END, то есть «край света». Такие дела.

Дойти до края света всегда было мечтой моего Илюхи. Ещё в школе, в своём и моём первом классе, он прошёл весь наш город. С востока на запад и с севера на юг. Каждый день после школы брат надевал портфель на спину и шёл по городу. Начал с северной больницы, есть у нас такая в городе. Не знаю, почему именно с неё. Может, потому что там тогда лежала мама, а потом она родила нашу сестру, и они лежали уже вместе. Наверное, однажды Илюха поехал навещать маму, забрался на самый край города и решил пройти его весь, с севера на юг. Наверное, так и было. Тут нельзя знать наверняка. Точно могу сказать, что он прошёл весь город с севера на юг. Это заняло у него полторы четверти. В каникулы он не ходил. Точнее, ходил, но по другим каким-то делам. Например, они всем классом побывали на фабрике игрушек. У нас до сих пор лежит резиновая кукольная голова, которой ещё не успели пришить волосы. Глаза уже поставили, а вот волос нет. Когда наша маленькая сестрёнка увидела эту голову, то горько заплакала — испугалась. Голову закинули далеко на чердак и больше не вспоминали. Я думаю, надо было Илюхе взять её на край света с собой. И оставить. Кукольная голова хорошо смотрелась бы на краю света. Одиноко.

Если бы не фотография, я никогда бы не поверила, что край света есть на свете. Потому что, вообще-то говоря, всем известно, что земля круглая. Я столько раз говорила своему брату, чтобы он даже и не пытался искать край света, но он не слушался, а только просил ничего не рассказывать родителям. Конечно, чего я буду рассказывать? В конце концов они сами догадались, что с Илюхой происходит что-то не то. В нашем первом классе родителям было не особенно до нас. Родилась Людмилка, с ней надо было сидеть день и ночь, водить по врачам. Всё это делала наша мама, мы только помогали, а папа как раз тогда пропадал в неизвестных далях. Людмилка начала так быстро расти, что вскоре ей стала мала моя одежда. Приходилось покупать новую. А к концу нашего первого класса Людмилка уже стала вполне самостоятельным человеком и научилась мыть посуду. Летом вовсю читала, но в школу родители отдали её только через два лета. Чтобы отвести подозрения. И так все соседи спрашивали, откуда у нас появилась эта девочка, и не верили, что она наша. Да ещё в это же время у нас в семье появилась Нина. Так что родителям было не до брата. Иногда только мама спрашивала, почему так долго нет Илюхи. Но я молчала. Уговор так уговор. Кстати, не мешало бы брату привезти мне с края света какой-нибудь камень. Потому что весь первый класс и дальше я молчала про его край света, как камень.

Мы учились в разных школах. Почему-то так решил папа. Он подумал, что дочь должна быть художницей, и отвёл меня в художественную школу. А Илюху отдали в самую обычную. Мне приходилось ездить далеко, за семь остановок. А вот брат мог даже на переменках прибегать попить чаю, проведать маму и Людмилку. И конечно, после школы он гораздо раньше возвращался. Но однажды я пришла, а Илюхи нету. Потом ещё раз и ещё. И так постоянно. А однажды я ехала в автобусе из школы и увидела его. Илюха шёл по улице, глядел под ноги и ни на кого не обращал внимания. Я выскочила из автобуса и побежала следом. Но потом подумала и не стала догонять. Наверняка, догадалась я, у него есть какой-то секрет. А если сейчас подойти к нему, то он нипочём не расскажет. Придётся наблюдать.

Мне было неловко, даже стыдно. Подумать только, я слежу за собственным братом. Он шёл и по-прежнему ни на кого не обращал внимания, а только смотрел под ноги. Под ногами шуршали листья, была осень под ногами моего брата, и у меня тоже. Так Илья прошёл две остановки, перешёл дорогу и сел в автобус. Я еле успела за ним. Только он вошёл в переднюю дверь, а я — в другую, в конце салона. Сначала пряталась, но потом автобус остановился у моей школы, я быстренько выскочила на улицу и заскочила обратно, но уже через переднюю дверь. И оказалась прямо перед Илюхой. И даже удивилась так! Специально, чтобы он ни о чём не догадался.

— Ты откуда тут?

— У меня дело, — видно было, что он удивился ещё больше моего. Правда, по-настоящему. — Учительницу провожал.

— Зачем?

— Тетради помог нести.

— А, — я решила пока оставить это так. Посмотрим, что будет дальше.

А дальше мама дома ругала нас, сказала, что сегодня мы что-то уж слишком долго. Илюха несколько дней приходил домой вовремя. Я, впрочем, тоже. А потом он снова продолжил свои путешествия. А я шпионила. Тогда-то и появилась у меня способность быть незаметной. Правда, я ещё не умела пользоваться ей как следует. Например, на меня иногда натыкались взрослые люди. Они шли вперёд и ничего не замечали. А я была увлечена слежкой и не всегда успевала уйти с дороги. Люди сбивали меня с ног и падали сами. Удивлённо потирали ушибленные места и озирались по сторонам. Потом замечали меня, говорили, чтобы не путалась под ногами, и шли дальше.

Но потом я стала внимательнее ходить по городу, и никто уже не падал из-за меня. Никто меня не видел. Дошло до того, что я могла незаметно встать рядом с продавщицей груш на улице, но ни она, ни покупатели этого не видели. Но Илюха однажды заметил. Я так обнаглела, что стала ходить прямо перед его носом. Он схватил меня за руку и спросил, что я тут делаю. Пришлось во всём сознаться. Я сказала, что давно знаю про его путешествия. Тогда-то он и сообщил, что собирается добраться до края света. Вот так дела!

Конечно, я стала объяснять, что он ещё маленький, а потому, наверное, не знает, что земля круглая и конца света нету.

— Я знаю про землю, — он говорил очень серьёзно, — но край света есть. И я его найду.

Ещё он сообщил, что пока тренирует ноги, хочет пройти весь город. И чтобы я, уж была любезна, не мешала ему, не подглядывала.

— Но мне страшно за тебя, ты ещё маленький, вот я и хожу за тобой.

А он сказал, что ничего не маленький и скоро станет ещё больше. Мне кажется, именно тогда он уже стал немного взрослее меня. А потом стал ещё взрослее, и ещё. И выше. И так оно всё и продолжалось: он рос и рос. Но всё началось именно той осенью, когда он прошёл весь город вдоль и поперёк.

Наш папа всегда был очень хрупким человеком, всё время ломал себе чего-нибудь. То ногу, то рёбра. Мама считает, это у него из-за аристократизма. Он родился в какой-то очень древней семье, то есть эта семья имела какие-то глубокие корни, и все его родственники были благородных кровей. От этого многие из них страдали от истерик и смутных желаний. Видимо, из-за крови у папы была тяга к неизвестным далям, хотя точно это ещё неизвестно. Но что совершенно ясно: из-за своей аристократических кровей он был очень хрупким и легко ломался.

Станет надевать пиджак — вывернет руку. Начнёт вставать с постели — упадёт на кошку. Пойдёт открывать дверь — запнётся о ножку стола и сломает мизинец на ноге. Полезет, к примеру, на чердак и промахнётся ногой мимо ступеньки. Пожалуйста — через секунду уже лежит на полу со сломанной ногой. Санитары «скорой помощи», пока укладывают его на носилки, обязательно уронят. Домой его приходилось везти на такси. Потому что с загипсованными ногой, рукой и челюстью в троллейбус не полезешь. Пожалуй, ещё водитель испугается и не сможет ехать. А таксисты, что возле больницы дежурят, привычные, они и не такое видели, везут спокойно, лишний раз не трясут.

Самым безопасным для него было спать на диване и никуда не ходить. И то он умудрился испортить себе зрение и пролежать лысину на голове.

Мама говорила, что когда-то давно, пока они с папой ещё не поженились, он был очень элегантным и аристократичным молодым человеком. На встречи приходил в костюме-тройке, надевал галстук. Правда, иногда забывал чистить ботинки, но это такая мелочь, что на неё стыдно обращать внимание. На каждом свидании дарил ей цветы или конфеты, провожал до дому. Подавал пальто. Каждый раз говорил комплименты. Он и потом говорил комплименты, я слышала. Правда, уже не маме, а своим знакомым женщинам.

— Какая красивая ты стала, — говорил папа старой подружке со своего прежнего двора, — а была просто гадким утёнком.

— А на этой фотографии и не поймёшь, кто старше: ты или Ленка, — отвешивал комплимент нашей тёте, своей сестре. При этом её взрослая дочь, наша двоюродная сестра Лена стояла тут же. Не знаю, нравились ли ей такие слова.