Но пятиклассник прошёл не оглядываясь. Один раз он чуть-чуть приостановился, порылся в кармане и пошёл дальше.
— Ушёл, — сказала Наташа. — Ой, как я переживаю! — И вдруг она повернулась ко мне. — А я знаю, кто тебе нравится!
— И неправда! — ответила я.
— Нет, нравится! Нравится. Сказать?
— Говори, пожалуйста, — сказала я и от неё отвернулась.
— Тебе нравится Ягунов, вот кто.
— И неправда! — повторила я снова.
— Нравится, нравится! По глазам вижу. Если сознаешься честно, что нравится, тогда никому не скажу. А так завтра всем расскажу. И родителям твоим тоже.
— Ну и говори, подумаешь, — ответила я. — Ничего ты не скажешь.
И я пошла по улице отдельно от Наташи. Но она меня догнала.
— Я пошутила, Маша, я пошутила, — стала она повторять, идя рядом со мной. А мне не хотелось с ней разговаривать. Мне стало очень грустно вдруг. Наташа шла рядом, что-то говорила, уговаривала меня, а я её не слушала, шла просто так и ни о чём не думала.
А теперь я боюсь, вдруг она и вправду всё разболтает.
Что теперь будет!
* * *
Вчера я не писала в дневник, потому что плакала. Только собралась написать о том, что случилось, и сразу заплакала.
Мама и папа меня спрашивали, а я не хотела им рассказывать, сказала, что голова болит. Папа засмеялся и стал шутить, и мама тоже засмеялась, а я пошла в ванную и плакала там, чтоб они не видели.
Вчера мы с Ягуновым остались после уроков оформлять стенную газету. У меня хороший почерк, это так ребята говорят, хотя у Бондаревой, по-моему, лучше. Мы с Бондаревой переписывали заметки, а пионервожатая Светлана, Ягунов и Шкляринский рисовали картинки и заголовки.
Мы долго провозились, уже стало темнеть. И снег пошёл. Ещё утром было холодно, замёрзли все лужи, и я по дороге в школу ломала белый лёд на земле.
А когда мы вышли из школы с Ягуновым, то был совсем уж мороз.
— Я тороплюсь, — сказал Ягунов, — сегодня в детском саду родительское собрание, я буду вместо мамы.
Я чуть не засмеялась тогда — сам ученик, а уже на родительское собрание ходит.
Мы прошли немного по улице и увидели трёх мальчишек. Они бежали нам навстречу, пинали консервную банку и что-то кричали. И вдруг повернули к нам. Сначала один пнул так, что банка попала под ноги к Ягунову. Тот, который пнул, закричал нам:
— Ты, круглые очки, пас!
А Ягунов эту банку перешагнул. Как будто не заметил её, и мальчишек как будто не было, и не слышал он ничего.
И тогда они сразу к нам подскочили.
— С девчонкой идёт, — сказал один.
Мы встали около стены дома, Ягунов молчал, они нас разглядывали и не давали нам дорогу.
— Ты, склянка, как тебя зовут? — сказал один мне.
Я не ответила, только мне стало стыдно, что они меня обозвали при Ягунове, хоть я и не знала, почему они меня так назвали. Ягунов тоже молчал и смотрел на них.
И другой сразу сказал:
— Дать ему по ушам, чтоб стёкла зазвенели.
А Ягунов вдруг ответил:
— Я сегодня драться не могу. Я на родительское собрание иду, в детский сад к брату.
— Куда? — удивился тот, который обозвал меня склянкой.
Ягунов молчал.
— К брату, ты что, не слыхал? — сказал второй. — На родительское собрание.
— Ничего, сегодня не можешь, завтра встретимся.
— Завтра я могу.
— Завтра! — захихикал третий. — Завтра он ботинки на бегу потеряет. А то ещё свой двор приведёт.
— Ладно, встретимся завтра, — сказал второй.
А первый вдруг щёлкнул пальцами перед моим носом.
— Дурак! — сказала я ему.
— Обзывается ещё! — обрадовался он и толкнул меня в плечо.
И я вдруг так разозлилась, как никогда, наверно, не злилась. У меня даже руки задрожали и всё лицо. Я стукнула его портфелем по голове так, что он чуть не упал. Ещё хотела стукнуть, и ещё. И Ягунов тоже принял боксёрскую стойку. Кто-то схватил сзади меня за руку, я повернулась, чтоб и его стукнуть, но увидела, что это взрослый. А мальчишки убежали. Один Ягунов стоял рядом, опустив голову.
— Здорово ты дерёшься, — засмеялся взрослый, — а друг тебе не помог? — И мне так обидно стало, что он смеётся, руку держит, и что мальчишки убежали. Не знаю ещё почему, но я заплакала. Взрослый сразу отпустил руку, перестал смеяться и сказал тихо:
— Не плачь, что ты. Может, я тебе больно сделал?
Но я отворачивалась от него и плакала.
Он постоял ещё немного рядом с нами, махнул рукой и ушёл.
И я тоже повернула к дому. Я уже успокоилась. Ягунов шёл рядом и молчал. Потом он сказал:
— Зря ты с ними драться начала.
А я уже совсем не плакала, только противно было. И я к нему повернулась и сразу крикнула:
— Отстань!
Он снова что-то хотел сказать. Но я перебила:
— Отстань! — И быстро пошла домой. Я даже не оглянулась ни разу на него, не видела, куда он делся, или, может быть, шёл за мной, а потом отстал, побежал в свой детсад.
Дома мне не хотелось про это всё вспоминать. А когда я собралась написать в дневник, то сразу заплакала. Хорошо, успела хоть дневник в портфель спрятать.
Сегодня мы с Ягуновым не разговаривали. Я уже была в классе, когда он пришёл и молча сел за парту. И я тоже ему ничего не сказала. И на переменах мы не разговаривали до самого конца дня.
* * *
У нас в классе сегодня субботник. После уроков мы сходили домой, пообедали, а потом пришли в школу назад, чтобы вымыть пол.
В прошлом году пол за нас мыли родители, а в этом году Наталья Сергеевна сказала, что мы выросли и что у нас пора воспитывать трудовые навыки.
А я с мамой уже и в прошлом году мыла пол перед праздниками, и даже когда в детский сад ходила, тоже ей помогала.
Две девочки — Женя Филиппова и Таня Осташкевич, они живут совсем рядом со школой, принесли из дому вёдра. А мы все несли тряпки. Мы думали, что будем мыть пол вместе с мальчишками, но мальчишек увела старшая пионервожатая что-то делать в пионерской комнате.
Наталья Сергеевна взяла вёдра, унесла их в туалет, наполнила водой и принесла назад.
Тут пришла завуч и сказала, что Наталью Сергеевну просят к телефону. Вёдра с водой стояли посреди класса, и никто не начинал мыть пол.
— Ваши вёдра, вы и мойте, — говорили все Жене Филипповой и Тане Осташкевич.
И они сразу заплакали и выбежали из класса.
А мне противно, когда стоит работа и никто не начинает. Всё равно же надо эту работу сделать. Только зря время уходит.
Я тогда взяла две тряпки, свою и ещё чью-то, намочила их и начала мыть одна в дальнем углу.
А все стояли у окна, рассказывали разные истории и смеялись.
И мне было обидно, я тоже чуть не заплакала, но продолжала мыть. Ходила к ведру, полоскала тряпку, отжимала воду, снова тёрла пол.
— Что ты стараешься, всё равно Наталья Сергеевна не видит, — говорили девочки.
Я молчала. Хоть спина уже заболела и чулок я весь промочила.
Вдруг Наташа тоже взяла тряпку, пошла к ведру, и мы стали мыть вместе. А когда вместе — всегда быстрее получается и лучше.
И другие девочки отошли от окна, немного ещё постояли около вёдер, а потом начали мыть с другого конца.
Тут вернулась Наталья Сергеевна и обрадовалась, что мы дружно работаем.
— Молодцы вы у меня, девочки, — повторила она несколько раз, потом вынесла ведро и принесла чистую воду.
И мне хотелось, чтобы кто-нибудь сказал ей, что это я всё организовала, но никто не говорил. И я сама тоже, конечно, не говорила. А ещё я думала про Наташу, какая она хорошая, что стала мне помогать.
* * *
Сегодня у нас в классе было перевыборное пионерское собрание. На задней парте сидели Светлана и Наталья Сергеевна. А отчитывался Авдеев. Потом начались выборы.
Когда выбирали звеньевого нашего звена, я всё ждала, вдруг меня кто-нибудь выдвинет в звеньевые. Но меня никто не предложил. А предложили Наташу. И её выбрали. И я подумала, что она ведь правда достойнее, чем я. Её и надо в звеньевые, она отличница.
Стали выбирать в редакцию газеты. И я подумала: «Вот теперь уж меня точно выдвинут». Я же изо всех сил старалась этот месяц быть честной. И отметки у меня — почти все пятёрки, потому что я теперь каждый урок дома повторяю по нескольку раз. И даже диктовку недавно написала на пять.
Но меня всё равно никто не выдвинул. Выбрали Марину Бондареву, у неё, конечно, почерк лучше моего. И выбрали Ягунова — он хорошо рисует. А меня — нет. Правильно, что их выбрали. И всё-таки мне стало грустно. Наверно, в классе меня по-прежнему не очень любят, раз не выбирают. Сама я виновата. С Наташей — ссорилась. С Ягуновым — поссорилась. Я сидела, молчала, ни на кого не глядя, когда нужно было — поднимала руку «за».
Стали выбирать совет отряда.
Тут вдруг Ягунов встал и неожиданно посмотрел на меня. Он ничего не сказал, только посмотрел, но я сразу почувствовала, что со мной что-то сейчас будет.
