Вовка тоже давно обходится без клякс. Только на первых порах они не давали ему житья. Но буквы у него всё ещё пляшут, качаются, не желая стоять ровно, как им положено. И с этим очень трудно бороться.
А бедному Кирилке по-прежнему не везёт. Тяжёлые лиловые капли как-то сами собой скатываются у него с пера, то и дело шлёпаясь на строчки с буквами.
Петя вскакивает, видя это, кричит, вне себя от огорчения:
– Шляпа! Шляпа! Чуть было не написал на пятёрку… Не может, чтобы без клякс!
Кирилка бледнеет. Ему не так обидно за новую кляксу – одной меньше, одной больше, не всё ли равно, когда их так много! Но ему страшно: вдруг такой отличник, как Петя, перестанет с ним дружить… У него испуганно вздрагивают ресницы.
Но Вовка и тут не теряет присутствия духа. Он не из таких! Он тоже вскакивает и, заранее высунув язык, бежит к Кирилке. В один миг он слизывает кляксу с Кирилкиной тетради. Это его специальность. И вместо густой лиловой капли на странице остается едва заметное сиреневое пятнышко.
– Зачем ты это сделал? – сердится мама. – Сколько раз тебе говорили: не смей! Лиловые чернила ядовиты.
Но Вовке это нипочем: ядовиты? А хотя бы и ядовиты! Он всё равно не боится…
– Я могу хоть сто штук слизать, хоть двести! – хвастается он.
На всякий случай мама даёт ему полную ложку черносмородинового варенья. И тогда уже не страшно, что язык лиловый. Может, это и от варенья!
Петя и Кирилка за компанию тоже получают по ложке. Заодно и мама съедает одну ложечку.
Через минуту в комнате снова тишина. Скрипят перья, на маленькой скрипке пиликает невидимый сверчок, мама, прищурив глаза, смотрит на мальчиков: то на Вову, то на Петю, то на Кирилку. А из-под зелёного абажура сияет такой свет, словно сквозь весеннюю зелень пробиваются горячие лучи солнца, словно уже наступил конец зиме.
Что там говорить – это были славные вечера!
Глава девятая
Петя заводит новое знакомство
– Я рад, я рад, а ты? – кричал Петя. Прыгая вокруг мамы, он совал ей в руки табель с Кирилкиными отметками. – Если не веришь, смотри!
Да, пусть мама собственными глазами убедится, что у Кирилки по арифметике пять. Самая настоящая пятёрка! Пусть поглядит, если не верит…
– Честное слово! – прогудел Вовка и в порыве нежности так шлёпнул Кирилку по спине, что бедняга еле устоял на ногах.
Ну кто бы мог подумать в тот день, когда первый раз пришлось решать пример на деление, что у Кирилки в четверти будет пятёрка? Тогда он жалобно моргал, переводя глаза с Пети на Вовку и с Вовки на Петю, и никак не мог понять, что четыре можно разделить на две равные части.
– Ох, какой ты! – с досадой говорил Вовка. – Ведь просто! Возьми и раздели пополам… Ну пополам, и всё тут. Понимаешь?
– Понимаю, – шептал Кирилка.
Но было совершенно ясно, он ничего не понимает.
– Петя, попробуй с яблоками… Он лучше поймёт, – посоветовала мама.
Петя махнул рукой: уж какие там яблоки, когда с простым «четыре» ничего не выходит. Но всё же он сказал:
– Кирилка, я дам тебе четыре яблока, что ты с ними сделаешь?
– Съем! – вздохнув, проговорил Кирилка.
– Все до одного?! – возмутился Вовка. – Неужели не поделишься? Эх ты!
Но Кирилка быстро поправился:
– Одно дам Пете, одно тебе, одно Петиной маме. Только одно возьму себе. Так можно? – спросил он и залился румянцем.
– Вот это как раз и будет деление! – весело сказала Петина мама. – Ты разделил между нами четыре яблока. А можно было их разделить между двумя, между тобой и Вовой, если бы нас с Петей не было здесь. Понял?
– Понял, – сказал Кирилка, и две ямочки засияли на его веснушчатых щеках. Теперь-то он действительно понял, как надо разделить четыре на два!
…Что может быть прекраснее школьных каникул, в особенности когда эти каникулы впервые в жизни!
Кирилка, Петя и Вовка признались, что лучше этого времени они ничего ещё в жизни не знавали.
Но, бесспорно, самым чудесным был школьный праздник, на котором выступали все трое – Кирилка, Петя и Вовка. Все трое они изображали дедов-морозов.
Костюмы дедам-морозам, разумеется, шила Петина мама, и, разумеется, шитьё происходило в столовой, за тем самым обеденным столом, где мальчики обычно делали школьные уроки. Но теперь этот стол, да и не только стол, всё было завалено ворохом белых лоскутов, кипами ваты, серебряными звёздами, золотой мишурой и блестящими нитями ёлочного дождя.
Урывая по утрам перед приёмом в поликлинике час, два, или, наоборот, вечерами после приёма, мама садилась за швейную машинку. Она сшивала белые лоскуты, превращая их в непонятные бесформенные балахоны, пока ещё ни на что не похожие.
А мальчикам мама велела мазать прозрачным киселем из картофельной муки длинные полосы ваты и тут же, пока эти полосы липкие и мокрые, посыпать их борной кислотой и мелко нарезанным ёлочным дождём. Когда эти ватные полосы высохли, они стали твёрдыми, прочными и заблестели, будто их на самом деле посыпали только что выпавшим снегом. Тогда мама обшила ими края, рукава и подолы балахонов, и мальчики увидели, что костюмы у них получились просто великолепными. В точности, как у тех игрушечных дедов-морозов, которые обычно стоят под нижними ветками разряженных ёлок.
Затем мальчики надели готовые костюмы, подпоясались серебристыми кушаками, нахлобучили белые шапки с серебряными звёздами и привязали ватные бороды. Все трое стали такими похожими друг на друга старичками, что мама сказала, будто невозможно разобрать, который из трёх Кирилка, который Петя, а который Вовка…
В школе, на новогоднем празднике, мальчики стояли возле высокой тёмной ели и торжественными голосами, немного нараспев, говорили хором стихотворение, которое с ними выучила Клавдия Сергеевна:
Не ветер бушует над бором,
Не с гор побежали ручьи,
Мороз-воевода дозором
Обходит владенья свои…
А вокруг в пышных марлевых юбочках, обшитых ватными помпонами, кружились девочки-снежинки. И когда они в такт музыке взмахивали руками, помпоны, привязанные на длинных лентах к кистям их рук, взлетали вверх, и казалось, будто и впрямь начался снегопад. После школьной ёлки была ещё грандиозная ёлка в заводском клубе. Эта ёлка, вышиной в два этажа, сверкала миллионами электрических лампочек. На этой ёлке мальчики получили по мешочку с гостинцами. Петя съел одну конфету, одно печенье, один мандарин и сказал, что остальное он оставил «на потом». Кирилка же остаток подарка завернул в носовой платок и спрятал в карман: это он снесёт Генечке, своему двоюродному братишке. Хоть Генечка и больно дерётся, но пусть попробует, какие им вкусные сласти дарят на ёлках.
Что касается Вовки, тот в одну минуту запихал себе в рот и конфеты, и печенье, и оба мандарина.
Нет, не в его характере оставлять что-нибудь «на потом» или кому-нибудь относить. Очень надо!..
Вообще на каникулах было великое множество разных восхитительных развлечений. Ёлка у Пети. Ёлка у Вовки. Один раз они ходили в кино. Один раз в кукольный театр.
Но всему приходит конец. Пришёл конец и каникулам.
И когда Петя, немного сонный, отвыкший за каникулы рано вставать, одевался при свете электрической лампы, а потом шёл в школу, ему было так жалко… Как быстро всё пролетело! Ведь кажется, будто лишь вчера они прибежали из школы и показывали маме Кирилкину пятёрку по арифметике.
Однако печаль его мало-помалу стала проходить, когда он забежал за Вовкой и нашёл там Кирилку. И полностью рассеялась, когда втроём они подошли к знакомому белому зданию школы. И отворили знакомую широкую дверь, и повесили шубы на знакомые вешалки, и вошли в свой класс – может быть, чуточку забытый за две каникулярные недели, но такой хорошо знакомый, знакомый до последнего гвоздика на стене.
Было похоже, будто они возвратились обратно домой после приятного, но всё же утомительного путешествия…
А в большую перемену они затеяли любимую, хотя и запретную игру – состязание в беге по всем четырём школьным этажам.
Возможно, если бы Петя состязался с Вовкой, ничего не произошло. Вовка бегал слишком хорошо, нельзя было терять ни одной секунды. И Пете в голову бы не пришло задержаться на лестничной площадке четвёртого этажа и сунуть нос в чужие дела.
Но поскольку Петя бежал наперегонки с Кирилкой, который проворством не отличался, он не торопился. И он разрешил себе полюбопытствовать, чем так заняты два очень солидных мальчика, по положению не ниже четвёртого или пятого класса. Мальчики стояли лицом к окошку, спиной ко всему остальному миру и что-то с увлечением разглядывали.
А сунув свой любопытный нос туда, куда его совать не следовало, Петя мгновенно обо всём забыл. Он забыл и про Кирилку, который в это время изо всех сил торопился, и про Вовку, который в роли судьи стоял посередке нижнего коридора и вертел головой направо и налево, с нетерпением поджидая бегунов, чтобы вступить в состязание с победителем.
