у меня. Иду домой. Он за мной, растерянно оглядывается. Костю ведь не видно под ворохом одеял. Вот он лежит, говорю. Глебов подходит к кровати и отбрасывает одеяло, а Костя как увидел его живым, так вскочил, а потом сполз на пол и заплакал. Глебов хотел его успокоить и положил ему руку на плечо. А тот ее отшвырнул, взметнулся и убежал. Мы долго молчали. Он думал, говорю, что убил вас. А теперь вы живой, значит порядок. Можно я промою вам рану и заклею пластырем? Он кивнул и сел на стул. Я ему смазываю йодом рану и говорю, здорово Костя вас резанул. Сам на гвоздь напоролся, отвечает. А я, говорю, думала, он за то, что вы любовь крутили с Лизой тайно и ребенка родили, пока он срок строгал в колонии. Тут Глебов побелел, я испугалась, что ему плохо, может, думаю, у него еще раны, где опасно, в животе или в груди, и там кровь хлещет. А он все белеет, белеет.
— Так ты говоришь, у Лизы маленький ребенок? — спрашивает.
— Ну как маленький, — говорю, — полгода ему уже. — И тут меня осенило. Я догадалась. Ну, Лизок!.. Не сказала ему про ребенка?! — А вы, что, — тихо так спрашиваю, — ничего не знали об этом?
— Ничего, — отвечает.
Встал и качнулся, я его еле успела под локоть схватить, чтобы не упал. Ну, думаю, умирает. А он вдруг неожиданно улыбается: я сейчас в это не верю, поеду в Вычегду и посмотрю. Не знаю, останусь ли жив. Пошел нетвердой походкой, потом вернулся и говорит: «Косте скажешь, что я ничего не знал и Лизу ни разу не видел. Он тебе поверит». И исчез в темном подъезде.
Зойка, рассказывая Глазастой, вновь все переживала. Вздохнула, вытерла ладонью остатки слез и спросила:
— Глазастая, я тебе не надоела?
— Нет, — отвечает. — Только лучше про себя расскажи, как ты в больницу укатила, а то про этого козла-недоноска противно слушать.
— Не надо, Глазастая, так про него, он хороший. И я его люблю.
Глазастая вдруг громко захохотала, что с нею раньше никогда не бывало, и говорит:
— Любовь зла, полюбишь и козла!
Тут наступило длинное молчание. Сначала Зойка хотела повесить трубку, но не повесила и услышала, что Глазастая плачет:
— Ты меня простишь, Зойка?.. Прости, пожалуйста, очень тебя прошу.
— Вот дурочка, я тебя уже простила и без твоих слов. Давай к делу, подруга.
— Мне, Зойка, пора, чувствую, Коля погибает. — Глазастая помолчала и шепотом добавила: — Тут, когда я себя взрезала, мне сон приснился или наяву привиделась мама: «Ты зачем это сделала? — говорит она ласково. — А как же Коля, брат твой маленький и больной?..» — Ничего больше не сказав, Глазастая повесила трубку.
А Зойка еще долго слушала сигналы отбоя, пока не сообразила, что разговор окончен. Она думала, куда же убежал Костя и как бы с ним не случилось беды.
Весь вечер Зойка просидела дома в ожидании Кости. А тот все не возвращался и не возвращался. Зойка не находила себе места. Она сидела за столом и делала вид, что занимается. А на самом деле напряженно прислушивалась к каждому шороху, который долетал с лестничной площадки. Ей мешал Степаныч, он смотрел телевизор, и поэтому Зойка часто вскакивала, выбегала в прихожую и открывала дверь в подъезд. Степаныч стойко делал вид, что ничего не замечал. Потом он выключил телевизор, потянулся сладко и сказал:
— Не пора ли на боковую?
Зойка ответила, что у нее дела по хозяйству — надо еще вымыть посуду и немного постирать, а он пусть ложится.
Степаныч лег, сразу погасил свет, но было понятно, что он не спал, потому что из его комнаты ничего не было слышно: ни дыхания, ни сопения. Степаныч притаился.
А Зойка на самом деле пошла и занялась стиркой, всем назло. Вообще этот Костя надоел ей хуже горькой редьки. Что, она к нему приставлена?.. То Лиза звонит, то баба Аня, и обе по секрету друг от друга. Что он ел, да что пил, да когда пришел или куда ушел?.. А она откуда знает, если он не разговаривал с ней. У Зойки тоже есть гордость. Пошел он подальше, пусть катится на перекладных к такой-то матери!
Когда Зойка вышла из ванной, было уже за полночь. Глаза у нее слипались, руки и ноги гудели. Она приложила ухо к стене. У Зотиковых — тишина. Быстро разделась и шмыгнула в кровать. Но тут она снова подумала о Косте, и сон как рукой сняло. Точно, ее попутал бес, потому что она решила сходить и проверить, вернулся он или нет. Прислушалась. Степаныч всхрапывал вовсю. Встала, как лунатик, в ночной рубашке до полу, босиком, чтобы не разбудить Степаныча, прокралась на кухню, где у них на гвоздике висел ключ Зотиковых, сняла его, не зажигая света, выскользнула на лестничную площадку. Прикрыла свою дверь, уже не дыша. В подъезде было тихо и жутковато. Пощелкивала тусклая электрическая лампочка, и Зойке казалось, что кто-то крадется по лестнице. Она почему-то попробовала кашлянуть, чтобы доказать себе, что ничуть не страшно… Ее кашель в пустом подъезде откликнулся гулким эхом. Зойка дрожала мелкой дрожью. Нетвердой рукой вставила ключ в замочную скважину и осторожно повернула. Дверь скрипнула, Зойка прошмыгнула в образовавшуюся щель. У нее замерзли ноги, спина, живот — рубашка на ней была тонкая.
Из комнаты проникал неяркий свет. Зойка догадалась: горела настольная лампа. То ли Костя забыл ее выключить, то ли он не спал. Во всяком случае, он был дома.
Значит, живой, успокоилась Зойка. И хотела незаметно улизнуть обратно, но непонятная сила потянула ее вперед. Она миновала кухню, подошла к дверям в комнату. Дышала открытым ртом. Выглянула, вытянув шею. Нет, Костя спал, потому что в кругу настольной лампы никого не было. В ванной лилась тоненькая струйка воды. Зойка заглянула туда, закрыла воду и погасила свет. Тут ее взгляд пробежал по комнате и уперся в подушку на тахте: Костя лежал на животе, уткнувшись лицом в подушку. Но что это?.. У Зойки от страха стало двоиться в глазах. На подушке появилось две головы. Зойка протерла глаза и снова посмотрела. Все равно две головы! Еще ничего не понимая, она сделала несколько шагов вперед. Она приближалась к тахте, головы на подушке приобретали определенные контуры. И вдруг страшное мгновенное открытие — Зойка увидела, что на подушке рядом с головой Кости лежала голова Ромашки!.. Как она не заорала — неизвестно, но внутри у нее все оборвалось. Они были
