В этот момент Хови оглядывается через плечо, словно боится, что ФБР, чего доброго, донесёт его родителям о том, чем занимается их сын; родители Хови, кстати, установили для него комендантский час — в порядке профилактики.
— Слушай, мне нужно идти. Пока, Энси, — говорит Хови и улетучивается.
И всё бы хорошо, кроме одного. Он не попрощался со Шва. Похоже, мозг Хови вообще не отреагировал на его присутствие. Шва это явно не понравилось, но он ничего не сказал, лишь смотрел на Надежду, которая весело обнюхивала пятно от раздавленной жвачки на тротуаре.
И только когда мы направились обратно к дому Кроули за новой парой собак, Шва нарушил молчание.
— Они даже не заметили, что оно было оранжевое? — спросил он.
— Ты о чём?
— Сомбреро. Ни один человек не заметил, что оно было оранжевого цвета? Да что там — никто, кажется, не заметил, что там вообще было сомбреро?
Это впервые за всё время он упомянул о наших экспериментах. Когда мы их проводили, Шва казался вполне довольным. Ему был интересен научный результат. Мне никогда и в голову не приходило, что его это мучило.
— Никто.
— Хм-м, — протянул он, качая головой. — Надо же.
— Да ладно тебе, не так уж это плохо, — уверил я его. — Это и есть «эффект Шва». У тебя природный талант — ну, знаешь, как у тех, кто может запомнить наизусть всю телефонную книгу. Бывает, человек идиот идиотом, а умеет что-то такое; их называют «савант». — М-да, утешил, называется. — Словом, тебе надо бы гордиться своим талантом.
— Да что ты? Интересно, а ты бы гордился, если бы не получил табеля, потому что учитель забыл его тебе составить? Или когда автобус не останавливается, потому что водитель не замечает тебя на остановке? Или когда твой родной отец готовит обед только для себя одного, потому что у него из головы вон, что ты существуешь на свете?
— Не свисти, — сказал я. — Такого-то уж точно не было!
— Думаешь? Тогда приходи как-нибудь ко мне на обед.
* * *
Строго говоря, это не было в прямом смысле слова приглашением, но я всё равно ухватился за него. Любопытство одолевало. Уж очень хотелось знать, что это за дом, что это за семья такая, в которой мог появиться вроде-как-бы-невидимый парень. Да, и ещё мне очень хотелось знать, что же случилось с его столь таинственно пропавшей матерью, но я не осмеливался спрашивать. Должно быть, Шва не любил распространяться о своих домашних делах, потому что стеснялся — кто знает, может, дом у него не дом, а развалюха какая-нибудь, или ещё что…
Шва жил на окраине нашего района; на его улице я никогда раньше не бывал. Полный предвкушения, я пришёл туда и… разочаровался. Ряд тесно поставленных маленьких двухэтажных коттеджей с подъездными аллеями между ними. Дом Шва не был невидимым. И незаметным его нельзя было назвать — фактически, он даже выделялся на фоне других. Все домишки были обшиты пластиковыми панелями-обманками — такими, знаете, которые должны выглядеть словно сделанные из алюминия, который должен выглядеть как дерево. На улице царили пастельные тона: белый, цвет яичной скорлупы или светло-голубой — но дом Шва резал глаз канареечной желтизной. Мне пришлось ещё раз свериться с адресом, чтобы убедиться, что попал куда надо. Перед домом — ухоженная лужайка, в углу которой возвышалась каменная горка с журчащим фонтанчиком; как выяснилось, горка действительно была сооружена из камней, а не из пистутовского пластика. Одним словом (тем самым, с которым я не смог справиться на последнем диктанте) образцовая лужайка, пример того, какими должны быть уважающие себя лужайки.
У двери лежал коврик с надписью: «Если бы здесь жил ты, ты бы сейчас пришёл домой, а я был бы свободен от долга». Изнутри доносилась музыка. Гитара. Я позвонил, через мгновение дверь открылась. За нею никого не было.
— Привет, Шва.
— Привет, Энси.
Игра света и теней делала моего приятеля практически незаметным на общем фоне комнаты. Мне пришлось похлопать глазами, и только тогда Шва проявился. Непохоже, чтобы он обрадовался моему приходу. Скорее, просто смирился с фактом. Он проводил меня внутрь и представил своему отцу.
Говорят, что яблочко от яблони далеко не падает, но при взгляде на швовского папашу приходило в голову, что в данном случае яблочко укатилось прямиком в апельсиновый сад. В жизни бы не сказал, что этот человек может быть отцом Шва. На нём был белый комбинезон с потёками краски — Шва говорил, что его отец маляр — но сейчас он не занимался своей основной работой; он сидел в гостиной и играл на двенадцатиструнной гитаре. Я имею в виду именно играл, а не бренчал кое-как. В стянутых в конский хвост волосах, поблёскивали седые пряди — того же цвета, что струны его гитары.
Папа Шва не только был очень даже видимым, его нельзя было не заметить.
— Ты уверен, что ты не приёмыш? — спросил я своего друга. Впрочем, сходство черт между отцом и сыном было несомненным, тест ДНК не требовался.
— У нас лица похожи, — сказал Шва, — но всем остальным я по большей части в мать.
При упоминании о матери Шва я невзначай оглянулся — но нигде не было ни фотографий, ни вообще какого-либо признака существования в этом доме женщины.
— Пап, это мой друг Энси.
Мистер Шва как ни в чём не бывало продолжал играть.
— Пап! — повторил Шва, на этот раз чуть громче. Никакой реакции со стороны отца. Шва вздохнул.
— Мистер Шва! — позвал я.
Он немедленно перестал играть и оглянулся в некотором замешательстве.
— О… Должно быть, ты друг Кельвина? — сказал он. — Я сейчас пойду приведу его.
— Пап, я здесь.
— Ты предложил другу что-нибудь попить?
— Энси, ты пить хочешь? — спросил Шва.
— Нет.
— Он говорит, что не хочет.
— Твой друг останется на обед?
— Ага, — сказал я и прошептал Шва: — Я думал, ты сообщил ему, что я приду.
— Сообщил, — подтвердил Шва. — Два раза.
Оказывается, отец Шва отличался поразительной рассеянностью. По всему дому валялись бумажки с напоминаниями. Холодильник, залепленный жёлтыми квадратиками стикеров, походил на Большую Птицу[20]. Все заметки были написаны рукой Шва-младшего. «Среда в школе короткий день», — значилось в одной из них. «В пятницу вечер встреч выпускников», — гласила другая. «СЕГОДНЯ ВЕЧЕРОМ НА ОБЕД ПРИДЁТ ДРУГ» — кричала большими жирными буквами третья.
— Он всегда такой был или красок своих надышался? — спросил я, когда мистер Шва вернулся к своей гитаре.
— Несколько лет назад он свалился с приставной лестницы, получил травму головы. Сейчас он поправился, но временами бывает совсем как ребёнок.
— Ух ты, — прокомментировал я. — И кто в вашей семье за кем смотрит?
— Вот это уж точно, — ответствовал Шва. — Но всё не так плохо. Тётя Пегги приходит несколько раз в неделю, помогает.
Должно быть, сегодня у тёти Пегги выходной. На плите в глубокой сковородке покоился сырой цыплёнок. Я потыкал в него пальцем. Комнатной температуры. Кто знает, сколько времени он так пролежал.
— Может, закажем пиццу?
— Да ладно, — отмахнулся Шва, включая духовку. — От высокой температуры все бактерии окочурятся.
Шва провёл со мной экскурсию по дому. Стены везде были белые, кроме одной в каждой комнате, которая отличалась по цвету. Эффект, кстати, балдёжный. В гостиной стенка была зелёная, в кухне — красная, в столовой — голубая. Цветная стенка в комнате Шва была бежевая. И почему я не удивлён?
— Так вы это… того… — спросил я как можно деликатнее. — Давно вы с отцом… в автономном плавании?
— С тех пор, как мне исполнилось пять, — сказал Шва. — Хочешь посмотреть мою коллекцию скрепок?
Я прогнал услышанное по своим извилинам ещё раз, не уверенный, правильно ли расслышал.
— Ты… Это у тебя хохма такая, да?
Шва сунул голову под кровать и вытащил оттуда коробку. Внутри были пластиковые пакетики на липучке — штук сто, не меньше — и в каждом из них лежала… да, вы угадали правильно — канцелярская скрепка.
Тут были всякие: большие, маленькие и толстенные чёрные, которыми стягивают целые стопки бумаг.
— Клёво, правда?
Я только стоял и пялился на всё это богатство.
— Слушай, Шва, а когда тебя выпустили из дурдома?
Он сунул руку в коробку и выудил оттуда невзрачный пакетик с серебристой скрепкой.
— Вот этой скрепкой был скреплён договор о неприменении ядерного оружия, подписанный Рейганом и Горбачёвым.
— Ну да, скажешь!
Я пригляделся. Скрепка как скрепка, ничего особенного.
Он вытащил другую — сделанную под бронзу.
— А вот эта скрепляла оригинал текста «Hey Jude»[21]. — На свет появилась ещё одна — с голубым пластиковым покрытием. — Вот этой были скреплены листы руководства по эксплуатации космического шаттла.
— Ты хочешь сказать, что она побывала в космосе?
