— Я тебе не клоун! — отрезал он. — Будь добр, прекрати называть меня так!
Я лишь ухмыльнулся. Он скривился ещё больше.
— С этого момента мистер Шва будет выгуливать собак один.
— Это несправедливо! — взвился я. — Этак он до ночи с ними не разделается!
— Я буду ему платить. Десять центов за собако-день.
— Двадцать пять.
— Ты что, заделался его поверенным?
— Я его менеджер.
— Ага. Понял. Двадцать пять.
— Но это только в том случае, если он согласится.
Кроули даже не удостоил меня ответом — наверно, потому что закон природы гласит: с Кроули все всегда соглашаются.
— А для тебя у меня другое задание.
— И я тоже буду получать плату?
— Да, — ответил он без промедления. Вот тут меня объял страх. Потому что обычно денег от Кроули можно дожидаться, как от быка молока; а если ты о них невзначай заикнулся, то захлебнёшься собственной кровушкой. Так что если он сам заранее решил, что за эту работу надо платить, значит, мне грозит нечто запредельно ужасное.
— Твоё жалование будет зависеть от того, насколько хорошо ты станешь выполнять свои обязанности.
— И в чём они будут заключаться?
К Кроули подобралась Леность и ткнулась носом в карман его смокинга — подачки хотела, но старик оттолкнул её.
— Моя внучка проведёт здесь, у меня, несколько месяцев. Твоя работа — составлять ей компанию. Развлекать её. И будешь делать вид, что моя внучка тебе очень нравится.
Кажется, моей новой причёской станет безобразный ирокез.
— А что с нею не так?
— Почему это с ней что-то должно быть не так? — ощетинился Кроули.
— Ну, не знаю, — сказал я. — Вы как-то так это сказали…
Кроули яростно крутанул своё кресло и стукнулся коленом о край стола. Наверняка Старикану было больно, но он даже не охнул, обломав мне весь кайф.
— Ну раз ты такой проницательный. Да, моя внучка в некотором смысле инвалид.
— Она тоже сидит в кресле?
— Я разве что-то такое говорил?
Я ждал разъяснений, но Кроули замолк. Значит, меня повысили: из выгуливателя собак я стал выгуливателем какой-то избалованной, капризной юной девицы вроде Веруки Солт[22].
— Явишься сюда завтра ровно в десять. Но до этого сведи знакомство с душем в своей берлоге да оденься поприличней. И не вздумай называть меня Весельчаком в её присутствии.
— Завтра суббота! Я занят другими делами.
Враньё — ничем я не был занят, и он тут же это понял, потому что сказал:
— Не заставляй меня делать твою жизнь ещё отстойней, чем она уже есть.
Наконец-то я сообразил, кого он мне напоминает: Императора из «Звёздных войн».
— Ладно. Но сейчас я пойду выгуливать псов, чтобы Шва не вкалывал там один.
— Ты такой хороший друг, ну прямо бойскаут.
— Но-но! — одёрнул его я. — Оскорблять-то зачем?
Потом прицепил поводок к Чревоугодию и вышел из дома.
* * *
— Может, она похожа на Человека-Слона?
Впервые за последние несколько недель Хови, Айра и я собрались в нашем недообустроенном подвале. Нам, в общем-то, нечего было сказать друг другу, поэтому мы вернулись к нашему прежнему времяпрепровождению — к видеоиграм. На этот раз мы сражались в «Три кулака ярости»: накачанные стероидами персонажи под воздействием радиации отращивают себе больше рук, чем положено обычным смертным, и, естественно, кидаются бороться за мировое господство, куда ж без него. Ну, вы знаете — всё, как в фильме.
Теорию Человека-Слона выдвинул Хови. Мы все ломали головы, что не так с кроулиевской внучкой. А с ней должно быть что-то основательно не так, если он готов даже платить мне за то, чтобы я проводил с ней время.
— Наверно, она просто сверхъестественная уродина, раз за неё даже деньги предлагают, — предположил Хови.
— Необязательно, — возразил Айра. — У неё может быть синдром Туретта.
— Это ещё что такое? — спросил я.
— Это когда на тебя находит и ты весь дёргаешься и материшь всех подряд.
— Ну, тогда этот синдром у большинства моих знакомых, — сказал я и замахнулся на Айриного амбала на экране сначала левой, потом правой рукой и, наконец, выдал финальный апперкот третьей. Айра сразу потерял десять пунктов жизни.
— А вдруг, — говорит Айра, — она — один из двух сиамских близнецов, сросшихся головами, но разделённых при рождении? Из них ведь только один может выжить, потому что мозг у них один на двоих.
— Логично, — согласился Хови. В это время его громила подкрался к моему сзади и хорошенько врезал мне в спину ногой, о существовании которой у него я не подозревал.
— Эй, это нечестно! Ты заграбастал себе бóльшую дозу радиации!
Я отвернулся от амбала Айры — тот ещё не пришёл в себя — и принялся осыпать пинками Ховиного парня.
— А может, это что-нибудь совсем простое, — предположил я, — типа у неё одна нога деревянная…
— Или обе, — бурчит Хови.
— Или голова, — добавляет Айра. — Я бы даже заплатил, чтобы на это полюбоваться.
— Вот Кроули и платит. — Я наскочил на Айриного персонажа, провёл двойной смертельный, и всё было кончено. Айра с досады отшвырнул свой геймпад. Мы с Хови остались один на один. Я обрушил на него бешеную атаку — вовсе не потому, что у меня руки чесались намылить ему башку, просто хотелось поскорее разделаться. Это как с пиццей: пока всю не съешь — не успокоишься.
Всего минута — и игра окончена; мой персонаж с триумфом задрал вверх все три руки под радостный рёв несуществующей толпы. Я вздохнул и убрал геймпад.
— Эй, пацаны, это только со мной так, или игра и вправду не такая интересная, как раньше?
У Айры с Хови мнения на этот счёт не сложилось. Впрочем, другого я от них и не ждал.
— Через месяц новая версия выйдет, — сказал Хови. — Намного лучше, говорят…
Я кивнул, потому что мне не хотелось говорить о том, о чём я на самом деле думал. А думал я о бамбуке. В прошлом году учитель естествознания сказал, что когда бамбук уже достаточно укоренился и укрепился, то можно видеть, как он растёт буквально у тебя на глазах. Вот я и размышлял: а не бывает ли точно так же и с людьми? Потому что я ощутил странное головокружение, словно стремительно вырос над Хови и Айрой. Я просто знал это, как знал, что любая новая версия «Трёх кулаков ярости», хоть сто раз улучшенная, заинтересует меня не больше прошлогоднего снега.
Я услышал чьи-то шаги на лестнице, но взглянув туда, никого не увидел.
— Привет, Шва, — сказал я.
Как только Хови с Айрой усекли, кто пришёл, они похватали свои геймпады и бросились в новую игру, полностью игнорируя визитёра. Меня это вывело из себя, но я ничего не сказал. Оба мои приятеля не возражали против Шва, пока он был всего лишь экзотической игрушкой, НЛО, внезапно ворвавшимся в их жизненное пространство; но как только интерес к нему был утрачен, Шва исчез с экранов их локаторов.
— Мне удалось разгадать хотя бы часть загадки, — сообщил Шва, игнорируя Айру с Хови в точности так же, как те игнорировали его.
— Какой загадки?
— Загадки кроулиевской внучки.
Вот тут уж Айра с Хови не могли не проявить хотя бы чуточку интереса.
— И что ты узнал? — спросил я.
— А ты сам посмотри.
И Шва протягивает мне распечатку старой архивированной страницы какой-то интернет-газеты. Ух ты, колонка светских новостей из «Дейли ньюс». На ней фотка младенца, а заголовок гласит: «Мистер и миссис Чарльз Кроули III объявляют о рождении дочери, Лексис Линн Кроули».
Айра с Хови сгрудились вокруг меня, оттерев Шва в сторону.
— Лексис? — удивился Айра. — Её что — назвали в честь машины?
— Лексис, а не «лексус», неуч ты неграмотный, — сказал я.
— Ну, — заметил Хови, — голова у неё вроде бы не деревянная.
Собственно, на вид с крошкой Лексис всё было в полном порядке.
— Эй, постой-ка, — сказал я. — Посмотри на дату. Она вовсе не младенец! Она нашего возраста.
— Хм-м, — протянул Айра. — Не знаю, что там с ней не так, но это явно не врождённое.
Хови подошёл к делу с научной точки зрения:
— А что если у неё в пубертатный период развилась проказа? Я слыхал, такое бывает.
— Ага, как же. Может, где-нибудь в Калькутте такое и бывает, только не в Бруклине.
— А вдруг она путешествовала по свету, — продолжал гнуть свою линию Хови, — и привезла оттуда эту напасть, как грипп или коровье бешенство.
— Ну ладно, — подытожил Айра. — Что бы там с нею ни было, ты сам скоро всё узнаешь.
Они с Хови вернулись на своё место на полу и похватали геймпады.
— Эй, Энси, ты играешь или как?
Шва, может, и привык, что с ним обращаются так, будто его вовсе нет, но это не значит, что ему это нравится. Я увидел: он начинает закипать, как тушёная говядина в медленноварке моей мамы, а это значит — ещё несколько секунд — и брызги гнева пополам с перцем, солью и прочей горечью полетят во всех вокруг.
