Аркашка до того сбил с толку няню, что она окончательно отступилась, и, пока ходила в палату, Ундре с Аркашкой уже стояли в халатах.
— Спит, — объявила шёпотом няня.
— А мы только глянем, — тоже почему-то шёпотом сказал Аркашка…
Кровать стояла около окна. Фёдор был забинтован от шеи до самого пояса.
— Здорово шлёпнуло его, — шепнул Аркашка.
— Ага.
— Много ты ему крови перелил?
— Не я, а дядя…
— Как это не ты, когда в газете писали, что ты?
— Перепутали, у маленьких кровь не берут.
Веки дрогнули, и на бледном лице в уголках губ обозначились ямочки — геолог, наверное, не спал, а просто лежал с закрытыми глазами. Фёдор слегка повернул голову, глазами показал подойти поближе…
— В общем, так, — поспешил Аркашка. — Вам шевелиться нельзя в связи с героической раной, поэтому мы с Ундре будем говорить всю обстановку.
Глаза геолога потеплели, он кивнул.
— Каждый день передают: Р-78 дала первый фонтан ямальского газа в нашем районе, — информировал Аркашка. — Вчера в районной газете хвалили Уразова, что он первое место занял по скоростному бурению. А мы с Ундре так думаем…
Ундре так не думал, он вообще никак не думал, он только восхищался, откуда столько знает Аркашка, как у него хватает терпения читать газету.
— …Мы с Ундре так думаем, пусть Уразов бурит, как крот, а газ-то ты первый нашёл. — Аркашка забыл про официальный визит и снова стал обращаться к Фёдору, как и раньше. — Он, может быть, всю жизнь пробурит, а газ не найдёт.
Фёдор отрицательно покачал головой и вдруг зашевелил потрескавшимися губами:
— Так нельзя думать… Все, все, и Уразов, очень рады за наших ребят.
Аркашка задумался.
— Ну, всё равно он героический поступок не совершил, этот Уразов… А я сразу подумал и хотел предложить в классе, если ты умрёшь, то наш отряд будет носить твоё имя…
— Дедушка Валякси говорит, — вставил Ундре, — от оленя красивые рога остаются, хорошего человека поминает племя.
В глазах геолога заплясали искорки.
— Вы что, хоронить меня пришли? — беззвучно рассмеялся он. — А я ведь не герой, таких героев надо наказывать…
— Как не герой? — ахнули от неожиданности Ундре с Аркашкой. — Как наказывать?
— За нарушение правил — техникой безопасности называются, — объяснил Фёдор и посмотрел на ребят. — Вот, к примеру, — обратился он к Аркашке, — жаловались на тебя, что ты в классе стреляешь из резинки гвоздиками. Тоже правила нарушаешь, сам знаешь, но ведь думаешь — ничего не случилось. А если в глаз?..
Вот и здесь также. Дежурный буровик не проследил, чтоб не было никого на задвижках. Думали, как бурили, так и дальше будет… Оказывается, подошли к газовому пласту. Потом всё произошло неожиданно, растерялись… В последний момент бросился я перекрывать задвижки фонтанной арматуры… Не пострадал бы я — пострадали б другие… Но виноваты мы все, нельзя было допустить аварии, — с трудом проговорил Фёдор.
Ундре с Аркашкой спохватились, что наговорили лишнего, разволновали Фёдора.
— Мы пойдём, — вскочил первым со стула Аркашка. — Сейчас главное вам — спокойствие, — перешёл снова на официальный тон. — Сейчас главное — аппетит. Это кажется, что не хочешь есть, а организм всё равно надо кормить… Мы с Ундре брусники принесли и варенья из черёмухи. Мне его бабка всегда даёт, когда с животом не ладится…
Фёдор устало прикрыл веки, ничего не ответил. Бледное лицо его снова стало безразличным и чужим. Ундре с Аркашкой на цыпочках поспешили в прихожую.
— «Умрёшь»… — передразнил Ундре друга, когда они одевались в тёмном коридоре.
— Да я что, — оправдывался Аркашка, — я потому сказал, что если что случилось бы, то мы его не забыли бы… А сам… «Красивые рога, племя поминает, дедушка говорит…» — в ответ передразнил Аркашка.
Няня сердито посмотрела на друзей.
— А ну, спасатели, — пригрозила она, — выметайтесь живо. Эх вы, Роговы… — сказала она, обращаясь к Аркашке. — Человек на волоске от смерти, а тут молоко за деньги приносят… Тьфу!
— Кто?.. Зачем? — сжался в комочек Аркашка. Он всё понял и такой был беспомощный и жалкий, что Ундре отвернулся от него.
— Кто, зачем… Ишь какие чистенькие да добренькие, — няня вытолкала Аркашку за шиворот. Старый крючок тяжело плюхнулся в разношенную петлю.
Этого уж Аркашка своим старикам простить не мог. Вечером прибежал за Ундре.
* * *
— Какой суд? — не понял Ундре.
— Какой, какой… самый настоящий, — Аркашка вытащил из брезентовой куртки бумажный рулончик. — Тут у меня всё написано. Помнишь, как браконьеров судили, я тогда в клубе целый день просидел — всё запомнил, как и что… В общем, ты будешь главный свидетель. Когда понадобится и я обращусь к тебе, ты сразу отвечай: слушаюсь, товарищ судья…
— А если они нас не будут слушать? — Ундре представить не мог, как это можно спорить со стариками. — Аркашка, — заупирался он, — не надо, они ещё и дедушке Валякси пожалуются.
Аркашка сплюнул под ноги и остановился. Он отчуждённо засвистел и сузил глаза:
— Значит, тебе всё равно… Пусть надо мной смеются… Так, что ли?
— Да нет же, Аркашка, — попытался объяснить Ундре. — За жадность, конечно, людей наказывать надо… Но старших мы должны слушаться.
— А если старшие неправильно поступают? — замахал руками Аркашка. — Что тогда? Если мы не будем бороться за справедливость?
На это Ундре ничего не мог ответить.
— Да ты не бойся, — подбодрил Аркашка. — У меня всё тут написано, где что сказать. Ты только вовремя вскакивай и говори: «Слушаюсь, товарищ судья». Знаешь, как это слово на них подействует.
…Бабушка Пелагея и Сем Вань мирно пили чай. Пили они всегда с наслаждением и долго. Сегодня был сытный чай, пили они его с солёной рыбой, прикусывая луком, который крупными кольцами лежал на тарелке. На никелированных боках самовара отражались и искажались их лица. У бабки Пелагеи оно было вытянуто, лоб заострён, а нос выпирал грушей. У Сем Ваня наоборот — лоб сросся с бровями, а рот, как у лягушки, забегал за уши, один ус разметался с лошадиный хвост, а другой чуть-чуть виден был под носом. Не обращая внимания на отражения, они отпыхивались, вытирали пот полотенцами и снова пили.
Аркашка спрятал Ундре на кухне за занавеской. Для себя вытащил тумбочку и стул, развернул рулон. Старики не замечали Аркашки, они привыкли к его возне. Вот всё и приготовлено. Тихо, как в клубе, только слышно потикивание настенных часов с кукушкой да почмокивание. Блюдца старики осторожно держали на пальцах за самое донышко…
— Встать, суд идёт! — дико взревел Аркашка. Он даже испугался самого себя. Тик-так, тик-так — то ли стучат настенные часы, то ли бьётся в груди сердце.
Сем Вань икнул, поражённый, уставился почему-то на бабку: мол, кто это такой? Бабка Пелагея не знала, кто такой, поставила блюдце, растерянно стала поправлять кокошник. Теперь они оба не знали, кто перед ними. За тумбочкой в образе Аркашки стоял неприступный человек. Чёрный костюм, взрослый галстук и запонки на рубашке принадлежали Фёдору, а вот тонкая шея, голова клином — Аркашке. Его как будто засунули в костюм — настолько было всё велико и мешковато.
— Господи, да он что, спятил? — схватилась за сердце бабка Пелагея.
Сем Вань всё ещё сидел с полуоткрытым ртом.
— Суд идёт над гражданами Роговыми за их жадность, — уже более уверенно объявил Аркашка.
— Ах ты, таракан чахоточный, заноза ехидная, — завозмущалась бабка Пелагея и пошла в наступление: — Уж я тебе сейчас такой суд устрою, уж так вытяну…
— Записывается первое оскорбление, — невозмутимо сделал пометку на бумаге Аркашка. Однако когда бабушкина рука потянулась к его уху, он неожиданно из-под листа бумаги выхватил ракетницу, которую, видно, тоже взял у геолога. — Ни с места!
— Ой, беда, беда! — скороговоркой взвизгнула бабка и, путаясь в сарафане, отпрянула к Сем Ваню. — Убьёт, застрелит, — вскрикивала она, заткнув уши ладонями. — Убери хоть нагану свою! Так и целится в лоб.
— Вопрос направлен к обвиняемым, — между тем продолжал Аркашка. — Главный свидетель…
— Слушаюсь, товарищ судья, — стеснительно вышел из-за занавески Ундре. Он робел перед взрослыми, он не мог вот так превратиться в кого угодно, как Аркашка. Но ведь приказание друга…
— Это что за блин? — с интересом уставились на Ундре старики. Ундре не блин, у него просто лицо круглое, как у всех хантыйских детей.
— Записывается второе оскорбление с последним предупреждением, — отметил неприступный Аркашка. — Главный свидетель, что вы выяснили про молоко в Кушевате?
— Я выяснил, что все молоко продают по 30 копеек литр, а Роговы продают геологам за 60 копеек.
— Что скажете в оправдание? — сурово обратился к старикам Аркашка.
