Как раз на этом месте начали бить часы, и старик сказал:
— Ну, хватит, пусть останется на завтра.
Миши сложил газету и поднялся.
Он увидел, что у старика дрогнули губы, точно он хотел что-то сказать. Миши густо покраснел: сейчас попросит его не приходить так рано. Но господин Пошалаки сказал совсем другое:
— Здесь снег тоже не каждый год выпадает так рано. И не припомню такого года, когда бы он выпал восемнадцатого октября…
Миши постоял немного, помолчал. Старик кончил говорить, и не похоже было, что он хочет добавить что-нибудь еще.
— До свидания, — попрощался мальчик.
Старый господин ласково кивнул:
— До завтра.
На улице ветер швырял снег в глаза. Втянув голову в плечи, мальчик быстро прошел через двор. Он всегда боялся встретить здесь какую-нибудь собаку. Собак Миши не любил, у них в деревне их много и все злые. И его уже дважды покусали, когда он ходил за молоком.
В коллегии он наконец укрылся от ветра. Вскоре гимназисты пошли на ужин. Опять была сладкая каша — его любимое блюдо, но все страшно злились и говорили, что надо бы швырнуть ее поварихе в физиономию.
Вечером снова сидели вокруг лампы и занимались, а Миши все время представлял себе, как столетние дубы в Большом лесу грустят и тоскливо шумят своими кронами над хилой кукурузой и реденькой рожью: ведь из-за них им придется погибнуть… На улице выл ветер, стучал в окна, рвал водосточную трубу, а в комнате от раскаленной печки веяло теплом, нагоняющим сон.
С тех пор, как Миши получил посылку, он чувствовал себя уверенней. О съеденной ваксе Бесермени напоминали теперь только во время стычек, и Миши смирился со своей потерей, зато таким чужаком среди ребят он уже не был. Как-то его даже приняли играть в лапту, и он, вопреки своим ожиданиям, был довольно ловок, но из-за холодной погоды играть, к сожалению, больше не пришлось. Теперь уж до самой весны не поиграешь!
Счастливые были деньки. Из дома прислали новую шляпу — коричневую, с широкими полями. Миши нравилось, что вместо щетинки и коготков на ней была настоящая лента. Шляпа была под стать серьезному человеку — гимназисту и никому не бросалась в глаза. Но над письмом матери он, как всегда, долго лил слезы: стоило только взять листок в руки, как сердце сжималось от боли, и он просто не мог понять, что с ним происходит.
В гимназии его ежедневно вызывали к доске, и он так хорошо во всем разбирался и так хорошо отвечал, что все учителя были им очень довольны.
К господину Пошалаки он уже не являлся раньше времени, а прогуливался перед желтым домом до тех пор, пока часы на соборе не начинали бить пять. Он уже знал, что сначала они издавали особый гулкий звук, и, услышав его, мальчик входил во двор. Когда он подходил к дому, раздавался первый удар, а когда садился на стул, принимались весело посмеиваться комнатные часы.
— Знаешь, Нилаш, моя мама велела пригласить тебя к нам. Сегодня суббота, приходи.
— Я?
— Да.
— Зачем?
— Да просто так.
— А для чего?
Орци рассмеялся:
— В гости. Придешь?
Миши не мог опомниться от неожиданности. Ведь уже второй год они сидят за одной партой, и Орци ни разу его не приглашал. Вот у Гимеши он бывал часто, особенно в прошлом году.
Орци был первым учеником в классе, а Миши еще дома привык, что второй всегда слепо повинуется первому. Дома он был старшим, и младшие братья должны были его слушаться. Орци считался первым учеником, но это было несправедливо, потому что у Миши по словесности была пятерка, а у Орци только четверка. По гимнастике у обоих были тройки, а по остальным предметам — пятерки. Ребята говорили, что Орци первый незаслуженно, раз у него четверка по словесности. Но Миши это ничуть не обижало, ведь Орци был любимцем преподавателя латыни, да и знал он действительно гораздо больше Миши. Например, однажды на уроке латинского языка встретилось имя Юлия Цезаря. Преподаватель Дереш спросил, кто уже слышал это имя и что о нем знает. Никто ничего не знал, и тогда Орци встал и сказал, что так называется спектакль, который он видел в Будапеште, и что Юлия Цезаря убили.
— А кто его убил? — спросил Дереш.
Этого Орци уже не помнил.
— Ну, хорошо, садись, — улыбаясь, сказал преподаватель и потрепал Орци по щеке.
Миши нравилось, что Орци так много знает. Почти на каждом уроке он говорил что-нибудь такое, чего не знали остальные. Зубрилой он, правда, не был, так же как и Миши, но Миши прекрасно понимал, что оба они по справедливости не заслуживали первого места, так как лучшим учеником должен быть Шанта, считавшийся тем не менее в классе только четвертым. Отец его, говорят, работал лесорубом, а сам Шанта был дебреценец, ходил в сапогах, был очень молчалив, но знал абсолютно все, что проходили на уроках. Правда, Миши знал еще многое, чему не учили в гимназии, от своей матери. Но в спряжении латинских глаголов никто не разбирался так, как Шанта.
И все-таки он был на четвертом месте, потому что ему несправедливо выставили две четверки. Гимеши тоже хорошо учится, только вот все тетрадки у него исчерканы, вечно он что-нибудь в них рисует и совсем не следит за уроком, и спроси его преподаватель неожиданно, он редко знает, о чем идет речь, но если вопрос повторить, то уж ответит правильно.
Во время урока Нилаш наклонился к Гимеши:
— Я тебе что-то скажу.
— Что?
— Потом.
Уроки кончились к двенадцати часам. Орци тут же завернул учебники в черный дермантин и перетянул их желтым ремешком с блестящей никелированной пряжкой. Потом, надевая зимнее пальто, наклонился к Миши.
— Очень обяжешь своим приходом.
Нилаш не ответил: его задело это изысканное «обяжешь». Сам он не мог бы так сказать. Что это еще за «обяжешь»?
— Ну, что у тебя? — спросил Гимеши, стягивая свои учебники обычным ремнем.
— Знаешь…
— Ну?
— Меня Орци пригласил.
— К ним в гости?
— Да.
— Ну и ну!
— А тебя нет?
— Нет.
— Тогда и я не пойду.
Гимеши молчал. Затем взглянул на Миши:
— Не валяй дурака.
— Не пойду.
— Ах ты упрямый осел! — сказал Гимеши и боднул Миши головой в грудь: он всегда дрался головой.
Миши свалился на парту и засмеялся.
Толкая друг друга, мальчики направились к выходу, и у Миши рассыпались учебники — у него не было даже ремешка, и учебники он носил просто под мышкой. А Гимеши всегда складывал свои вещи второпях и совсем не так тщательно, как Орци.
— Все равно не пойду! — выпрямляясь, заявил Миши.
— Ну, раз ты такой глупый… — пожимая плечами, сказал Гимеши. Вдруг в класс запыхавшись вбежал Орци.
— Нилаш!
Миши покраснел и с испугом взглянул на Орци: наверное, тот уже знает, что он не хочет к ним идти.
— Поди-ка сюда!
Он отвел Миши в сторону и зашептал:
— Совсем забыл, я ведь даже не объяснил тебе, где мы живем.
— Я не… — Миши хотел сказать, что не придет, но не посмел, вдруг страшно пожалев, что с ним сейчас нет Гимеши.
Орци долго объяснял, где они живут (на улице Кошута, около театра), назвал номер дома и сказал, что надо подняться на второй этаж — там их квартира.
— Мама сказала, чтобы я обязательно тебя пригласил, ей и господин Дереш говорил о тебе.
Миши обомлел: господин Дереш!
Орци дружелюбно кивнул и умчался — и так потерял много времени, надо было наверстывать.
Нилаш бросился во двор, чтобы догнать Гимеши и сказать ему, что преподаватель латыни обязательно велел пойти к Орци, но приятеля нигде не было, хотя Миши и добежал до самого памятника Чоконаи. Он искал Гимеши, пока не позвонили к обеду, и тогда что было духу кинулся со своими учебниками на третий этаж, к себе в комнату, а потом помчался вниз, в столовую, но все же немного опоздал.
На обед подали суп-гуляш и молочную кашу. Звон ложек и тарелок подействовал на Миши благотворно, ел он с большим аппетитом, и, когда в конце обеда наставник принялся читать молитву, мальчик быстро доел остатки каши.
Вернувшись в комнату, Миши стал одеваться.
— Куда это ты собираешься?
— Глядите, Нилаш умывается! — кричали ребята.
— Даже чистую рубашку надел! Ноги-то вымоешь?
— Куда это он идёт? — удивлялись ребята.
— Да вот господин Дереш велел, — уклончиво отвечал Миши.
Имя преподавателя было для него защитой, иначе он не посмел бы устроить такую комедию.
Миши прекрасно знал, где находится театр; он прошел сапожные ряды и, подойдя к театру, прочитал на афише: «Головорезы». Вот бы посмотреть! Он решил, что купит билет. В канцелярии за десять крейцеров можно было получить билет, и Миши не пожалел бы денег, но нужно просить разрешения у классного наставника, преподавателя латыни, и поэтому Миши еще ни разу не был в театре.
Он долго разгуливал возле театра, как вдруг, громко напевая, подошел какой-то человек, с бритым лицом, в цилиндре и в странном широком плаще, и Миши убежал.
