Погода была хорошая, снег почти растаял, оставаясь только кое-где под кустами; светило солнце, но было все-таки холодно.
Когда Миши нашел дом, в котором жил Орци, он не отважился сразу войти, а раз пять прошелся мимо. Только после этого, весь красный от смущения, он торопливо вошел, робея, поднялся по лестнице с решетчатыми чугунными перилами и подошел к большой белой двери, на которой не было ручки.
Мальчик просто не знал, что ему делать: как тут войдешь, если нет ручки? Он долго стоял расстроенный, но вдруг дверь распахнулась, и из-за нее выскочила служанка, едва не налетев на Миши.
— Я к Орци.
— К Бебуци? Он дома! Ну, заходите! Да заходите же!
Миши обидело, что служанка с ним так разговаривает. Он молча вошел в квартиру и оказался в красивой комнате с ослепительно белыми шкафами. Оглядевшись, Миши увидел, что в ней четыре двери, и не знал, куда идти дальше.
Тут он услышал за спиной смех и обернулся: над ним потешалась все та же служанка.
— Туда идите, налево. Не туда! Налево, говорю же вам, налево, — и, смеясь, показала на дверь справа. — То есть я хотела сказать, направо!
С этими словами она захлопнула за собой дверь. Миши взялся за ручку, которая была довольно высоко, и вошел в маленькую темную комнату. Из нее дверь вела в другую, большую и светлую, окнами выходившую на улицу.
Миши остановился посреди темной комнаты, следующая большая комната была ярко освещена солнцем и еще чем-то, висящим над столом, сверкающим, как второе солнце, — просто слепило глаза от такого яркого света. У стола сидела белокурая женщина и громко смеялась.
— Конем, конем! — послышался голос Орци.
Некоторое время Миши стоял тихо, его не замечали и продолжали играть в шахматы. Миши тоже умел играть в шахматы, в прошлом году его научил дядя Терек.
Наконец он решился и тихо позвал:
— Орци!
Его услышали и оглянулись, а он, держась рукой за косяк двери, снова тихо сказал:
— Орци!
Орци бросился навстречу Миши.
Белокурая женщина тоже увидела мальчика — стоит в зимнем пальто, опираясь о косяк двери, и шепчет — и не могла удержаться от смеха.
— Привет, Нилаш, я играл с мамой в шахматы, — сказал Орци.
Они как-то неловко пожали друг другу руки.
У Миши горели щеки — наверное, от ветра: здесь, в Дебрецене, возле коллегии и у театра, где он сегодня долго бродил, всегда такой сильный ветер.
— Сними пальто, — сказал Орци.
Миши снял пальто, которое ему шила мама, оно было на толстой ватной подкладке, теплое, как одеяло, вот только не слишком ладно на нем сидело.
Вдвоем с Орци они отнесли пальто в прихожую и повесили, а сверху положили шляпу, его новую суконную шляпу.
Стена, где висели пальто, была обтянута зеленым сукном и украшена оленьими рогами и саблями.
Когда они вернулись в комнату, матери Орци там уже не было.
— Будь добр, садись.
У Орци была отвратительная манера разговаривать: «будь добр» и тому подобное…
Пришлось сесть.
— Ты здесь делаешь уроки? — спросил Миши.
— Да, это моя комната.
Это тоже рассердило Миши: «моя комната»! Почему это его комната? Он, что ли, ее строил?
— Вот мои книги, здесь игры, а там — спортивные принадлежности.
Но маленький Нилаш ничего не мог разглядеть, свет проникал только из соседней комнаты, и было довольно темно.
Посмотрев вверх, Миши страшно удивился: он думал, что такие высокие потолки бывают только в коллегии. У них дома потолки такие низкие, что если отец слишком сильно взмахнет топором, то обухом задевает балку. А до главной балки даже Миши может дотянуться рукой. Неплохо было бы, конечно, иметь потолки повыше, ведь отец зимой всегда делает полозья для саней дома и щепки так летят во все стороны, что мама вскрикивает: «Лампа! Лампа!» А отец, разозлившись, бывало, так гаркнет, что весь дом дрожит: «Надоела мне эта проклятая лампа! Разобьется так разобьется! Найдется еще в лавке!..»
Но Миши ни за что на свете не решился бы здесь об этом рассказать. Кажется, заикнись он только, как тут же попадет в страшно неловкое положение.
Они и подозревать не должны, что его отец делает полозья в доме, хотя это так здорово, так красиво: у свежих стружек такой приятный запах, с ними можно играть прямо на полу, а здесь все такое хрупкое, с братишками и не поиграешь!
— У тебя есть брат? — спросил он Орци.
— Старший, — рассеянно ответил тот и положил на стол кипу книжек.
Все они были в красных обложках и назывались «Маленький журнал». Орци тут же открыл один из них и показал сочинение, написанное им самим, под заглавием «Летние радости». В нем рассказывалось, как во время летних каникул Орци в отцовском поместье катался верхом на лошади и была у него собака по кличке Гектор, которая доставила ему больше всего радости.
Широко раскрыв глаза, Миши с завистью смотрел на журнал, сердце его бешено колотилось.
— Это ты написал?
— Я!
— Сам?
— Конечно.
— Ей богу?
— Да.
Нилаш задумался: у Орци по словесности была четверка, как же тогда это возможно?
— Поклянись!
— Клянусь!
Значит, все-таки сам написал.
Миши перечитывал снова и снова: «Вильмош Орци», «Вильмош Орци», «Вильмош Орци».
Он разглядывал шрифт и повторял про себя: «Вильмош Орци». Господи, а что, если перевернуть страницу, и там будет «Михай Нилаш»!..
Его это так ошеломило, что он ни о чем другом не мог думать.
Ведь еще в сентябре, во время распродажи в седьмой комнате, он купил несколько тетрадок для записей и сделал из них книгу, в которую переписал «Простодушного крестьянина» и много других стихотворений, переписал нарочно мелким почерком, чтобы побольше уместилось… Но написать «Летние радости», да еще издать в журнале… И тут еще эта подпись: «Вильмош Орци»…
У него просто в голове не укладывалось, что он видит в журнале то, что написал Орци, и его «Летние радости» он мог бы переписать в свою тетрадку точно так же, как «Поклялся король…» Шандора Петёфи.
— Я получил за это альбом, — сказал Орци, заметив, как заинтересовался маленький Нилаш.
И он принес большую роскошную книгу, красную с золотом. В ящике у Миши было несколько репродукций из точно такой же. В ней вся история Венгрии, все короли, герои, вельможи… И это было обидно: у него никогда не будет такой книги, никогда ему не заработать столько денег, чтобы ее купить.
Миши поглядывал то на подпись в журнале, то на толстую королевскую книгу.
— Бебуци! — послышался женский голос из соседней комнаты.
— Пойдем, Нилаш, мама зовет, — тихо позвал Орци.
Нилаш словно очнулся от сна.
Они вошли в другую комнату — там сидела красивая белокурая мама.
— Миши Нилаш, — представил его Орци.
Миши замер в этом море света. Солнце светило ему прямо в глаза. Он удивленно смотрел на мать Орци — она уже сидела не за шахматами, а за маленьким столиком у окна, она была красива, как фея, с такими же, как у Орци, светлыми волосами. И только потом, уже гораздо позднее, Миши подумал, что надо было поцеловать ей руку.
— Значит, это ты Мишика Нилаш?
Голос ее звучал нежно, как у певчей птички. У его матери голос тоже высокий и чистый, особенно когда она поет. Только волосы у мамы черные и такие густые, что, когда она их расчесывает, закрывают целиком ее лицо и плечи.
— Так ты дружишь с моим сыном?
Миши смущенно улыбнулся, — а он и не знал, что они с Орци дружат.
— Мы сидим за одной партой. Он первый ученик, я — второй.
Женщина рассмеялась, но как-то странно: сначала посмотрела совершенно серьезно, потом широко раскрыла глаза и вдруг неожиданно засмеялась.
Видимо, она не знала, что бы еще такое сказать Миши.
— Ты любишь моего сына? — спросила она наконец.
Нилаш посмотрел на Орци: любит ли? И так как он ничего не ответил, женщина опять спросила:
— А деретесь вы часто?
От неожиданности Миши вытаращил глаза: как можно было такое спрашивать, ведь он никогда еще ни с кем не дрался! Наверняка она приняла его за кого-то другого.
А какое на ней было платье! Его мать всем девушкам и молодым женщинам их деревни шила красивые фартуки, а парням жилеты, но такого платья Миши еще никогда не видел: эта женщина была для него точно живая картина…
— Неужели вы не деретесь?
Миши окончательно смутился и покраснел. Конечно, она его с кем-то путает.
— Это был Ланг! — выпалил он.
— Кто?
— Ну, тот, который повалил его на землю…
Женщина была поражена.
— И вовсе не повалил! — весь вспыхнув, испуганно вскрикнул Орци и быстро стал объяснять: — Мамочка, милая, это просто игра такая…
Миши страшно растерялся и сказал вдруг такое, чего и вовсе не следовало бы говорить…
— Я хорошенько не разглядел, — пролепетал он, — ведь на нем верхом сидело сразу несколько человек.
