Тут начальник лагеря поднял руку, все стали успокаиваться.
— Я не зря выбрал для торжественного подъема флага Колю Кольцова. Он нам это только что доказал. Скажем Коле наше спасибо.
И весь лагерь хором сказал:
— Спа-си-бо!
Потом я пошел к своему отряду и встал в строй.
* * *
К Евдокимову родители приехали, к Корнилову приехали, даже к нашему пионервожатому приехали, а ко мне нет.
Вокруг Корнилова ходила толпа людей, все его родственники. Они фотографировались рядом с ним по очереди у беседки.
Света ходила с девушкой-студенткой. Это была ее тетя. Она привезла апельсины, ватрушку и конфеты «Раковая шейка».
— Ты что все оглядываешься? — удивлялась студентка-тетя, когда они сели на скамейку и тетя стала уговаривать Свету съесть апельсин с ватрушкой.
— Я Колю ищу, он в Ленинграде рядом с нами живет.
— Это такой розовощекий крепыш, у него всегда не хватает на пальто пуговиц?
— Он, — сказала Света.
Эту тетю я видел в Ленинграде всего только раз, и пуговицу я тогда сам оторвал, чтобы она не висела на одной нитке и не болталась. Я ее положил в карман, а мама вечером пришила.
— Почему же к нему никто не приехал? — спросила студентка-тетя.
Я слушал весь их разговор, потому что сидел на скамейке в кустах недалеко от них. И вставать теперь было нельзя, они бы сразу меня заметили и подумали бы, что я специально сидел, подслушивал:
— Говорят, у него мама с папой поссорились? — спросила тетя-студентка.
Света что-то ответила, я это не расслышал, потому что вздрогнул, когда тетя сказала про моих родителей. Мне даже хотелось выйти и объяснить, что ничего они не ссорились, а просто папа в Москве, в командировке, а мама — в альпинистском лагере. И нечего распускать всякие слухи.
Но тут Света сказала:
— Он сегодня на верх мачты залез, мы с девочками так переживали, я чуть не заплакала.
— Кто ему разрешил туда лазать? — удивилась тетя-студентка.
— Начальник лагеря. Там застрял флаг, и Коля полез. А я так волновалась, у меня даже сердце замирало.
Тут уж мне стало совсем невозможно подслушивать. Потому что такие разговоры подслушивать нельзя. И я полез между кустами, выполз на дорожку и побежал к нашей даче.
Всех пионеров стали отпускать под расписку с родителями до обеда.
Около дачи ко мне подошел Корнилов.
— Купаться иду с родственниками. Пошли с нами?
— Не пустят. Это ведь твои родственники.
— А мы под расписку. Держи конфету.
Конфету я взял, но с родственниками Корнилова не пошел. Я все-таки надеялся: вдруг ко мне папа из Москвы приедет. Приедет, а меня на территории нет. Он поищет-поищет, да и назад в Москву. Поэтому я решил сидеть около дачи и никуда не отходить.
Ко мне подошла Света. Она угостила ватрушкой и конфетами. Но с ее тетей я бы ни за что и не пошел.
Скоро в лагере стало пусто и тихо.
Я сидел у крыльца дачи, читал книжку. Эта книжка про школьника, который очень хотел поехать на зимние каникулы к другу в Сиверскую. И старался все делать так, как лучше, чтобы его наверняка пустили. Но ему постоянно не везло, потому что его поступки не понимали: и дома, и в школе. Он думал, что делает все, как лучше, а получалось, как хуже. Мне казалось, что эта книжка написана про меня, хоть героя зовут не так, и учится он в другой школе и на класс старше, а все равно мне казалось, что автор подсмотрел мою жизнь и изобразил.
Мне так уже несколько раз казалось, когда я читал разные книжки. И всегда хотелось такую книжку перечитать снова.
Книжка была грустная, и мне стало совсем грустно. Я уже не читал, а просто думал про свою жизнь и жалел самого себя.
Мама уехала в альпинистский лагерь. Папа в Москве. А я — один. И наверно, не очень-то я нужен им. Сам по себе.
По лесу ехал грузовик. Я смотрел на него, как он переваливается на неровной дороге, медленно движется к нашему лагерю. Вот он остановился у ворот. Из кабины вышел человек и прошел в калитку. А грузовик так и остался стоять там.
Я снова взялся читать книжку.
Потом я услышал сзади тихие шаги, но не подумал о них. Просто услышал — и все.
Вдруг кто-то закрыл мне глаза ладонями.
— Корнилов, пусти! — сказал я. — Видишь, книжку читаю.
Но человек не отпускал. Он громко дышал мне в затылок и крепко держал мою голову.
«Вдруг папа!» — подумал я и сразу обрадовался. Но тут же подумал, что папа такие шутки не делает.
— А вот и не Корнилов, — сказал человек. — Не Корнилов, а Федор Матвеевич.
И я сразу его узнал.
Он меня отпустил и спросил:
— Ну, что ты тут делаешь? Дежуришь по даче?
— Читаю.
— Читаешь? Грустно тебе одному.
— Да нет, — сказал я, — мама в альпинистский лагерь…
И тут я вдруг подумал о Федоре Матвеевиче: как он здесь оказался?
— А я приехал к тебе. Мы ездили с другом, вон его машина стоит. Дай, думаю, к тебе на пять минут загляну. Нельзя ведь, чтобы к человеку никто не приезжал. Вот тебе передача. Мама твоя сказала, что ты любишь «Золотой ключик», ириски. Верно?
— Люблю.
— Ну вот. Полкило хватит? С ребятами поделишься. Купаться почему не пошел?
— Не хочется, я тут читаю.
— Ребята не обижают?
— Нет. Я сегодня достал флаг с середины мачты.
— Правильно сделал. Не болел? Руки-ноги здоровы?
— Здоровы.
— Кормят хорошо?
— Хорошо.
— Я тебя специально расспрашиваю, потому что твоя мама завтра мне позвонит и будет так же расспрашивать меня.
Внизу, у входа в лагерь, засигналил грузовик.
— Нервничает, видишь, торопит. Ну, ты прости, что я на минутку, — сказал Федор Матвеевич. — Я побегу. Я еще сегодня работаю в вечер. — И он сунул мне записку. — Это адрес альпинистского лагеря. Напиши туда письмо, хоть три слова — жив, здоров и веселюсь. Деньги на марку есть?
— Есть, — сказал я, — мне мама два рубля дала.
Грузовик снова засигналил.
— Ну, я побежал. Ты тут не грусти.
И он побежал мимо сосен под гору, напрямик к выходу.
Я видел, как он подбежал к грузовику, посмотрел на наш лагерь — наверно, меня искал, — вскочил в кабину, и грузовик поехал.
* * *
Около дачи малышей кто-то оборвал все цветы.
Цветы только что распустились, а теперь клумбы снова стояли голые.
А воспитательница решила, что это Игорек оборвал. Она вышла из дачи и видит: Игорек несет два цветка.
Она схватила Игорька за руку и повела его к начальнику лагеря.
А я увидел, что Игорька куда-то ведут, и пошел следом. Игорек громко плакал.
— Это не я! Это не я! — кричал он.
Но воспитательница тащила его за руку к начальнику, будто не слышала.
Начальник стоял около главного здания.
— Вот, полюбуйтесь, — сказала воспитательница, — все цветы около дачи оборвал.
— Зачем же ты это сделал? — спросил удивленный начальник.
А Игорек даже хрипел от плача.
— Это не я! — продолжал кричать он.
— Кто же тогда, если не ты? У тебя ведь были цветки? — И воспитательница показала два мятых тюльпана.
— Я их на земле нашел, — плакал Игорек.
— Это правда не он, — сказал я, хоть и не знал — кто. — Цветы, наверно, украли — все клумбы оборваны, а на земле — несколько цветов.
— Заступник еще нашелся. Ты, пожалуйста, иди в свой отряд.
— Подождите, — сказал начальник лагеря, — этому мальчику можно верить. Ты точно знаешь, что не он оборвал цветы?
— Точно, — сказал я. — Зачем ему воровать?
Игорек посмотрел на меня и заплакал тише.
— Хорошо, — сказал начальник. — Ты, Игорь, не плачь и иди в свой отряд. Никто тебя зазря наказывать не будет… А кто оборвал, ты тоже знаешь? — спросил меня начальник.
— Не знаю, — ответил я.
— Они друг друга никогда не выдадут, — проговорила воспитательница малышей.
— Ну и молодцы, что не выдают. Если б он подсматривал в щелку, пока хулиганы рвали, а потом пошел бы ко мне докладывать, я бы его сам прогнал. А если б он собрал ребят и отогнал бы хулиганов, а потом доложил, — я б его очень похвалил. И сейчас тоже — хвалю, потому что заступился за справедливость, а не прошел равнодушно. Иди в свой отряд, — а мы с вами еще останемся, — сказал начальник лагеря воспитательнице.
И я побежал к своей даче.
* * *
Я никогда не знал, что могу быть таким знаменитым. Меня в лагере все теперь знали, особенно после подъема флага. И малыши тоже — после того, как я заступился за Игорька.
Все знали, как меня зовут, приглашали к себе играть. Даже из первого отряда со мной здоровались.
Я шел мимо первого отряда, а они играли в волейбол.
— Иди к нам в круг, — сказали они мне.
Они все были выше меня, наверно, в два раза, но я все-таки встал.
— Куда ему, еще голову оторвем мячом, — сказал тот, кто был рядом.
— Вставай, вставай, пусть учится. Это же Колька Кольцов.
