Тогда я рассказал ему о нашем плане.
— Дураки! — разволновался Глеб. — Вы что, зла ему желаете?
— Желаем! — с вызовом сказал Диман.
— Я про дядю Васю, — пояснил Глеб. — Историю замяли, а вы опять?
— При чем здесь дядя Вася? — удивился Диман.
— Мы ж будем бросать, а не он, — поддержал я.
— При том… Мозгами нужно шевелить. Какой шум поднимется, понимаете? Вашему дяде Васе тогда не поздоровится.
Я понимал, что есть в словах Глеба что-то справедливое. Но так не хотелось отступать!
А тут еще Диман пошевелил плечами:
— Без тебя справимся. Топай отсюда, пока не наломали.
— Да что вы, ребята? — грустно усмехнулся Глеб. — Хуже ведь будет.
— Отваливай, — сказал я. — А то не досчитаешься своих лошадиных зубов.
— Не ходите, ребята. — Он схватил меня за руку. — Я вас не пущу.
— А ну-ка! — Я толкнул его изо всех сил в плечо, а Диман успел подставить ногу.
Глеб загремел. Поднявшись, он отряхнулся и сказал:
— Все равно, ребята, не надо, не ходите.
— Еще хочешь? — спросил Диман.
— Нам не жалко, можем добавить, — сказал я.
Мы повернулись и пошли.
— Я вам помешаю, лучше не ходите! — закричал он нам вслед.
Мы молча показали ему по кулаку.
…Нам повезло. Вишневый «Мустанг» стоял у гостиницы. Мы зашли в дом напротив, поднялись на третий этаж.
В карманах у нас было по два камня. Мы думали кинуть по одному, потому что после первых наших бросков нужно будет скорее сматываться. Но все же у каждого было два камня. На всякий случай, мало ли что?
Автомобиль Кернера сиял, как и в тот раз. Отсюда, с третьего этажа, он казался еще более вытянутым, устремленным. «Мустанг»!.. Я представил, как несется настоящий мустанг но равнине, гордый и свободный, словно ветер. А этого «Мустанга» оседлали. Да еще кто! Какой-то негодяй.
«Ничего, он у нас попляшет, фашистина! Он у нас попрыгает». Я сунул руку в карман, сжал камень.
Только что так долго не появляется этот Кернер? Не мешало бы ему поскорее рвануть из нашего города, пока еще кого не встретил. Что он сейчас делает в гостинице? Жрет, что ли, перед дорогой? Или шмотки свои собирает?
Мы с Диманом вглядывались в каждого, кто выходил из стеклянной двери. Нет, все не он. Опять не он…
— Смотри, — дернул меня за руку Диман. Я взглянул на левый угол гостиницы, куда показывал Диман, и увидел Витальку. Он делал шагов десять то в одну сторону, то в другую. Прохаживался. А сам нет-нет да и посматривал на вишневый автомобиль и на дом, в котором мы расположились.
— Интересуется, — проговорил я.
— А с нами-то не захотел. Конечно, так спокойнее: посмотрел и ушел.
— Пусть смотрит, нам не жалко.
Лишь потом я узнал от Верки, что Виталька наболтал все Тане и звал ее тоже пойти к гостинице. Но говорил он очень сбивчиво, торопился, чуть не за руку тянул. И Таня поняла только одно: что я и Диман собираемся «пощекотать камнями» гоночную машину. Таня покачала головой. «Как я в нем ошиблась, — сказала она, — еще милиции но хватает». «Ничего, — успокаивал ее Виталька, — убегут. Они не дураки. Ну, идем?» Но Таня идти отказалась.
А мы все вглядывались в стеклянную гостиничную дверь. Ну когда же, наконец, выйдет Кернер?
— Ты не высовывайся, — сказал Диман. — Может, он нас видит из своего номера.
— Чудик! Он-то откуда знает, что мы его ждем?
— Ну все равно, — неуверенно проговорил Диман, — не высовывайся.
Меня взяла досада: и так стоишь нервничаешь, да тут еще Диман ерунду начинает говорить.
А Диману, видно, скучно стало ждать. Он спросил:
— Эдька, а ты с Таней уже не ходишь?
— Тебе-то какое дело? — совсем рассердился я. Неужели он не понимает, что об этом нельзя говорить просто так, с кем попало. Я мог бы сказать это лишь другу. Настоящему, преданному другу, с которым можно поделиться любой тайной. Да и то не знаю, сказал бы. Нет, Диман ничего не понял.
Он посмотрел на меня и удивленно сказал:
— Ты что заводишься? Я смотрю, она все с Виталькой ходит, вот и спросил.
— Ну и что?
— Ничего. Как узнала, что у него отец прокурор, так и сразу с Виталькой.
— Дурак ты, Диман. — Я даже плюнул со злости.
— Ты полегче, — сказал Диман, — а те сейчас слетишь с лестницы.
Я промолчал. Не хватало нам только драки между собой.
Диман тоже молчал.
Я смотрел-смотрел в окно и вдруг сказал Диману:
— Около мигинк тсирутни ацинитсог. — Диман вылупил на меня глаза.
— Это по-японски, — пояснил я.
— Что-что?
— Тсирутни ацинитсог.
— Около чего, говорить?
— Около мигинк.
— Ты что, больной? — спросил Диман.
— Нет, — сказал я и засмеялся. — Читай вон вывески.
— Какие?
— Да вон те. — Я показал.
— «Молоко», — прочитал Диман. — Ну что?
— Читай с конца.
— «Око…» — стал читать Диман.
— Идет! — оборвал я его.
Кернер вышел без чемодана, направился к автомобилю.
— Смотри, — сказал я, — не собирается удирать. Но в это время опять открылась дверь гостиницы, и вслед за Кернером засеменил к машине швейцар с чемоданом и маленькой спортивной сумкой. Чемодан, наверное, был очень тяжелый, потому и делал такие торопливые, небольшие шажки швейцар.
Я потрогал в кармане камень и почувствовал, как кровь запульсировала в висках.
— Ишь! — спокойно проговорил Диман. — Даже сумочку нести не хочет.
«Вот выдержка!» — позавидовал я Диману.
А Кернер тем временем дал ключ швейцару, и ют, открыв багажник, стал запихивать туда чемодан. Мелкорослый швейцар возился с этим чемоданищем, как муравей с куском конфеты. Наконец чемодан был уложен.
— Когда уйдет швейцар, кидаем, — сказал Диман.
— Нет, когда заведет машину… Даже когда тронется, не раньше.
— Как рванется с места, не успеем.
— Успеем. Кидай чуть вперед.
Кернер расплатился со швейцаром. Швейцар благодарил, кивал головой, улыбался. «Знал бы, идиот, кому улыбается», — подумал я и сказал Диману:
— Приготовься.
Мы достали камни. Решили так: первым кидаю я, а потом Диман, потому что он сильнее, дальше сможет бросить.
Кернер сел в машину, швейцар даже ручкой помахал, потом повернулся, пошел к двери.
У «Мустанга» заработал мотор, включилась левая мигалка.
Я завел назад руку, крепко сжал камень — ждал момента, когда вишневый автомобиль тронется.
— Кидай, — шепнул Диман.
И тут же я услышал топот позади. Кто-то бежал снизу.
«Успею», — мелькнуло у меня в голове, и я резко вдохнул воздух перед броском, но чья-то сильная рука уже схватила мою кисть. Диману тоже, видимо, помешали, потому что я услышал шум борьбы и яростный крик Димана:
— Пусти!
Вывернувшись, я увидел перед собой Виталькиного отца Петра Сергеевича Шинкарева.
— Спокойно… — сказал он, не отпуская моей руки. — Не рвись…
А на Димана, оказывается, наскочил Глеб.
Диман был сильнее, но Глеб, как клещ, впился в его руку. Все же, мотнув Глеба несколько раз из стороны в сторону, Диман вырвался. Он метнулся к окну и успел швырнуть камень.
Этого можно было не делать: вишневый автомобиль отъехал уже далеко. Диман швырнул лишь так, сгоряча.
Петр Сергеевич отпустил мою руку. Все мы тяжело дышали. Никто ничего не говорил. Петр Сергеевич вынул из кармана платок, вытер со лба пот. Произнес:
— Дурачье.
— Предатель. — Диман кинул ненавидящий взгляд на Глеба.
Глеб вздрогнул и ничего не ответил. Он рассматривал царапину на своей руке.
— Он не предатель, — сказал Петр Сергеевич. — Он поступил честно. А вы настоящее дурачье…
— Идемте.
— Куда? — спросил Диман.
— Там узнаешь.
И тут я заметил Таню. Она стояла ниже нас на лестничной площадке второго этажа. Она приоткрыла рот, будто хотела крикнуть что-то, но передумала. Таня держалась рукой за перила, а одну ногу поставила на первую ступеньку. Наверное, собиралась подняться, но тоже передумала.
— Идемте, — еще раз сказал Петр Сергеевич, Таня не стала дожидаться, пока мы спустимся.
Она вдруг резко повернулась и побежала по лестнице. Стук каблуков се таял, таял. Потом хлопнула дверь, и стало тихо. Очень тихо. Потому что мы спускались медленно и молчали.
«Почему здесь очутилась Таня? — думал я и никак не мог найти ответа. — Что она собиралась делать?»
Только через два месяца я узнал обо всем (на этот раз не от Верки, а от Глеба).
Оказывается, Глеб, примчавшись к нам во двор, чтобы разыскать Шинкарева, сразу же наткнулся на Таню: «Где у вас тут Шинкарев живет, не знаешь?» — спросил он, еле переводя дух. («Взмыленный конь!» — представил я себе Глеба в тот момент.) Во дворе тогда только и говорили про дядю Васю, немца и Шинкарева. Поэтому Тани сразу же спросила: «А зачем тебе Шинкарев?» — «Нужен. Много знать будешь, состаришься». — «Ах, так! — вскипела Таня. Вот и разыскивай сам». (Я представил, как она царапнула Глеба своими зелеными глазами.) Во дворе, как назло, больше никого не было. Глебу и пришлось «коротко и толково» выкладывать все. что он знал. «Он, дураки! — испугалась Таня. — Я побегу». (Значит, все нас назвали дураками. Все, кроме Витальки, — отметил я про себя.) «Куда ты побежишь? А Шинкарев?…» — крикнул ей вдогонку Глеб. «Второй подъезд на третьем этаже», — бросила на ходу Таня.
