Я приподнял шляпу, чтобы поблагодарить его.
– Вы играете для своего удовольствия? – спросила дама; судя по выговору, она была иностранкой.
– Я играю, чтобы заставить поработать моих собак, – ответил я, – и… немного развлечься.
Мальчик сделал ей знак, и она нагнулась к нему.
– Не поиграете ли вы еще? – спросила она, подняв голову.
Поиграю ли? Еще бы нет! Я был так рад, что у меня наконец нашлась публика.
– Вы желаете, чтобы собаки потанцевали, или лучше представить какую-нибудь пьесу?
– Ах, пожалуйста, пьесу! – воскликнул мальчик.
– Нет, это слишком затянется, – возразила дама.
– А танцы слишком коротки, – заметил мальчик.
– После танцев, – сказал я, – собаки могут, если пожелает почтенная публика, проделать разные забавные штуки, как в парижских цирках.
Эту фразу обычно говорил Витали, и я постарался произнести ее с достоинством. Я был очень доволен, что нам не придется играть пьесу: это было бы затруднительно без Зербино и без костюмов.
Итак, я снова заиграл на арфе, и Каин, обхватив передними лапами Дольче, принялся вальсировать с ней; потом Проказник немножко протанцевал один, а затем собаки проделали все свои штуки. Мы не чувствовали усталости: мои артисты как будто понимали, что получат за свои труды обед, и старались изо всех сил.
Вдруг из-за дерева появился Зербино и, как ни в чем не бывало, принял участие в представлении.
Играя на арфе и наблюдая за артистами, я время от времени поглядывал на мальчика. Он, по-видимому, смотрел на нас с большим удовольствием, но не трогался с места. Он продолжал лежать неподвижно и только поднимал руки, чтобы аплодировать нам.
Лодка стояла близко от берега, и я мог хорошо рассмотреть мальчика. У него были светлые волосы и бледное лицо – такое бледное, что сквозь тонкую кожу просвечивали синие жилки. Он глядел кротко и грустно и, по-видимому, был болен.
– Сколько следует заплатить вам за представление? – спросила дама.
– Это зависит от того, сумели ли мы угодить почтенной публике, – ответил я, как обычно отвечал Витали.
– Так нужно заплатить больше, мама, – сказал мальчик и прибавил несколько слов на незнакомом мне языке.
– Артуру хочется взглянуть на ваших артистов поближе, – сказала дама.
Я сделал знак Капи, и он прыгнул в лодку.
– А другие? – крикнул Артур.
Зербино и Дольче последовали примеру Капи.
– А обезьянка?
Проказник мог, конечно, прыгнуть в лодку, но я не был уверен в нем. Он был очень шаловлив, и я боялся отпустить его одного.
– Разве эта обезьянка злая? – спросила дама.
– Нет, но она иногда бывает непослушна, и я боюсь, что она станет дурно вести себя без меня.
– Так приходите и вы.
Она сказала несколько слов человеку, стоявшему у руля, и он, взойдя на нос лодки, перекинул на берег доску.
По этому мостику я и вошел в лодку, с арфой за плечами и Проказником на руках.
– Обезьянка! Обезьянка! – кричал Артур.
Я подошел к мальчику и, пока он гладил и ласкал Проказника, смог вблизи рассмотреть его. Вот чудеса: оказалось, что он привязан к доске и потому не может двигаться.
– У тебя есть хозяин, мой милый? – спросила дама.
– Да, но мне придется некоторое время провести без него.
– И долго?
– Два месяца.
– Два месяца? Бедный мальчик! Остаться одному в такие годы и так надолго!
– Ничего не поделаешь, так уж случилось.
– И хозяин, вероятно, велел тебе принести достаточно денег по прошествии этих двух месяцев?
– Нет, он не потребует с меня денег… Мне только нужно зарабатывать столько, чтобы хватило на еду мне, собакам и обезьяне.
– И тебе это удается?
Я нерешительно молчал. Но эта дама казалась мне такой доброй, смотрела на меня так ласково. Почему не сказать ей правды? К чему скрывать ее?
И я рассказал, как Витали посадили в тюрьму за то, что он заступился за меня, и как я, выйдя из Тулузы, не заработал ни одного су.
Артур играл с собаками, но в то же время внимательно слушал мой рассказ.
– Как вы, должно быть, голодны все! – проговорил он.
Услышав знакомое слово, собаки залаяли, а Проказник стал изо всех сил потирать себе живот.
– Ах, мама! – воскликнул Артур.
Его мать поняла, что значило это восклицание, и сказала на незнакомом мне языке несколько слов какой-то женщине, выглянувшей из полуотворенной двери. И через минуту та принесла накрытый столик.
– Садись, дитя мое, – сказала мне дама.
Я не заставил себя просить дважды и, повесив арфу, сел за стол. Собаки окружили меня, а Проказник забрался ко мне на колени.
– Ваши собаки едят хлеб? – спросил Артур.
Едят ли? Я бросил каждой из них по куску, и они жадно съели его.
– А обезьянка? – спросил Артур.
Но Проказник позаботился о себе сам. Пока я кормил собак, он схватил кусок пирога и так набросился на него, что чуть не подавился.
Я тоже живо принялся за еду, но не забывал подбрасывать кусочки и собакам.
– Бедняжка! – сказала дама и налила мне в стакан вина.
Артур лишь пристально смотрел на нас, удивляясь, должно быть, нашему аппетиту.
– А где бы вы обедали сегодня, если бы не встретились с нами? – спросил он.
– Нам, вероятно, вовсе не пришлось бы обедать.
– А завтра?
– А завтра нам, может быть, удастся заработать что-нибудь.
Артур отвернулся от меня и заговорил с матерью все на том же, незнакомом мне языке. Он, по-видимому, просил ее о чем-то.
Поговорив с ней, он снова обернулся ко мне.
– Хотите остаться с нами? – спросил он.
Я смотрел на него молча, до того удивил меня его вопрос.
– Мой сын спрашивает, хочешь ли ты остаться с нами?
– В этой лодке?
– Да. Артур болен. Доктора велели ему лежать неподвижно, и он привязан к доске. Для того, чтобы ему не было скучно, мы ездим в лодке. Ты будешь жить с нами, давать представления для Артура, а когда тебе захочется, ты сыграешь нам что-нибудь на арфе. Таким образом ты сделаешь одолжение нам, а мы со своей стороны будем полезны тебе. Для тебя лучше остаться с нами, чем бродить одному по большим дорогам.
Я был в восторге! Жить в лодке, плавать по воде – какое счастье! Это пришло мне в голову прежде всего, но через минуту я сообразил, как счастливо все устраивается для меня и как великодушна эта дама. Я подошел к ней и поцеловал ей руку.
Это, по-видимому, тронуло ее. Она ласково погладила меня по голове и прошептала:
– Бедный мальчик!
Так как от меня ждали игры на арфе, я решил сейчас же приняться за это и, усевшись на носу лодки, стал перебирать струны.
Дама приложила к губам маленький серебряный свисток. Раздался резкий свист, и я остановился, думая, что ей не понравилась моя игра и она хочет, чтобы я перестал.
– Мама подала знак, чтобы лошади трогались. Мы сейчас поплывем дальше, – объяснил мне Артур.
Лодка закачалась, канат натянулся, и мы медленно поплыли по каналу. Вода пенилась около бортов; деревья, освещенные косыми лучами заходящего солнца, мелькали мимо нас.
– Не хотите ли поиграть? – спросил Артур.
И, подозвав к себе мать, он взял ее за руку и не выпускал из своей ладони все время, пока я играл разные пьесы, которым выучил меня Витали.
Мать Артура, англичанка, была вдовой. Ее звали госпожой Миллиган. Сначала я думал, что Артур ее единственный сын, но потом узнал, что у нее был и другой, старший, который как-то таинственно исчез и, несмотря на все поиски, его не могли найти. Госпожа Миллиган была в это время опасно больна, а когда она выздоровела, ей сообщили, что муж ее умер, а ребенок пропал. Брат ее мужа, Джеймс Миллиган, долго разыскивал мальчика, но безуспешно. Впрочем, он вряд ли был заинтересован в том, чтобы племянник нашелся: за неимением прямого наследника все состояние брата должно было перейти к нему.
Но получить наследство ему не удалось, потому что через полгода после смерти мужа у госпожи Миллиган родился второй сын, Артур. Но это был слабый, болезненный ребенок, и доктора говорили, что он едва ли выживет. А после его смерти наследство переходило к Джеймсу Миллигану. Таким образом, у того все-таки оставалась надежда: нужно было только подождать смерти мальчика. И он ждал.
Однако предсказания докторов не сбылись: Артур не умер. Благодаря заботам матери он остался жив. Но он постоянно хворал и перенес несколько тяжелых болезней. В последнее время у него начались мучительные боли в бедре. Доктора прописали ему серные ванны и долго лечили, но безуспешно. Тогда они посоветовали привязать мальчика к доске, чтобы он лежал совершенно неподвижно и не мог шевелиться.
Артуру было бы очень скучно постоянно оставаться в комнате и не бывать на открытом воздухе, поэтому госпожа Миллиган наняла в Бордо лодку, на которой они и стали плавать из одной местности в другую.
На этой лодке – «Лебеде» – помещался целый дом, состоявший из спальни, гостиной, веранды и кухни. Артур проводил целые дни в гостиной или на веранде. Ему стоило только открыть глаза, и красивые виды проносились мимо него.
