— Конечно, другое! — воскликнула Наташа. — И очень стыдно тебе, Нюра, насчёт гороха подозревать. Тут обязательно другое. Может, очень, очень важное.
— У них все по очереди, — вставила Анюта. — Вчера толстый Генка. Ещё раньше Женька Воробьёв. А нынче Аркаша…
— Нет, — снова воскликнула Наташа, — нет, мы обязательно должны узнать! Обязательно должны узнать… Но каков Аркашка? Я ему сегодня говорю: «Аркадий, куда вы по ночам носитесь?» А он сделал круглые глаза: «Что ты? Что ты? Тебе померещилось!» Нет, я ему обязательно докажу, что мне ни капельки не померещилось!
— Только имей в виду, — наставительно сказала Мила, — мальчишки терпеть не могут, когда в их дела лезут. Они тебе могут такое показать! Не обрадуешься.
— Ой, Наташик, — жалобно прошептала Анюта, — зачем тебе нужно? Не лезь к ним.
— Очень я их боюсь! — гордо сказала Наташа. — Как же! Вот сегодня всё и узнаю.
Глава 19. «В последний час»
И вот Наташа на подоконнике, прислонившись к косяку окна, выжидает возвращения Аркадия. Она уже сама не рада, что взялась за такое хлопотливое дело. Так хочется спать!
Ночь тихая-претихая. Только и слышно, как перестукиваются молотилки в трёх колхозах: в их Цибикнурском, в соседнем — Куптурском и в том, что за рекой, в колхозе Уэмдеши.
«Тук-ту-ту, тук-ту-ту, — стучит молотилка в их колхозе. — Первые перемолотим, первые перемолотим…»
Из Куптурского откликается:
«Нет, нет, тук-ту, нет, нет, тук-ту! Не перегнать, тук-ту, не перегнать, тук-ту!»
А из-за реки чуть слышно, но явственно доносится голос третьей молотилки, колхоза Уэмдеши:
«Не отстанем, тук-ту-ту! Не отстанем, тук-ту-ту!»
Уж это всем известно, что все три колхоза соревнуются, кто раньше обмолотит хлеб и свезёт зерно государству.
Председатель их Цибикнурского колхоза, Пелагея Семёновна, сказала на общем собрании: «Товарищи женщины! В нас сейчас главная сила, мы должны как следует постараться, по-боевому управиться с работой и помочь нашему государству в трудные военные дни!»
И вот теперь день и ночь в колхозах идёт молотьба, чтобы пораньше сдать хлеб государству.
Они тоже ходили помогать. Всем отрядом ходили. Развязывали свясла у снопов. Оттаскивали от молотилки солому. Сгребали в кучи зерно. Председатель Пелагея Семёновна их похвалила…
…Но как хочется спать! Ресницы сами собой складываются и прилипают волосок к волоску, верхние к нижним…
Наташа трёт пальцами, кулаками и ладошками глаза. Только бы не уснуть, сидя на окошке!
«Тук-ту-тук-ту-тук-ту, — стучат молотилки. — Перегоним, перегоним, перегоним…»
Чуть слышный, влетел в окно ветерок. Поиграл прядью Наташиных волос, коснулся Наташиной щеки, пощекотал её закрытые глаза… Что с ней поделаешь? Уснула…
Вдруг тонкий, пронзительный свист раздаётся под окнами. Наташа вздрагивает и просыпается. Дремоты как не бывало.
Она осторожно выглядывает в окошко.
Из кустов вылезает тёмная фигура. По хохолку на затылке можно сразу признать Аркашу. Даже в темноте всё равно похож на самого себя…
Наташа торопливо закутывается с головой в одеяло, суёт ноги в тапочки.
— Уже? — тихо спрашивает Мила. — Вернулся?
— Уже! — отвечает Наташа и выскальзывает в коридор.
На столике у входных дверей горит дежурная коптилка, сделанная из керосиновой лампы.
Вот уж эта коптилка — действительно коптилка! Над жёлтым языком пламени — второй язычище, из чёрной густой копоти, чуть ли не до самого потолка.
Может быть, от этого чёрного языка, а может, от колеблющегося огонька коптилки по потолку ходят-бродят тени, похожие на крылья ночной птицы.
Другая половина коридора, где нет коптилки, погружена в полную темноту. От этой темноты коридор кажется необыкновенно длинным, и кажется, что он уходит прямо в лес, прямо под высокие сумрачные ели…
Закутавшись поплотнее в одеяло, Наташа бежит в тёмную часть коридора. Там комнаты мальчиков…
Аркадия с нетерпением поджидают.
Едва он свистнул, как в окне показалось толстощёкое Генкино лицо.
— Вали, вали, никого нет, всё спокойно, — шепчет Генка и спускает вниз Аркаше свёрнутое жгутом полотенце.
Ловок этот Аркашка! Настоящий бесёнок! Казалось, пальцы его рук только слегка, чуть-чуть прикоснулись к самому кончику полотенца, а он уж сидит на подоконнике, свесив ноги в комнату.
— Ну что? Какие дела? — налетают на него разом все мальчишки.
— Дела хорошие! — еле переводя дыхание, говорит Аркадий. — Сегодня был «Последний час»! Прорыв на Калининском и Западном фронтах! Фашистов погнали на пятьдесят километров… Вот какие дела!
Мальчишки мгновенно забывают, что ночь, что к ним может притти дежурная воспитательница, а то ещё, чего доброго, и сама Клавдия Михайловна.
— Вот это здорово! — в восторге кричит Шурка и выкатывается кубарем из кровати. — Вот это ты молодец! — Он хлопает Аркадия но плечу с такой силой, что тот чуть не скатывается с подоконника.
— Карту, карту доставай, Женька!
— Зажигайте коптилку, ребята!
— Такие трофеи, братцы мои, — продолжает Аркаша, — такие трофеи! Одних самолётов сбито двести девяносто штук. А сколько танков, орудий, миномётов! Мы с Алёшей прямо не успевали записывать. Особенно номера разгромленных фашистских дивизий…
У Наташи, прильнувшей к дверной щёлке, широко раскрываются глаза. Вот она, оказывается, тайна старших мальчиков! А Нюра Щёточкина ещё смела подумать про какой-то горох!..
Значит, каждую ночь они бегают к Алёше на почту слушать по радио сводку Информбюро.
Забыв про добрые советы, которые ей надавала Мила — громко не дышать, как-нибудь не кашлянуть, не скрипнуть дверью, а слушать только краем уха и носа в комнату вовсе не совать, — забыв про всё (и какие тут могут быть советы, когда главное — не пропустить ни одного слова), Наташа тянет на себя дверь.
Дверь скрипит, и Наташа прямо застывает от страха. Теперь-то ей мальчишки пропишут по первое число! Покажут, где раки зимуют! Будет она знать, как в их дела нос совать… Но мальчишки даже не обратили внимания на скрип двери. Они даже не обернулись. Они припали к столу, на котором лежала карта, и, кроме вечерней сводки Информбюро, казалось, для них ничего больше не существует.
Тогда Наташа осмелела (ведь должна она слышать, что творится на фронтах!), ещё немного потянула к себе дверь, на этот раз осторожно и без скрипа, и просунула в комнату не краешек уха, а оба уха со всей головой и двумя растрёпанными косичками. Нет, она не хочет пропустить ни одного слова, ни одного слова!
— Вот, смотрите, где произошёл прорыв, — быстро-быстро, захлёбываясь, говорит Аркадий, — в Ржевско-Гжатско-Вяземском направлении.
— Значит, вот тут, — говорит Женя Воробьёв и показывает пальцем на карту. — Вот Вязьма, вот Гжатск, а вот Ржев… Какая ширина прорыва?
— Сто пятнадцать километров по фронту, пятьдесят километров вглубь, — говорит Аркаша, заглядывая в бумажку с записью.
— Не путаешь?
— Нет. Всё точно.
Жене немного досадно: такую хорошую сводку пришлось слушать не ему, а другому мальчику. А вдруг этот другой мальчик, то-есть Аркаша, что-нибудь перепутал, недослышал?.. Плохо, что у них в доме нет собственного радио. Сколько времени хлопочет Клавдия Михайловна, а выхлопотать не может.
— Да, ребята, — торжественно повторяет Аркаша, — наши войска прорвали фронт на сто пятнадцать километров и отбросили фашистов на пятьдесят километров.
— Завтра узнаем, — говорит Коля Бабурин, — какие ребята у нас из освобождённых мест, нужно их оповестить.
Наташа навострилась. Может, и среди её девчат есть кто-нибудь из освобождённых мест? Тогда она должна оповестить, только не завтра, а сегодня.
— По двадцатое августа нашими войсками освобождено шестьсот десять населённых пунктов, — продолжает Аркаша.
— Шестьсот десять, шестьсот десять, шестьсот десять! — шепчут Наташины губы.
Только бы не забыть! Только бы запомнить! Она хочет всё-всё рассказать девочкам.
— Это точно? — опять строго и внушительно переспрашивает Женя Воробьёв.
— Конечно, точно! — слегка обижаясь, отвечает Аркаша. — Вот же запись. Я всё по записи говорю!
— Ну, ладно, — говорит Женя. — Не обижайся. Ведь знаешь, какая тут должна быть точность…
— Я и не обижаюсь. Только нельзя же так человеку не доверять! Что я, маленький, сам не понимаю, какая важная вещь сводка, особенно когда бывает «Последний час»! Ну, слушайте дальше. В числе населённых пунктов освобождены три города: Зубцов, Карманово и Погорелое-Городище.
Все мальчики наклоняются над картой. Где эти освобождённые от фашистов города? Их можно затушевать красным карандашом. Ведь эти города снова у нас. Снова советские! Снова наши!
— Одних танков мы захватили двести пятьдесят штук, — продолжает Аркадий.
