Ночью мне приснился некто, кто ходит и говорит, говорит и ходит, говорит, говорит… Это был дядька в таком длинном чёрном плаще, с золотыми зубами, длинными чёрными волосами. Он делал семимильные шаги, появлялся то там, то тут, мог одновременно быть в разных частях города и ни на минуту не умолкал. Он отлавливал людей, гипнотизировал их своим взглядом и говорил что-то, постоянно что-то говорил. Ему отвечали, но он не слушал, ему было некогда. Он не останавливался до тех пор, пока его слушатель не падал без чувств. Тогда он шёл в другое место, ловил там ещё одного человека и опять что-то говорил. Причём уже другое. Информация лилась из него полноводной рекой, по реке свободно передвигались сухогрузы, катеры, пассажирские суда, потом пошли танкеры с нефтью, и всем находилось место. Строители пытались построить мост через эту реку, но она становилась всё шире, всё глубже, потом она стала напоминать Аральское море, потом озеро Байкал, потом одновременно Чёрное и Каспийское море, Средиземное и стала океаном. Неважно каким, мировым. И над всем этим океаном стоял дядька в чёрном плаще и что-то говорил.
Утром я решила, что всё не так, всё иначе. Ходит и говорит женщина, базарная бабка. Она берёт дома семечки, насыпает их в большую сумку и идёт на рынок. По дороге в трамвае она говорит с пассажирами, кондуктором, даже успевает постучать к вагоновожатому и сказать пару предложений ему. Потом выходит и говорит на остановке. Пока идёт от остановки к рынку, несколько раз останавливается и тоже говорит. Говорит, пока продаёт семечки. Меняет места дислокации, чтобы больше народу её услышало. Как намагниченная: все к ней подходят, если не покупают, то спрашивают про семечки, а она не только про семечки, а про всё говорит, не замолкает. После идёт домой, в магазине только проводит часа два, говорит, говорит, говорит…
— А кто тебе это сказал? — спросила я НЧ.
— Да ты не переживай, — ответил он, — что я, не понимаю, что ли. Могу даже на вашу свадьбу прийти.
— На чью на вашу? С кем свадьба-то?
— Ну, с этим твоим, с рыжим, — и отвёл глаза.
Так, ещё не легче. Значит, рыжий. Рыжих у нас два. И оба Димки. Который? С другой стороны, вон и Ромика можно рыжим назвать. Ходит по школе со своим перстнем, кричит, что он масон. Тоже мне, рыжий нашёлся. Вадьку тоже можно назвать рыжим, непонятно ещё, что из него получится. У него даже кличка такая: Вадька-непонятно-что-будет. Тоже, получается, рыжий. Было бы странно, если бы я во всех них влюбилась. Разом. Кстати сказать, и у Некоторого Человека тоже есть что-то рыжее. В бороде.
— Вот это что у тебя? — сказала я ему и выдрала из бороды рыжий волос.
— Эй, ты чего?
— Какого цвета?
— Рыжего, а что?
— Вот и успокойся тогда. Нечего слушать… Кого ты там слушал?
И мы отправились посмотреть на старушку, которая торгует семечками в квартале от школы.
Сейчас трудно поверить, но как-то мы очень сильно поссорились с Некоторым Человеком. Вообще-то мы с ним дружим уже несколько дней, почти не ругаемся и только изредка дерёмся, ну как дерёмся — пару раз стукнем друг друга по носу, и всё, причём мне никогда не достаётся, потому что женщин бить нельзя. Это НЧ (так я коротко называю Некоторого Человека) твёрдо знает и никогда не нарушает. Да, этот мой рассказ будет печальным и длинным. Трудно рассказывать грустные истории, у меня почти и не получается это делать, потому что приходится останавливаться, переживать, и получается долго, даже если история короткая. А эта такая.
Как-то мы попали с Некоторым Человеком в больницу. Вместе. Так получилось, мы немного неправильно вели себя в цирке, и вот, пожалуйста, наказание такое получилось самим себе. Но тут речь не об этом.
Когда мы выписались, я сказала НЧ, что так боялась умереть в этой больнице, что каждый раз с трудом засыпала. И те три дня, когда мы там лежали, были просто пыткой. Самое главное — я так боялась умереть, просто жуть. Никогда и ничего я так не боялась.
— А мне не страшно, — сказал НЧ.
— Мне сначала было страшно за себя, — сказала я, — а потом за маму. Как она без меня? Если бы ты умер, мне тоже было бы плохо.
— Но ведь все умирают. Чего бояться?
— А если бы я умерла?
— Все умирают, — сказал НЧ.
Так мы и поссорились.
Долгое время, до следующего утра, мы не разговаривали друг с другом, сидели на разных кухнях, по отдельности готовили, а надо сказать, что есть было особо нечего, потому что были одни лекарства. Но в школе НЧ сказал мне, что до конца мы не умрём, встретимся даже после смерти.
— Откуда это ты знаешь? — спросила я.
— Вижу, — просто так сказал он, — у тебя душа стеклянная, забыла, что ли?
Это правда, она у меня стеклянная. Или сердце, тут трудно разобраться. Мы это поняли случайно. Когда я подолгу не вижу Некоторого Человека, у меня внутри всё начинает звенеть, будто разбиваются сперва стёкла у циферблатов наручных часов, потом очки, потом рюмочки, потом циферблаты будильников, стаканчики, что там ещё есть стеклянное, всё разбивается. Окна разбиваются только в крайнем случае, так надолго мы расставались только однажды. У Некоторого Человека происходит то же самое. У него тоже стеклянная душа, а может, сердце.
— Мы по звону друг друга найдём, лапша ты, — так сказал мне НЧ.
И мы помирились.
Вчера ходили в кабак, несмотря на такое грубое слово, я и Некоторый Человек (коротко — НЧ), он ещё как будто специально для этого в белую рубашку нарядился. А почему бы нет, почему бы не пойти в белой рубашке, тем более что внешность у него впечатляющая, и если бы он пошел не в белой, то кому он вообще тогда нужен? Мы сначала просто шли, прогуливаясь, то есть мы не хотели идти ни в какой кабак, никуда вообще, просто так себе гуляли, по берегу нашей вонючей речки, я извиняюсь, конечно, за такое грубое слово.
Была весна, солнце вовсю грело и светило, даже слишком, из-за чего и наступила гроза, то есть сначала очень резко и быстро набежали тучи, чтобы потом также резко пролиться дождём, совсем резко, и всё на нас. Все сразу же, как только пошёл дождь, как только он начал буйно лить, все сразу попрятались. Получилось, что мы всё приняли на себя — то есть весь дождь. Мы, правда, спрятались под деревце, потому что было уже вполне лето, и деревце стояло зелёное и с листьями, мы думали, что там будет лучше, дождь так на нас не попадёт почти, но это было не так.
Чтобы как-то обсохнуть, а также не простудить наше хилое здоровье, а также найти туалет, мы решили зайти куда-нибудь. А конкретно, в ближайшее заведение.
Ближайшим заведением оказался большой магазин с сверкающим полом. Он сверкал под лампочками, потому что был гладкий как непонятно что, может быть, как лёд на катке, а также блестел от яркого света, блеска добавляла вода с ног мокрых людей. На втором этаже этого магазина оказался кабак, куда мы и зашли, радостно отряхиваясь.
Я сразу же, извиняюсь за подробности, побежала искать туалет, лучше говоря, дамскую комнату. Пока я её искала, Некоторый Человек нашёл барную стойку, на которой стояли различные напитки, алкогольные в том числе. К тому времени, когда я пришла, НЧ уже почти купил себе домашнее вино неизвестного производства. Но мне удалось отговорить его от этой затеи, честно говоря, не самой умной, потому что алкоголь, как я узнала из уст врачей, портит печень. Рядом стояли небольшие рюмочки с жидкостью. А на ценнике значилось: «Малиновка». После короткого совещания мы с Некоторым Человеком решили взять по рюмочке (50 г) малиновки. Надо же было как-то не простудиться с нашим здоровьем, а немного алкоголя, как говорят вахтёры, согревает и спасает от погибели.
Надо сказать, что продавцы за той барной стойкой не удивились, что мы покупаем у них алкогольную продукцию, так что у нас даже закралось сомнение, мы заподозрили их в том, что они не слышали из уст врачей о вреде алкоголя для человеческой печени. Мне даже захотелось провести с ними беседу по этому поводу, но НЧ отговорил меня.
Как только мы сели с тем, чтобы приняться за употребление малиновки, как тут же поняли, что продали нам что-то не то совершенно.
— Чувствуешь ли ты алкоголь в этой малиновке? — спрашивал меня поминутно НЧ.
— Нет, — каждый раз отвечала я. И это было истинной, абсолютной правдой, потому что алкоголь не ощущал ни один из нас двоих, а мы те ещё ощущатели алкоголя. Мы его до этого никогда не ощущали, поэтому могли бы как-то понять, что это он. Могли бы почувствовать что-нибудь совсем новое для нас. Но нет! Его не было.
Опять же, после короткого совещания, мы решили, что нам продали не алкогольный напиток, а разведённое малиновое варенье. Разведённое причём обыкновенной водой, хорошо, что кипячёной. И ещё похоже на то, что малиновое варенье было забродившее, будто алкогольное, а на деле алкоголя там не было. К такому решению привели нас с НЧ наши два разума. Но человек так странно устроен, что почти не доверяет себе и своему разуму, так что пришлось нам взять ещё по одной рюмочке (50 г) малиновки, чтобы проверить и убедиться в правильности наших выводов. К тому же надо было нам как-то согреться после той большой грозы. Второй раз оказалось, что в эти рюмочки алкоголь был уже добавлен, мы его даже почувствовали и потому решили проверить ещё раз — есть ли в малиновке алкоголь? И потом мы снова проверяли, снова и снова покупая по рюмочке малиновки (50 г).
