– Кряк! Кряк! Кряк-кряк!
Голос Чарли тут же потонул в пронзительных воплях чудищ, но даже расслышь они тихое кряканье, они приняли бы его за обычные звуки бесовской братии. Зато девочке этой маленькой подсказки друга оказалось довольно.
И когда чудища снова стали угрожающе надвигаться с криками: «Коротышку в котёл!» – и бросились на неё, чтобы схватить и выполнить свою угрозу, Полл увернулась, прорвалась сквозь их ряды и, вызывающе вскинув голову, встала перед Прядильным бесом.
– Не смейте меня трогать! – возмущённо крикнула она. – Твоя загадка проста, как дважды два. Кря-кря! Твой обжора Джонс держал уток! Кря-кря! Зачем ему куры, если он ел на завтрак, на обед и на ужин утиные яйца?! Кряк-кряк-кряк!
– Кря-кря! – возопили чудища.
– Кряк-кряк! – ахнула Арахна.
– Молодец, Коротышка! – хихикнул бес.
И вся шайка хриплыми голосами затянула песню:
Кряк-кряк!
Кря-кря-кря!
Для Джонса-обжоры
Несёмся с утра.
Мы яйца кладём
Целый день напролёт,
Иначе обжора наш
Тут же умрёт!
Он ест только яйца
На завтрак и ужин,
Проглотит в обед
Сразу несколько дюжин!
Он любит их всмятку,
В мешочек, крутыми,
В омлетах, в глазуньях
И просто – сырыми!
Кряк-кряк!
Кря-кря-кря!
Для Джонса-обжоры
Несёмся с утра.
Мы утки-несушки
На лапчатых ножках
Идём вперевалку
Готовить кормёжку
Для Джонса-обжоры,
Для Джо-яйцееда —
И сотни яиц
Ему мало к обеду.
КРЯК-КРЯК!
КРЯ-КРЯ-КРЯ!
Для Джонса-обжоры
Несёмся с утра.
Допев до конца, чудища присели враскоряк, поднатужились, и когда встали, оказалось, что они отложили яйца. Под каждым лежало большое, кремового цвета яйцо. Испугавшись, что её сейчас заставят сделать то же самое, Полл поспешно собрала яйца и преподнесла их Прядильному бесу. Он же, ловко разбив скорлупки, отправил все до единого желтки и белки в свою ненасытную глотку. А потом погладил Полл по головке так, что её передёрнуло от омерзения, и сказал:
– Коротышка наш! Он малый смышлёный. Это так же верно, как то, что меня зовут…
– Как? – снова не выдержала Полл. – Как тебя зовут?
Но бес не ответил. Опомнившись, он погрозил Полл пальцем и хихикнул:
– Шалишь, Коротышка. Меня на слове не поймаешь!
Полл чуть язык себе не откусила от досады: бес почти проговорился, а она его спугнула.
– Эй, Коротышка! Покажи-ка, как ты танцуешь! – крикнул бес и, кубарем скатившись со скелета в самую гущу чудищ и чертенят, принялся выделывать такие коленца, что только хвост замелькал.
Остальные тоже закружились в дикой пляске, а Арахна отбивала такт железным черпаком о стенку котла. Крепко ухватив Полл за руку, бес скакал до небес, приникал к земле, крутился веретеном, юлой выныривал из роя чудищ, и Полл ничего не оставалось, как скакать, приникать, крутиться и выныривать вместе с ним. Сердце её бешено колотилось: вот-вот выпрыгнет из груди, она спотыкалась и, задыхаясь, ловила ртом воздух.
– Пляши, Коротышка! Пляши! – визжал Прядильный бес. Схватив Полл за плечи, он стал трясти изо всех сил, и – о ужас! – капюшон маскарадного костюма слетел с её головы. Бес оттолкнул девочку, она упала на землю, и её собственные волосы рассыпались по плечам.
Танцующие чудища замерли все как один, словно враз превратились в ледяные статуи.
– Девчонка! – завопил бес.
– Девчонка! – подхватили чудища.
– Это никакой не Коротышка, – прошипела Арахна. – Это хитрая, поганая девчонка.
И все они хором закричали:
– В котёл! В котёл!
Полл, в который уж раз, поняла, что её песенка спета.
Вдруг Арахна подняла вверх костлявый палец:
– Тс! Ччч! Шшш!
Не все чудовища выполнили приказ сразу, но сквозь их нестройный уже хор пробился тоненький, чистый посвист, пробился и рассыпался серебряной трелью. Но вот смолкли последние ноты, точно упавшие с цветка росинки, и в наступившей тишине Полл закричала:
– Ча-а-ар-ли-и-и! Ча-а-ар-ли-и-и!
А в ответ донёсся такой знакомый, такой родной голос:
– Полли-и-и! Полли-и-и!
Чудища затаились, словно кошки перед прыжком на мышь.
– Сюда! Быстрее! – из последних сил закричала Полл, но тут же осеклась. Нет, нельзя губить друга. Чарли не спасёт её, он лишь погибнет той же ужасной смертью, что суждена Полл. И девочка закричала громко и отчаянно: – Нет, Чарли, нет! Не приходи!
– Я пришёл, – сказал Чарли и, шагнув из лесной чащи, встал подле неё.
Полл даже не знала: радоваться ей или горевать. Она услышала возглас Прядильного беса:
– Это Лун!
Она увидела, как надвигаются на них чудища, всё ближе, ближе… Как костёр освещает оскаленные морды всё ярче, ярче… И чудища подвывают:
– Попался, Лун! Попался, Лун!
И вот они бросаются на неё и на Чарли.
Полл зажмурилась, готовая к самому худшему.
Почему, почему позвала она Чарли? Почему заставила его рисковать жизнью? И почему… почему не чувствует она мёртвой хватки чудищ? Они ведь уже набросились?..
В ушах её звучала неведомая музыка. Приоткрыв глаза, Полл увидела, что Чарли играет на дудке. Прежде она никогда не слышала от него такой музыки – какой-то нетекучей, недвижной, холодной, будто совсем застывшей. А ещё дремотной, дурманной, так что не поймёшь, сон это или явь… Музыка была совершенно неземная. «Точно, – поняла вдруг Полл, – именно такая музыка и хороша на Луне». От каждой нотки струился мерцающий туман, он окутывал Полл, Чарли, лес, в тумане девочка разглядела чудищ, окаменевших в тот миг, когда они изготовились к прыжку.
Дудочка начала потихоньку выпевать слова. Откуда они брались, Полл не знала: не то Чарли выдувал их сам, не то дудка говорила на своём собственном, лунно-туманном языке.
– Мальх… – выводила дудка. – Мартиниан… Серапион…
Чудища колыхались в тумане, точно тени, Арахна зевала и клевала носом.
На бесовскую на братию
Насылаю я заклятие,
Братьев семерых заклятие,
Древнего Эфеса стон,
Семикратное заклятие,
Нерушимое заклятие,
Вековечное заклятие,
Повергающее в сон…
Мальх… Максимилиан…
Дионис… Иоанн…
Константин… Мартиниан…
И Серапион…
Что означает это странное заклятие? А впрочем, какая разница? Главное – тела чудищ обмякли, головы безвольно свесились, набрякшие веки сомкнулись. Костлявые руки Арахны стали вдвое длиннее, словно вытянулись прежде согнутые паучьи лапы.
– Максимил-л-лиан, – выдыхала дудочка. – Дионисссс… Константиннн…
Под тихий заговор чудища одно за другим повалились наземь.
Бессонным остался только Прядильный бес. Заклятие не имело над ним власти, но ему оставалось лишь наблюдать, как все его приближённые, точно кули с мукой, мягко заваливаются набок, на подстилку из сосновых иголок. Он вертелся в бессильной ярости, глаза его горели, как угли, и из них с шипением сыпались искры. Вот он зловеще простёр к пленникам кривые чёрные лапы и забормотал своё заклятие:
Паутинное заклятие,
Бесконечное заклятие,
Чёрных пауков заклятие
Насылаю я на вас.
Неразрывной нитью тонкою
Пусть опутают девчонку и
Рыбаря с свистулькой звонкою
Пусть опутают тотчас и
НАВСЕГДА!
C сосновых крон свесились на невидимых паутинках два громадных паука, и, пока бес договаривал заклятие, они быстро примотали Полл и Чарли Луна к стволам крепкой нитью. Те и охнуть не успели, а уж не смогли двинуть ни рукой, ни ногой, и держала их паутина – тончайшая, почти незримая, но крепкая, как стальная проволока.
Однако пока Чарли мог хоть чуть-чуть шевелить пальцами, он не отнимал дудки от губ и выдувал свой сонный заговор.
– Мальх… Максимилиан…
– Вяжи их! Держи их! – верещал бес.
– Дионис… Иоанн… – высвистывал Лун.
– Держи их! Вяжи их! – верещал бес.
– Константин… – пела дудочка. – Мартиниан…
– Чтоб никто их никогда не нашёл! – орал бес.
– Серапион… – пела дудочка. – Серапион…
Едва Чарли произносил новое имя, какое-нибудь очередное чудище окончательно засыпало. Последней уснула Арахна.
– И лежать вам здесь двести двадцать девять лет! – такой приговор вынес Чарли спящим.
– И тебе столько же, Лун! И ей столько же! – заверещал бес. – Только мои подданные оживут, а от вас останутся кости, кости, кости!
Меж деревьев на поляну пробился первый рассветный луч. Долгая страшная ночь подходила к концу.
– Солнце всходит! – торжествующе воскликнул бес и завертелся волчком. – Сегодня день крестин. Том-Тит-Тот посетит этот праздник! Том-Тит-Тот их поздравит, клянусь!
– Том-Тит-Тот! – повторила Полл.
Наконец-то, наконец-то он выдал себя! Проговорился! Но что толку! Он знает, что может теперь произносить своё имя безнаказанно. Полл билась, пытаясь высвободиться, разорвать путы, а бес издевательски верещал ей в ухо:
– Да-да! Меня зовут Том-Тит-Тот! Что, милашка, добилась своего?!
