Аня промолчала о нашей утренней прогулке с Иваном, наверное, была под впечатлением последовавших событий. Я тоже предпочла не напоминать ей.
Мама с Ольгой обсуждали, как нам всем лучше расселиться, когда приедет отец. Так как у них была угловая комната, рассчитанная на троих, решено было нас с Ольгой переселить туда, а маму с отцом – в нашу.
Когда мы возвращались, катера с государственным флагом уже не было у причала.
От обеда в столовке начальство отказалось. Хотя, обычно, разные там дамы из санэпидемстанции, а так же доблестная милиция и представители местной администрации охотно кушали у Валеры. Эти уехали скоро.
Бледный директор стоял одиноко на пляже и смотрел в морскую даль.
– Высокое начальство? – поинтересовалась мама.
– Президент пребывает. Говорят, будет пролетать на вертолете вдоль побережья…
– А… Деревья подстричь, газоны выровнять? – пошутила Ольга.
– Вроде того…
– Чем им пляж не понравился? – спросила я.
– Да, видишь, я никак мусор не уберу. Бревна еще эти! – Валера со злостью пнул просоленный ствол, выброшенный еще весенними штормами.
– А сидеть на чем? – возмутилась я. – И потом – это же дрова.
Валера явно был расстроен.
– Скажу пацанам, поскидывают в море…
– Так что с фестивалем? – задала вопрос мама.
– Все. Велели убираться срочно, завтра приедут проверять.
Остаток дня мы наблюдали за грустным исходом трансов из ущелья. Они брели вереницей, нагруженные рюкзаками, уходили по берегу, кто-то оставался, ждали катера. Лодки подлетали одна за другой, грузили людей и уносились в море.
– Жалко их, – сказала Аня.
Мы с ней сидели под навесом на берегу и смотрели. К нам подошла какая-то девушка, голая, она прикрыла наготу «пенкой», чтоб нас не смущать, и спросила:
– Сколько стоит проживание на вашей турбазе?
Мы посоветовали ей обратится к директору. Но Валера никого не принимал из бывших участников фестиваля. И они уходили и уходили, до самого вечера.
Во время ужина прибежал тот сухонький – начальник верхней турбазы. Он подобострастно извинялся перед всеми и просил разрешения включить установку.
– Последний раз, – говорил он, – их там еще так много, и они очень агрессивно настроены, я боюсь, как бы не разнесли тут все. Их надо как-то отвлечь.
Люди недовольно морщились, отворачивали лица. Поварихи вздыхали. «Что ж, пусть…» – соглашались они. Директор был мрачен, но вынужден был смириться.
– Под вашу ответственность, – сказал он.
И тот, другой, конечно, кивал согласно; его усадили ужинать, он бесконечно жаловался на человеческую непорядочность, боялся, что турбазу отнимут, в то же время, опасался разъяренных трансов и ночного погрома.
Этой ночью на поле вышли все, кто был на двух турбазах. Танцевали и стар и млад, кто во что горазд. В общем, превратили транс-фестиваль в дискотеку. Явились дикари с поляны полным составом и топтались, образовав свой кружок. Леша отплясывал с Ленкой, Женька и Андрей пользовались бешеной популярностью, их окружила целая стая девушек; здесь были и поварихи, и преподаватели института искусств, даже сам директор явился, правда, был недолго. Не было видно каратистов, как потом оказалось, они устроили ночную тренировку под ритмы транс-музыки.
Мы с Аней уговаривали Ивана показать класс, как тогда, но он отказался.
– Но почему?
– Должен быть посыл, понимаете, полет души, она и заставляет взлететь тело. Без этого нет танца, а есть вот такое топтание.
Мама сказала, что они будут в столовке пить чай. С ними и Миша ушел.
На берегу снова звучали барабаны, огненный человек крутил свои чашки, создавая причудливых змей и драконов. А мы все бродили по ущелью. И когда я захотела уйти, Иван не отпустил меня, а предложил всем пойти в столовку. Анька обиделась, я видела, как она поджала губы. Вот дурочка!
Но я все-таки сбежала от них, пусть разбираются сами. Когда мы появились в столовке, там тоже собралось порядочно народу. Фотографировали пирующих енотов. Улучив момент, я потихоньку ушла спать. Честно говоря, спать мне хотелось смертельно.
На следующий день все вышли на уборку территории. Валера выдал каждому синие пакеты. Люди бродили по пляжу, собирали мусор, ветер трепал ярко-синий полиэтилен, казалось, что вот-вот стая большущих шаров оторвется от земли и полетит, унося человеческие фигурки в пасмурное небо. Валера и оба его племянника тяжело ворочали бревна, катили их к воде, сталкивали. Море сердилось, бревна болтались у самого берега и никак не уплывали.
Мы стаскивали мусор в одну кучу, которую мальчишки должны были сжечь. Я тоже ходила с синим полиэтиленом и думала о том, что, вот, полетит президент на вертолете, а тут – мы, похожие сверху на суетливых муравьев. Трудимся не покладая лапок, услаждаем взор, так сказать… От этих мыслей мне становилось смешно и немножко противно. Словно услышала похабный анекдот.
На месте мусорной кучи теперь была черная проплешина, еще несколько таких же уродливых пятен зияли в разных местах пляжа. Стволы беспомощно болтались в прибое. Но Свицкий, кажется, был вполне доволен.
Анька дулась на меня. Как будто я была виновата в том, что Иван вчера не захотел остаться с ней. Она прилипла с утра к Ольге и не отходила от нее ни на шаг.
– Вы поссорились? – спросила мама.
– Я – нет.
– Аня хочет жить с Ольгой, – сообщила мама.
– Очень хорошо, мы будем в большой комнате, пусть Ольга переселяется к Ане.
Мама только вздохнула.
Иван не появлялся, наверное, отсыпался впервые за несколько дней. Покончив с уборкой, Аня бросила свой мешок в костер и уселась под навесом. Ей очень хотелось пойти к Ивану, но одна она не решалась, а со мной мириться не хотела.
На поле трансы разбирали аппаратуру и стаскивали ее на берег. Ждали баркас, чтобы вывезти финнов и их установку.
Прибыл баркас, а следом за ним давешний катер с начальством. Несчастный директор со второй турбазы бегал по берегу и умолял оставшихся трансов прикрыть срам. Над ним смеялись и отмахивались как от надоевшей мухи.
Комиссия с папками и в форме резво пробежала по ущелью, вернулась, брезгливо поглядывая на голых парней и девчонок, уселась в свой катер. И тут произошло еще одно событие: отплывающие финны сбросили с себя одежды и бросились в море в чем мать родила. Катер не мог отчалить, ведь вокруг были люди. На берег высыпало население обеих баз, крики и улюлюканье подстегнули неформалов, кто-то еще торопливо стаскивал с себя тряпки, в воду бросались новые люди. Директор почти плакал, начальство делало вид, что ничего не видит. С баркаса кричали, что не станут ждать, если финны немедленно не поднимутся на борт. Катеру удалось как-то вырулить на малом ходу и он торопливо смылся, как только почувствовал чистую воду.
Финны погрузились и с радостными воплями отчалили.
– Фу, – мама поморщилась, – я, конечно, не ханжа, – сказала она, – но всему есть предел.
Позвонил папа, и мы решили выйти ему на встречу. И тогда мы увидели баркас, возвращающийся на всех парах.
– Ну, что у них еще случилось? – удивилась мама.
Трансы на берегу засуетились. С баркаса что-то кричали. Упали сходни, по ним, матерясь во весь голос, сбежал мужик в капитанской фуражке. Финны галдели на по-своему. Мужика уговаривали, потом пришел какой-то парень, начал отсчитывать деньги. Мужик плюнул, схватил купюры и рванул к баркасу.
Наш директор спросил у него что-то, тот бросил отрывисто, забрался на борт и снова баркас с ревом пустился в море.
Валера подошел к нам.
– Вы представляете, – сказал он, – этот их администратор сбежал со всеми деньгами. Финнов погрузили на баркас, а денег-то у них не осталось, они же евры свои на спейсики один к одному поменяли. Капитан когда уже отплыли стал спрашивать, кто, мол, платить будет, а финны ему – уже заплачено… Ну, правильно, откуда они знают.
– Какой кошмар! – мама всплеснула руками. – Как же они теперь в свою Финляндию попадут?
– Собрали им что-то со всех оставшихся, – ответил Валера.
– Ой, нам же надо отца встречать! – спохватилась мама.
Но не успели мы выйти из бухты, как навстречу нам уже показался отец.
– Урра! – закричала я и побежала. – Пап, я соскучилась, – сказала, повиснув у него на шее.
Ну вот, потом мы пошли к нашему домику, наперебой рассказывая отцу о наших приключениях, о трансах, о фестивале, о погибшей девушке и обо всем-всем.
– Девочки, дайте дух перевести! – смеялся отец. – Я же только что приехал!
– С корабля на бал, – шутила мама.
Про Аньку я начисто забыла. Наскоро побросала свои вещи в сумку и перетащила ее в мамину комнату. Ольга спросила:
– Вы хорошо обдумали?
– Что тут думать, не я начала.
Мы говорили тихо, чтоб не слышал отец, не хватало ему в наши свары вникать.
Директор заявился, долго жал руку отцу, просил называть себя по имени.
