– Я понимаю и совершенно с вами согласен, но вот что объясните мне: выхожу я на пляж, все, простите, неглиже, – он многозначительно посмотрел на отца, – одна молодежь, так сказать, наше будущее! Но! – он поднял палец, – ни Артемид, ни Афродит, ни Аполлонов, одни заморыши!
Отец рассмеялся.
Старичок заметил меня и улыбнулся. Я пожелала ему доброго вечера; когда надо, могу быть очень приличной девочкой.
Аня, демонстративно не замечая меня, сбежала по ступенькам лестницы и остановилась, поджидая Ольгу, чтоб идти вместе на ужин. Мне это противостояние порядком надоело, но не я же первая начала. Поэтому, гордо подняв голову, я прошествовала мимо. Пусть догоняют.
Вечером повела маму с отцом к трансам в челаут. Негры меланхолично постукивали в свои барабаны и пели бесконечную песню с повторяющимися словами.
Отца буквально заворожили танцующие полотна и свечи на полу. Он кружил со своим фотоаппаратом по площадке, снимал, ложился на живот, пытаясь поймать момент, когда порыв ветра подхватит несколько упавших листьев и пронесет над горящей свечой. Ани с Иваном нигде не было видно, и Ольга несколько раз спрашивала меня, не знаю ли я, где е племянница. Я догадывалась, но говорить не стала. Наплела что-то про берег.
«Вот так всегда, – тоскливо думала я, – хочешь как лучше, а получается, как всегда. Ивана я ей подарила, отмазываю ее от тетки, а она даже говорить со мной не желает… как тяжело с девчонками! С ребятами куда проще, я и в школе дружу только с парнями, меньше проблем».
Родители зачем-то решили проведать вигвамных дикарей. Но мне в эти их взрослые игры играть надоело. Я ушла домой.
Утром Иван пришел прощаться. Он был полностью собран и готов к дороге.
Мы так растерялись, даже не знали, что говорить.
– Вот так сразу? – лепетала Аня.
– Ты же не собирался, – недоумевал Женька.
– Пора, пора, нельзя надолго оставаться на одном месте, затягивает.
Он поставил рюкзак, раскрыл его:
– Я хочу сделать всем подарки, – сказал он.
Леша стал обладателем соломенной шляпы, на которую давно положиил глаз, Женьке достался знаменитый охотничий нож в кожаных ножнах, Анька получила китайскую полотняную сумку, всю причудливо вышитую иероглифами, Ленка – футболку, Андрей – очки…
– Эй, Иван, ты че все раздаешь-то? – удивился Женька. – Это же не дешевые вещи…
– Избавляясь от вещей, избавляешься от привязанностей. Главное остается здесь, – он прижал руку к груди.
Потом снял с шеи медальон и надел на меня.
– Это тебе.
Тяжелый серебряный диск с непонятными знаками теперь красовался на моей груди. Анька вспыхнула.
– И еще, – Иван сделал вид, что не заметил впечатления, произведенного его подарком на Аньку. – Маш, я хотел бы кое-что подарить твоим родителям и Ольге, только, боюсь, они неправильно поймут.
Он протянул мне зажигалку для отца, перьевую ручку для матери и набор для суши – это Ольге. Она страстная любительница.
Я прижимала к себе подарки и молча смотрела на него.
– Ну, ты даешь!
Восторгались ребята:
– Это же охотничий нож, он же бешеных бабок стоит, и зажигалка, небось «Zippo» настоящая.
Иван улыбался.
Он раздал все, включая фотоаппарат, только кассету забрал от него. Его рюкзак удобно свернулся, он легко вскинул его за спину, пожал всем руки, чмокнул Аню и Ленку в щеки и чуть приобнял меня за плечи.
И все, ушел, растворился, словно и не было его.
Анька снова ревела, только теперь на моем плече. Она размазывала слезы по щекам, рассказывала, всхлипывая, как Иван вчера сказал ей, что любит ее, как любил бы младшую сестренку. А она-то всерьез! Она-то его не как брата любит!
– Ничего, – говорила я, тихонько поглаживая ее по спине, – ничего, все пройдет, все забудется…
– Послушай, отдай мне, медальон, а? – попросила Анька.
Я закрыла диск ладонью и покачала головой:
– Это подарок, Аня.
Она как-то быстро смирилась, успокоилась, затихла, только все думала о чем-то, вспоминала, наверное.
Мне тоже было что вспомнить, но я старалась не делать этого.
Был грустный вечер, мы провели его с немногочисленными трансами в челауте. Была тихая музыка и свечи, расставленные на бетонном полу, эстраде, дорожках и лестнице.
Женька повесил дареный нож на ремень, Ленка нарядилась в футболку, Андрей показывал всем солнцезащитные очки, за спиной у Леши болталась соломенная шляпа…
Подарки Ивана понравились всем: у мамы из кармашка рубашки выглядывала ручка, отец прикуривал от зажигалки… Валера явился в челаут с фотоаппаратом на шее.
Ивана не было, но он был всюду. Его посох стоял, прислоненный к стене куреня, дикари у вигвама пили какой-то необыкновенный зеленый чай; Ленка сказала, что он заходил попрощаться, принес этот чай и всякие хозяйственные мелочи…
«Все самое дорогое остается здесь» – сказал Иван, показав на свое сердце. «А вещи, они только обременяют и создают ненужные привязанности» – подумала я. Мне было жаль расставаться с медальоном, я привыкла к его уверенной тяжести, к прохладе серебра, к диску с непонятным рисунком…
– Ань, возьми медальон, – сказал я.
– Нет, – она остановила меня, – пусть будет у тебя.
И ушла в домик.
А я никогда не могла спать в полнолуние.
Рыжая луна пролилась тяжелыми каплями в море, мерцала на волнах тусклым золотом, залила светом каменный берег, погасила звезды. Словно смотришь на мир, сквозь темные очки, а на самом деле – что ни на есть, солнечный день. Только лягушки поют свою долгую песню – радуются ночи.
Уже завтра. Уезжать…
Спать невозможно! Море тянет поиграть с ним в русалочьи игры. Я подчиняюсь. Вода теплее воздуха. Я плыву к луне, с луной, по луне… На берегу парень поет одну за другой песни для своей подружки, поет почти не прерываясь и не меняя интонаций. Лягушки, цикады, человек… Так тоже уже было, наверно… Было уже много, много раз.
* * *
Ранней ранью нас увозила лодка. Море сияло чистейшей бирюзой, слегка волнилось мягкими бугорками. Сонные дикари собрались на пляже. В центре круга стоял отец Михаил, словно пастырь со стадом. Трансов не было видно. Женька с Андреем проспали, наверное. Зато наш директор бегал по берегу, потом остановился у самой кромки и замер, приложив ладонь козырьком к глазам.
– Спасибо! Валерий Олегович! – Я подняла руку и качала ею над головой, до тех пор пока лодка не выскочила из бухты и не обогнула утес.
В сентябре, когда каникулы уже начали забываться, я получила от Ивана письмо. Открыла ящик, чтоб проверить почту, а там – оно.
Я не ожидала, конечно. Удивилась, обрадовалась, на меня словно пахнуло морем и сосновым ветром, прогретым солнцем.
Очень хорошее письмо. Я не буду его пересказывать.
К письму была приложена фотография, и когда он только успел? Он ухитрился снять меня, когда мы ездили к дольменам. На фото была я у дерева, на той поляне с соломенной куклой; ветки дерева, украшенные разноцветными лентами, я среди лент, вся золотая от солнца.
«Ты очень красивая, – писал Иван, – посмотри, какая ты красивая, я хочу, чтобы ты знала об этом, девушка с именем Мария…»
