Альберт Иванов - Деревянный хлеб

— Эту не надо. Где я, бедолага, в дождь накладные буду подписывать?

— Килограммов пять, — уверенно заявил доселе молчавший Санька.

— Полкило за глаза хватит, — попался на удочку Витькин отец.

Друзья переглянулись. Он нахмурился:

— Вы что задумали?

— Ничего, — невинно ответил Коршун.

— Просто спорили, — подтвердил Санька.

— Делать вам нечего! — И накинулся на проходившего мимо них человека с рубанком в руке: — Ты столяр или халтурщик? Как ты только умудрился дверную коробку перекосить?

Это был хромой Юркин отец.

— Материал сырой, — оправдывался он.

— Сам ты сырой, идол стоеросовый!

— У вас все идолы, — обиделся Юркин отец.

— Скажи спасибо, что поленом не назвал! Тебе бы дрова колоть, а не столярничать! Бракодел!

Не глядя на них, бракодел направился к верстаку, что-то ворча себе под нос.

— Ты чего кричишь? Чего ругаешься? Он фронтовик. Раненый! — вступился за него Витька.

Отец растерялся.

— У меня все фронтовики. Я сам дважды раненный, — не сразу ответил он. — Прикажешь всем кланяться?

— Шляпу не уронишь, — буркнул Коршун.

— Это Юркин отец, — встрял в разговор Санька, — нашего друга.

— А ты помолчи, блатмейстер. Помощнички пришли! Защитнички выискались.

Витька повернулся и потянул за собой Саньку:

— Айда. Бесполезно.

Уходя, они услышали, как Витькин отец смущенно сказал столяру:

— Слышь, Степаныч, я погорячился. Виноват. Вконец закрученный!

— Работа такая, — повеселевшим голосом отозвался Степаныч. — Не бери в голову. Я тоже виноват: скособочил малость.

— Слыхал, что он говорил? — спросил Витька.

— Кто? Твой или Юркин? Слыхал: оба виноваты.

— Идол ты деревянный. Я про наш порох!

— Вежливый ты. Весь в папашу.

— С вами, бракоделами, станешь, — проворчал Коршун. Опомнился и рассмеялся.

— Работа такая, — смеясь развел руками Санька.

— Наша работа не такая, — серьезно сказал Витька. Нам кособочиться нельзя. Придется для начала граммов триста заложить в чурку.

— Заложить?

— Выдолбить внутри и насыпать. А дырку заткнуть.

— Шуму будет!

— Пусть ЛТ привыкает. Лишь бы она уцелела.

— Уцелеть, наверно, уцелеет. Двужильная. Но заикой останется.

— Так ей и надо, стоеросовой!

Они оглянулись и снова полюбовались на дом, который восстанавливали и Витькин, и Юркин отцы. Стекла сверкали на солнце. И можно было легко себе представить, что такой когда-то станет вся улица.

Такая манера тайно разговаривать…

К каждому слогу в слове прибавляешь другой: согласный звук «п» с предыдущей гласной. Например, слово «что»: прибавь «по» — выйдет «чтопо».

Все пацаны так в городе разговаривали, когда посекретничать надо, да так лопотали быстро, что взрослые ничего не понимали. «Жаргон! — удивлялась Санькина мать. — Как это вы?..» Но он ей тайну не выдавал. Зовут ребята со двора: «Выпыхоподипи в опорляпянкупу ипиграпать!» — Выходи в орлянку играть! Или хотя бы в жошку. А мать не знает, зачем зовут. От игры в жошку — в других городах: «лянду», «махнушку» — правый ботинок с левого бока быстро снашивается. Еще б! Целыми днями запоем подкидывали ногой вверх круглый кусочек кожи с пушистым мехом и пришитой к нему, продырявленной на манер пуговицы лепешечкой свинца. От ударов ноги жока взлетала этаким парашютиком снова и снова, не касаясь земли. Иные умудрялись до шестисот раз подбивать без передыха. Можно и пара на пару играть, передавая, как устанешь, жошку напарнику. Были такие заковыристые жошки, с шерстью на одной стороне подлиннее: они взлетали по понятной лишь одному владельцу кривой — только держись, пока насобачишься. На деньги играли и просто так. Откуда пришла эта игра — никто не знал. Но в нее играли по всей стране.

Рано утром Витька зашел за Санькой.

— Депелопо епесть, — сказал он при его маме. — Дапавапай быпыстрепей!

Дело есть. Давай быстрей!

— Головоломка, — покачала головой мама, но поняла, что Саньку срочно зовут. — Скорей возвращайся. В кооперации муку будут давать.

Обычно муку выдавали под праздник. За талончиками на килограммовый кулек в одни руки выстраивались громадные очереди еще за сутки. Через каждые несколько часов, и ночью тоже, проходили переклички, на них нельзя являться одному, чтобы отметиться за всю семью. Не раз семьей бодрствовали ночью дома у кого-нибудь из знакомых, живущих неподалеку от магазина.

Санька слышал, что муку решили продавать, не дожидаясь никаких праздников. Она могла испортиться от долгого хранения. Все переклички уже прошли, и самая сутолока начнется в двенадцать, когда муку успеют расфасовать.

Из раскрытого окна мать неожиданно крикнула Саньке вдогонку:

— Непе опопапаздыпывапай! — засмеялась. Не опаздывай, значит.

— Выдал? — нахмурился Витька.

— Она сама… — опешил Санька. — Библиотекарь. Всю жизнь с книгами.

— Лападнопо! — придя в себя, откликнулся он. — Ладно!

Витька привел его на вокзал, шепча по дороге:

— Я с колокольни в бинокль засек: Пожарин смотался к ЛТ, взял у нее пухлый сверток и передал его двум ханыгам возле пивной. Они на вокзал потопали. Значит, у ЛТ запас, она в сарай не заходила и не пекла. Я внимательно глядел.

На станции двое ханыг втихаря продавали хлеб проезжим, шепотком договариваясь и отводя покупателей за депо. Понятно, не станут же люди потом из другого города возвращаться, чтобы разыскивать тех, кто их надул?!

— На базаре теперь боятся… — сказал Витька. — А может, в сарай к Лысой Тетке ночью подкопаться? Подземный ход, а? — внезапно предложил он. — Или доску отковырнуть?

— Попробуем, — неуверенно ответил Санька.

…Вечером по всему дому разносился волшебный запах оладий и блинов! Получили муку!

Санька цапал раскаленные оладьи прямо со сковородки, дул на пальцы, давился… Неужели когда-нибудь наступит такое время, что каждый день без полуторасуточной очереди можно будет лопать оладьи? И неужели будут свободно продавать какие-нибудь консервы, кроме крабов?

На ночь он отправился рыбачить с Витькой и Юркой.

Витька принес в сумке клещи, Юрка заявился с лопатой. Удочек они с собой не брали, взяли для блезиру донки, намотанные на дощечках. А почему, собственно, только для блезиру? Можно потом свободно и порыбачить. И почему — потом? С самого начала можно донки поставить.

При свете немецкого карманного фонарика «Диаманд» они спустились по кряхтящей на каждом шагу лестнице к реке.

Закинули у понтонного моста донки, наживив крючки выползками, и направились к Лысой Тетке, выключив фонарик. Вдруг она полуночница? Сразу заметит из окна приближающийся луч, подпустит поближе и ахнет шрапнелью из своей двухстволки!.. Ноги увязали в песке, он быстро насыпался в башмаки и неприятно тер кожу.

В доме ЛТ темно, загадочно поблескивают от луны стекла.

Пригибаясь за оградой, они вышли напротив сарая. Перелезли, полюбовались на могучие дверные запоры.

— Хорошо, что у нее кобеля нет, — тревожно заметил Юрка.

— Она сама как кобель, — ответил Витька.

Он принялся тихонько вытаскивать гвозди из широкой доски в задней стене сарая.

— А зачем же я лопату тащил? — заныл Юрка.

— Червей копать, — усмехнулся Коршун. — Утром знаешь какой клев!

Через полчаса — с гвоздями пришлось повозиться! — проход был проделан, и ребята наконец протиснулись в сарай. Витька включил фонарик.

Вот она, поленница из «хлебных» чурок, накрытая рядниной!

В сумке у Витьки, кроме клещей, была такая же чурка, наподобие теткиных. Он заранее выдолбил ее, насыпал пороху, наглухо отшлифовал с торца, чтобы незаметней получились зазоры.

— Вот она удивится, — предвкушал Витька, — когда начнет выпекать свой хлебушек и запечет наш гостинец с начинкой! — Он заменил в верхнем ряду одну из чурок на свою.

— Угробим же ее! — запоздало спохватился Юрка.

— БУСПИН. Забыл? Уничтожать! — подчеркнул Коршун.

— Но не совсем же… — пролепетал Юрка.

— Ладно. Не трухай. Следить за ней станем по очереди. Как только начнет выпекать, сразу же на огород за луком полезем, она тут же выскочит! Сказку помнишь: «Как выпрыгну, как выскочу…»

— Ага, — поддакнул Юрка, — «пойдут клочки по закоулочкам!»

— Вот и хорошо. Эту подпольную пекарню надо ликвидировать!

Они выбрались наружу. Снова посвечивая фонариком, приставили доску в точности к дырках, оставшимся от гвоздей. Гвозди вначале всовывали руками, затем вжимали по самую шляпку совком лопаты.

— Вот и лопата пригодилась, — торжествовал Витька, посмеиваясь над Юркой. — Ты что ж, молотком хотел?

На прощанье, нарвав у Лысой Тетки вишен полную сумку, друзья, отплевываясь косточками, вернулись к мосту. Собрали всякий древесный хлам, разожгли костерчик и сели у донок. Река от пламени костра погрузилась в еще большую тьму. Они молчали, поглядывая на прутья с натянутыми течением снастями. Вода булькала в подмоях, и от этого ритмичного всхлипа хотелось спать.