подхватили мы и дружно пропели всю песню.
Мы ещё ни разу не пели песни всем звеном. Это, оказывается, очень здорово. Мне даже показалось, что мы стали чуть-чуть ближе друг другу. Я не выдержал и попросил ребят:
— Споём песню про юного барабанщика, — и хоть совсем не умел петь, расхрабрился и начал:
Мы шли под грохот канонады…
— Неверно, — засмеялась Аня и запела сначала.
К ней тотчас присоединились девочки, Беляков Юрик и Игорь.
Мы смерти смотрели в лицо.
Вперёд продвигались отряды
Спартаковцев, смелых бойцов.
А мы, безголосые мальчишки, подхватили:
Средь нас был юный барабанщик,
Он смело шагал впереди…
Особенно хорошо получалась эта песня у Игоря и Ани. Я последний куплет совсем не стал петь, послушал, как его поют Аня с Игорем. Это про то, как юного барабанщика сразила пуля и он не успел допеть свою песню. У меня от жалости к нему даже сердце сжалось.
Юрик тоже пел неплохо. Только он во время пения зачем-то закатывал вверх глаза и ломал себе пальцы, точно оперный актёр.
Как только мы спели про юного барабанщика, я захлопал Ане и Игорю. Меня поддержал Федька. Он забил в ладоши так сильно, что у меня даже зазвенело в ушах. Федька был ужасно доволен сбором. Вначале он ещё немного побаивался, что его станут ругать за все проделки и за то, что он не хочет учиться. Но Игорь и все мы вели себя так, точно Батов был лучший ученик нашего класса и доставлял нам одни радости.
На наши аплодисменты Игорь шутливо раскланялся, а Аня разрумянилась так сильно, будто только что вбежала в комнату с мороза. Юрик решил, что мы хлопали и ему. Кивнул мне головой и снисходительно улыбнулся. Я хотел спросить Юрика, чего он фасонит, но тут Игорь обратился к девчонкам:
— А теперь вы покажите нам своё искусство.
— Сейчас! Сейчас! Покажем! — спохватились Марина Козарезова и Светка Конторович.
Светка пришла на сбор в новом платье, а волосы причесала под «лошадиный хвост». И села против зеркала, чтоб весь сбор любоваться своей причёской. Вот и сейчас она выбежала в переднюю последней. Хотела, чтобы все видели, как у неё на затылке хвост подпрыгивает. Через минуту девочки вернулись с большим тортом, который пекли дома у Ани по заданию отряда. На торте было написано кремом: «Н. М. 50 лет».
— Ура! — закричали мы и набросились на торт. Хорошо, что он был предусмотрительно нарезан. Когда от торта осталось, как говорит моя мама, одно воспоминание, Генька сказал Командировочному Витьке:
— Севрюгин, распаковывай наш багаж.
Витька открыл отцовский чемоданчик и стал выкладывать на стол пачки ваты, бинты, марлю и жёлтую вощёную бумагу для компрессов.
— Это тебе!
— Лечись как следует.
— В компресс больше ваты клади. Не жалей.
— Надо будет, ещё принесём.
— Вот возьми, — достав из кармана баночку с мазью, сказал Женька Рогов, — у бабушки выпросил. Будет нога ныть — натри!
Федька от неожиданности даже растерялся.
— Спасибо! Куда мне столько! Тут бинтов на сто ног хватит, — моргая ресницами, бормотал он.
Опустошив чемоданчик, Витька звонко захлопнул его, и все стали прощаться с Принцем.
— Ты ложись, отдыхай, — сказал ему председатель Генька, — а мы на боевое задание пойдём. Решили в память Нади собрать тысячу килограммов железного лома. Мошкин, Хохолков, не задерживайтесь!
Последние слова Геньки были условным сигналом. Настало время приводить в действие наш план. Я шагнул к Геньке и решительно сказал:
— Мы с Павликом не можем собирать сегодня металлолом.
— Как это — не можете? — не совсем естественно закричал на нас Генька. — В такой особенный день никакие отказы не действительны.
— Мы всё равно не пойдём, — поддержал меня Павлик, — у нас очень уважительная причина.
— Какая? — спросили вместе Игорь и Генька.
Я нарочно помедлил и переглянулся с Павликом. Дождавшись, когда он отрицательно затрясёт головой, я сказал:
— Хоть жгите нас на костре, сказать не можем. Но причина важная.
— Большого государственного значения, — добавил Павлик.
— Уж сказали бы — мирового, — очень кстати прыснул Борька-Кочевник, доедая второй кусок торта, который он прихватил вместе с первым.
— Вечно Мошкин с Хохолковым что-то выдумывают, — тряхнула своим хвостом Светка.
— Игорь, — обратился я к вожатому, — разреши нам не идти сегодня собирать металлолом.
— Никаких разрешений! — запротестовал Генька, хотя хорошо знал, что нас всё равно должны отпустить.
— Давайте условимся так, — остановил его Игорь, — мы вас отпустим, но завтра вы принесёте в школу пятьдесят килограммов лома.
— Согласны! — выпалил Павлик.
— Мы и больше принесём. Только не сегодня, — добавил я.
Попрощавшись с Федькой, ребята стали выходить на улицу, мы же с Павликом нарочно задержались в прихожей, а когда все ушли, вернулись к Федьке в комнату.
— Забыли что? — пробурчал он.
— Ничего не забыли, — сказал я, — разговор у нас к тебе есть.
— Что за разговор? — нахмурился Федька.
— Слушай, Петь, а может, не стоит с ним говорить об этом? — остановил меня Павлик.
— Вот те раз! — воскликнул я. — Ты же сам это предложил.
— А вдруг подведёт, нам же достанется? — Павлик сделал вид, что сомневается в Батове.
— А Марс? — напомнил я. — Разве этого мало?
— Марс хорошо. Только ещё не всё…
— Мы же обещали…
— Тогда говори, — подумав, согласился Павлик, — только пусть он сначала даст слово, что никому ничего не скажет. Даже своим дружкам.
— Даёшь слово? — спросил я Федьку, который слушал нас, точно иностранец, ничего не понимая.
— А что говорить-то? — спросил Федька. — Я пока ничего не знаю.
— Нет, — снова запротестовал Павлик, — для Федьки дать слово всё равно что лишний раз подножку подставить. Пусть произнесёт клятву. Самую страшную!
— Это ещё зачем? — опешил Федька.
— Чтоб государственную тайну не разболтал, — пояснил я.
Павлик вдруг снова потянул меня к двери:
— Пошли лучше. Не верю я ему.
— Стойте! — рассердился Принц-Федька, которого наш разговор уже заинтересовал. — Вы меня ещё не знаете. Если какая тайна, я могу камнем быть. Не беспокойтесь.
Я переглянулся с Павликом и, получив его молчаливое согласие, сказал Принцу:
— Надень пионерский галстук!
Он послушно надел.
— А теперь сделай салют и повторяй за мной, — приказал я и, оглядевшись по сторонам, таинственно заговорил: — «Если я, ученик четвёртого класса «А» Фёдор Батов, нарушу эту клятву… — Я остановился, чтобы Федька повторил сказанные мной слова. Он повторил, и я продолжал: —…и пророню хоть одно слово из того, что услышу сейчас от ЮНСОТов ГИНМа Павлика Хохолкова и Пети Мошкина…»
— Что такое ГИНМ и ЮНСОТы? — остановил меня Федька.
— ГИНМ — это Государственный институт научной мысли, — объяснил я, — а ЮНСОТы — его юные сотрудники.
— Вы его сотрудники?! — изумился Федька. — Почему?
— «Почему да отчего»! — сердито перебил его Павлик. — Сначала дай клятву, а потом расспрашивай.
Я ещё раз повторил для Федьки то, что уже сказал, и задумался. Нужно было придумать такую страшную клятву, какую Федька ни за что бы не нарушил. Я напряг все свои мысли и сказал:
— Если выдашь эту тайну, то обязуйся у всех на виду съесть дохлую лягушку и забраться по водосточной трубе на крышу нашего дома.
— Кому это нужно! — недовольным тоном оборвал меня Павлик и покачал головой. — Младенец ты, Мошкин! Лягушки у восточных народов считаются лучшим блюдом, а лазить по водосточной трубе дворник не позволит. — И, напустив на себя загадочно-строгий вид, он сказал Принцу-Федьке шёпотом: — Повторяй за мной: «Если с моих губ сорвётся хоть одно слово из того, что я узнаю… (Федька повторил), то первую же ночь, которая наступит после моей подлой измены, я проведу на городском кладбище… (Федька повторил.) А с наступлением весенних дней и до поздней осени я ни разу не сыграю в футбол и не искупаюсь».
Это, конечно, была очень сильная клятва. Всё лето не играть в футбол и не купаться — поневоле будешь держать язык за зубами. Я думал, Федька начнёт спорить, но он повторил эти два обязательства, даже глазом не моргнув, а в конце ещё добавил от себя громким шёпотом: «Клянусь, клянусь, клянусь!» После этого Федька немедленно потребовал, чтобы мы открыли ему нашу тайну.
Павлик наклонился к нему и заговорщически произнёс:
— Пришло время, о котором ты мечтал.
— Какое время? — вздрогнул Федька.
— Самое подходящее, — сказал я, — ты слышал про то, как люди во сне учат иностранные языки?
